Ким Эдвардс - Дочь хранителя тайны

• Название: Дочь хранителя тайны
• Автор: Ким Эдвардс
• Издательство: Фантом Пресс, Эксмо
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 5-86471-437-9

Однажды снежной ночью, когда метель парализовала жизнь во всем городе, доктору Дэвиду Генри пришлось самому принимать роды у своей жены. Эта ночь станет роковой и для молодого отца, и для его жены Норы, и для помощницы врача Каролины, и для родившихся младенцев. Тень поразительной, непостижимой тайны накроет всех участников драмы, их дороги надолго разойдутся, чтобы через годы вновь пересечься. Читая этот роман, вы будете зачарованно следить за судьбой героев, наблюдать, как брак, основанный на нежнейшем из чувств, разрушается из-за слепого подчинения условностям, разъедается ложью и обманом. Однако из-под пепла непременно пробьются ростки новой жизни, питаемые любовью и пониманием. В этом красивом, печальном и оптимистичном романе есть все: любовь, страдание, милосердие, искупление.

---

– Господи боже, что ты делаешь? – изумилась Нора.

Он добежал до нее, задыхаясь. Глянул на землю… на толстую сухую ветку, мирно привалившуюся к бревну.

– Мне показалось, ты меня звала, – растерянно пробормотал он.

– Звала. – Нора кивнула на островок бледных цветов, начинавшийся как раз за линией тени: – Аризема. Как у твоей матери. Дэвид, ты меня пугаешь.

– Я думал, это змея! – Он пнул палку и потряс головой, чтобы прийти в себя. – Гремучая. Похоже, я заснул. Решил, что ты зовешь на помощь.

Дэвид еще раз мотнул головой, отгоняя сон. И чего всполошился, в самом деле? Палка как палка, ничего особенного. И вообще весь этот день до абсурдного нормален. Птицы гомонят над головой, листва деревьев шелестит на ветру.

– Почему тебе снились змеи? – спросила Нора.

– Я когда-то их ловил, – ответил он. – Ради денег.

– Денег? – переспросила она. – На что?

И вновь между ними пропасть, непреодолимая бездна прошлого. На что? На еду, на поездки в город, на врачей. Она из другого мира, ей никогда не понять.

– Эти змеи помогли мне окончить школу, – попытался объяснить он.

Кажется, она хотела спросить что-то еще, но передумала и, потерев плечо, сказала:

– Пойдем, пора возвращаться.

Они прошли через поляну к одеялу, собрали вещи и двинулись в обратный путь. Нора несла Пола, Дэвид – корзинку для пикника.

* * *

По дороге у него перед глазами всплыла картинка: отец перед кабинетом врача – и деньги, зелеными листьями падающие на стойку регистратуры. С каждой банкнотой Дэвид вспоминал змей, хлещущие по земле трещотки, бессильно разинутые пасти, прохладу кожи. Змеиные деньги. Ему было восемь или девять, и больше он ничего не умел делать.

Нет, еще он заботился о Джун. «Следи за сестрой, – говорила мать, поднимая глаза от плиты. – Накорми цыплят, вычисти курятник, прополи сад. И следи за Джун».

Дэвид следил, правда, не слишком усердствовал. Приглядывал одним глазом, но не запрещал рыться в грязи и пачкаться. Не утешал, когда она спотыкалась о камень, падала и обдирала локоть. Его любовь к ней так крепко сплеталась с досадой, что он не мог отличить одно от другого. Из-за сердца она постоянно болела, простужалась, сипела, хватала ртом воздух. И все же, когда он с книгами, перекинутыми через плечо, возвращался домой из школы, сестра неизменно поджидала его на крыльце, заглядывала в лицо и фазу понимала, как прошел его день, и хотела знать все подробности. У нее были тонкие пальчики, и она любила его гладить, а ветерок перебирал ее длинные гладкие волосы.

Но однажды он приехал на выходные и обнаружил, что в доме пусто, тихо, холодно. Дэвид долго сидел на крыльце и ждал. Он замерз и проголодался. На закате он наконец увидел мать: она спускалась с горы, обхватив себя руками. Молча подошла к самому крыльцу, подняла глаза и лишь тогда произнесла:

– Дэвид, твоя сестра умерла. Джун умерла.

Ее волосы были туго стянуты сзади, на виске пульсировала жилка, глаза покраснели от слез. Она плотно запахнула на груди тонкую серую кофту и сказала:

– Дэвид, ее больше нет.

Он встал, обнял ее, и она разрыдалась, а он спросил:

– Когда?

И она ответила:

– Три дня назад, во вторник, рано утром. Я пошла за водой, а когда вернулась, в доме было так тихо, что я сразу все поняла. Она умерла. Перестала дышать.

Дэвид обнимал мать и не находил слов утешения. Боль занозой сидела внутри, но сверху был панцирь, и он не мог плакать. Он обернул плечи матери одеялом. Приготовил ей чашку чая. Пошел в курятник, собрал яйца, о которых она забыла. Накормил кур, подоил корову. Он сделал все, что нужно, но, когда вернулся в дом, там было по-прежнему темно и тихо, а Джун по-прежнему была мертва.

– Дэйви, – много позже позвала из темноты мать. И сказала: – Поезжай учиться. Научись чему-нибудь полезному и помогай людям.

Дэвид тогда обиделся: он не хотел, чтобы на его жизни лежала тень этой утраты, своей жизнью он хотел распоряжаться сам. А еще ему стало стыдно, что Джун лежит глубоко в земле, а он здесь, наверху, он жив, и воздух входит и выходит из его легких, и сердце бьется.

– Я стану врачом, – сказал он.

Мать не ответила, но через некоторое время кивнула, встала и снова запахнула кофту.

– Дэйви, я хочу, чтобы ты взял Библию, пошел со мной на гору и почитал. Я хочу, чтобы все было как положено.

И они пошли на гору. Когда они добрались до места, уже стемнело. Дэвид стоял под соснами, в которых шумел ветер, и в мигающем свете керосиновой лампы читал:

– «Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться». – «Но я нуждаюсь, – думал он, произнося эти слова. – Нуждаюсь».

Мать плакала. Потом они молча спустились вниз, домой, и Дэвид написал отцу, сообщая о смерти Джун. Он отправил письмо в понедельник, когда вернулся в город с его суетой и яркими огнями. Подошел к дубовой стойке, отполированной до блеска поколением деловых людей, и бросил в прорезь для почты простой белый конверт.

* * *

Они наконец добрались до машины. Нора остановилась, рассматривая свои обгоревшие плечи. На ней были солнечные очки, и, когда она посмотрела на него, Дэвид не смог разглядеть выражения ее глаз.

– Тебе не обязательно все время быть героем, – сказала она. Ее слова прозвучали ровно, заученно, и Дэвид понял, что она долго готовила их, а возможно, репетировала всю обратную дорогу.

– Я и не пытаюсь.

– Разве? – Она отвела взгляд. – А по-моему, пытаешься. Впрочем, я тоже виновата. Я все ждала, чтобы меня спасли, я это теперь сознаю. Но теперь уже нет. Тебе больше не надо меня защищать. Мне это неприятно.

Она отвернулась, чтобы усадить Пола в его креслице. Маленькая ладошка сына, в пятнах солнечного света, потянулась к ее волосам. Дэвидом овладела паника, сильная, до головокружения. Он многого не знал, а то, что знал, не умел исправить. Одновременно его накрыла гигантская волна гнева. На себя – и на Каролину, которая не выполнила его просьбу и все испортила. Нора скользнула на переднее сиденье и захлопнула за собой дверцу. Дэвид полез в карман за ключами, а вытащил последнюю жеоду, гладкую, серую, похожую на комок земли. Он подержал ее, согревая в руке, размышляя о тайнах мироздания – о каменистых слоях под плотью травы и почвы и об этих тусклых обломках сланца с мерцающими внутри сердцами.

1970

Май 1970

I

– У него аллергия на пчел, – сказала Нора учительнице, глядя на Пола, бегущего по молодой травке детской площадки. Он взобрался на горку, посидел мгновение – ветер трепал короткие рукава его белой рубашки, – съехал вниз и, стукнувшись о землю, с восторгом вскочил. Азалии густо цвели, в воздухе, теплом настолько, что его прикосновение не ощущалось на коже, гудели насекомые, носились птицы. – У его отца тоже. Это очень серьезно.

– Не волнуйтесь, – ответила мисс Трокмортон. – Мы проследим.

Юная мисс Трокмортон, только-только сама со школьной скамьи, вся светилась энтузиазмом. Худощавая темноволосая учительница, в широкой юбке и простеньких сандалиях, не отрывала глаз от детей, игравших на площадке. Она производила впечатление уравновешенного, компетентного, внимательного и доброго человека. И все же Нора не могла полностью на нее положиться.

– Как-то он подобрал пчелу, – не унималась она, – причем дохлую – валялась на подоконнике. И в секунду раздулся как воздушный шар.

– Не волнуйтесь, миссис Генри, – повторила мисс Трокмортон чуть менее терпеливо и, выкрикивая что-то успокаивающее чистым, как колокольчик, голосом, бросилась на помощь маленькой девочке, которой песок попал в глаза.

Нора наблюдала за сыном. Он с горящими щеками играл в салочки, носился, почти не размахивая руками. За исключением темных волос, он был, по общему мнению, чрезвычайно похож на Нору. То же строение костей, та же бледность. Действительно, она видела в нем себя, но и Дэвида тоже: в линии подбородка, изгибе ушей, в том, как Пол стоял, сложив руки, когда слушал учителя. Но главным образом, Пол был просто самим собой. Он очень любил музыку и целыми днями напевал песенки собственного сочинения. Ему исполнилось только шесть, а он уже пел соло, выступая вперед из школьного хора с невинной самоуверенностью, крайне изумлявшей Нору. Его звонкий голос взлетал над залом, ясный и мелодичный, словно вода в ручье.

Резко затормозив, Пол присел на корточки рядом с мальчиком, который палкой таскал листья из грязной лужи. На правом колене Пола была ссадина, пластырь почти отклеился. Солнце вспыхивало бликами в его коротких волосах. Нора смотрела на него, такого серьезного, поглощенного своим занятием, и поражалась самому факту его существования. Пол, ее сын. Здесь, в этом мире.

– Нора Генри! Тебя-то мне и надо.

Обернувшись, Нора увидела Кэй Маршалл в узких розовых брюках, кремово-розовом свитере, золотистых туфлях на плоской подошве, со сверкающими в ушах золотыми сережками. Одной рукой она катила перед собой старинную плетеную коляску с новорожденным ребенком, другой держала Элизабет, свою старшую. Элизабет родилась на неделю позже Пола, той внезапной весной, которая наступила за странным, неожиданным снегопадом. Сегодня на ней было розовое платье в горошек и белые лакированные туфельки. Она нетерпеливо вырвалась от Кэй и бросилась через площадку к качелям.