Имбер Де Сент-Аман - Жозефина

• Название: Жозефина
• Автор: Имбер Де Сент-Аман
• Жанр: Биографии и Мемуары

…Конец XVIII века. Наполеону двадцать шесть лет.

Он стремительно движется вперед, к завоеванию Европы и к французскому трону, захватывая территорию за территорией. Он одерживает невероятные победы, а на устах его имя единственной — Жозефина. Честолюбие, слава, богатство — это лишь одна сторона его жизни. Другая — любовь.

Эта книга о начале отношений Наполеона и Жозефины, о бурной страсти, не знающей логики и доводов разума, — страсти человеческой на фоне потрясений нации, охваченной революцией. Это рассказ о женщине, без труда покорившей сердце великого полководца, о котором мечтали тысячи женщин.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Если верить Жозефине, то Бонапарт был самым ревностным патриотом, а те, кто осмеливался сомневаться в его гражданской доблести, были лишь злыми и завистливыми людьми. Она не считала себя ловкой, но была такой, а есть столько людей, считающих себя такими искусными, не будучи таковыми. Нужно признать, что многими великими людьми управляли женщины, или, по крайней мере, способствовали их величию. Более чем вероятно, что без Жозефины Наполеон не стал бы императором. Как ни стремился он запретить ей говорить о политике, приказывая ни во что не вмешиваться, от этого она не становилась менее полезной, более того, она была самой эффективной помощницей во всех его проектах. И в его отсутствие она ловко готовила плацдарм, где он должен был появиться хозяином.

Глава XXIV БОНАПАРТ В ЕГИПТЕ

Тацит высказал мысль, что «Majore longinquo reverentia». Это можно было бы перевести следующим образом: «Удаление повышает престиж». Бонапарт стал исключительно эпическим персонажем. Пьедесталом его славы были пирамиды. Сорок веков их истории явились как бы прологом его легенды. Египет, Палестина, Сирия — какие прекрасные и знаменитейшие названия! Сколько и какие воспоминания они воскрешают: фараоны, святая земля, Христос, походы крестоносцев, Библия, Евангелие, освобождение Иерусалима! Бонапарт, который рядился в свое прославление как Тальма в свою римскую тогу; Бонапарт, который сказал: «Воображение управляет миром»; Бонапарт, который постоянно играл в великих драмах своей жизни и неустанно думал о жителях Парижа, как Александр — о жителях Афин, этот Бонапарт предугадывал, что такая экспедиция должна была произвести огромное впечатление на демократическое рыцарство, вышедшее из Революции и чувствовавшее в себе тот же пыл, ту же отвагу, ту же жажду приключений, что и средневековое французское рыцарство. Разве у крестоносцев было больше мужества и смелости, чем у товарищей по оружию победителя пирамид? Разве «золотая книга» подвигов предпочтительней и важней сборника реляций, куда вписаны неувядаемые имена стольких героев?

Обжигаемый солнцем, распаленный привычкой к победе мозг молодого генерала вынашивал великие планы. Нигде этот поэт действия не чувствовал себя так хорошо, как на древней египетской земле, на которой перед ним открывались огромные радужные горизонты. Даже после коронования, после Аустерлица он тосковал о земле своих мечтаний, когда он задумывал покорить Африку, Азию, затем Европу, зайдя с тыла. Его душе, терзаемой честолюбием, уже было недостаточно Плутарха. Его книгами стали Библия и Коран. Пропитывавшееся древнееврейской и мусульманской поэзией воображение титана хорошо себя чувствовало в бескрайних и неизведанных просторах. Позднее он расскажет мадам де Ремюза об ощущениях, которые он испытывал в этот странный период своей карьеры, когда ничто не казалось ему невозможным: «В Египте я чувствовал себя освободившимся от оков стесняющей цивилизации, я мечтал обо всем и видел средства исполнить все, о чем я мечтал. Я создавал религию, я представлял себя на азиатской дороге на слоне, с тюрбаном на голове и с новым Алкораном в руке, который бы я сочинил по собственному разумению. В своем предприятии я соединил бы опыт двух миров, тщательнейшим образом исследовав историю их с выгодой для себя, атаковав английскую силу в Индии и возобновив этим завоеванием свои отношения со старой Европой».

Какой непрерывный ряд ослепительных картин! Какое разнообразие! Сколько живописных и выразительных спектаклей: Нил, пирамиды, мамлюки, их ужасающая конница, которая разбивалась о батальоны, стоящие в каре. Триумфальный въезд в Каир, арабы, поющие молитвы в огромных мечетях: «Славим милосердие великого аллаха! Кто тот, что спас от морских пучин и от ярости врагов любимца победы? Кто тот, кто провел живыми и невредимыми храбрецов Запада? Это великий аллах! Великий аллах, который больше не сердится на нас!» Послушайте восточный диалог Бонапарта с муфтием среди пирамид.

Бонапарт. Слава Аллаху! Нет истинного Бога, кроме Бога, и Магомет его пророк. Хлеб, отобранный злодеем, превращается в пыль во рту у него.

Муфтий. Ты говоришь как самый ученый мулла.

Бонапарт. Я могу заставить спуститься на землю огненный шар.

Муфтий. Ты самый великий полководец, и твоя рука вооружена могучей властью.

С блеском величия чудо явил он.
Землю чудес он поразил.
Старые шейхи падали ниц пред умным эмиром,
Народ опасался оружья его.
Пред ослепленными он появился как Бог,
Как Мухаммед Востока!

Период пребывания Бонапарта в Египте принес и победы и неудачи. Если в определенные моменты его честолюбие и гордость возбуждаются до такой степени, что он считает себя не только покорителем, но и пророком, основателем религии, полубогом, в другие моменты он возвращен к реальности жестокими ударами судьбы. В его душе смесь упоения и грусти, неистовое стремление к славе и глубокое презрение ко всякой земной суете. Чувство меланхолии, испытанное уже молодым завоевателем во время итальянской кампании, возвращается к нему в Египте и захватывает его, может быть, еще более властно. О нем, этом чувстве, свидетельствует письмо, написанное брату Жозефу в Каире 25 июля 1798 года: «Из публикаций ты узнаешь о результатах сражений и завоеваний в Египте, которые достаточно спорные, чтобы добавить еще одну страницу к военной славе моей армии… У меня большие неприятности в семейной жизни, так как покрывало неопределенности полностью сброшено… Я очень дорожу твоей дружбой. Чтобы стать человеконенавистником, мне достаточно еще потерять тебя или оказаться преданным тобой. Это очень печально, так как чувства к этой особе по-прежнему в моем сердце. Купи, пожалуйста, к моему приезду мне деревню недалеко от Парижа или в Бургундии. Там я рассчитываю провести зиму, а, возможно, и быть похороненным, я так разочарован в людях. Я нуждаюсь в одиночестве и уединении. Известность наскучила мне, чувства иссушены, слава опостылела, и в мои двадцать девять лет я чувствую себя совершенно опустошенным. Мне не остается больше ничего, как стать эгоистом. Я хочу жить один в своем доме, и я его не отдам никогда и никому, кто бы то ни был. Но не знаю, для чего жить. Прощай, мой единственный друг, я всегда был справедлив к тебе»,

В Египте, как и в Италии, любовь и ревность раздирают сердце Бонапарта. Он сомневается в чувствах Жозефины, в ее верности, и это беспокоит его, мешает сосредоточиться на военных заботах. Воображение часто уносит его в Париж. Он забывает горизонты востока и часто видит маленький дом на улице Победы, и милый образ Жозефины предстает перед мысленным взором, всегда соблазнительный, но порой тревожащий. Он представляет, как она блистает в Люксембурском дворце, окруженная щеголями и поклонниками, которых, может быть, она отличает и поощряет. Послушаем рассказ Буррьенна, который оказался свидетелем одного из таких всплесков подозрений и гнева:

«Когда мы отдыхали среди фонтанов Мессудьяха под Эль-Ариши, я встретил Бонапарта, прогуливающегося вместе с Жюно, как это часто бывало. Я стоял неподалеку и случайно взглянул на Бонапарта во время их беседы. Обычно бледное лицо генерала стало, по непонятной мне причине, еще более бледным и конвульсивно подергивалось. После беседы, длящейся примерно четверть часа, он отошел от Жюно и направился ко мне. Я никогда не видел его таким взволнованным, таким озабоченным. «Я разуверился в вашей преданности, — внезапно сказал он тихо и сурово. — Ах, женщины! Жозефина!… Если бы вы были преданны мне, то сообщили бы то, что я сейчас узнал от Жюно. Вот настоящий друг! Жозефина!.. а я в шестистах лье… Вы должны были мне об этом сказать… Жозефина, так обмануть меня! Она!… Горе им! Я уничтожу эту породу проходимцев и блондинов!… А что до нее — развод! Да, развод, публичный, скандальный! Я должен написать ей! Хватит, я знаю все. Это ваш промах. Вы должны были мне об этом сказать».

Эти резкие, бессвязные восклицания, его расстроенное лицо, срывающийся голос объяснили мне кое-что из его разговора с Жюно».

Не заставляет ли этот эпизод вспомнить сцену из «Отелло» Шекспира? «Яго, гляди, я дую на свою ладонь, и след любви с себя как пух сдуваю. Развеяна. Готово. Нет ее. О ненависть и месть, со мною будьте и грудь раздуйте мне шипеньем змей»[30]. Лицо Бонапарта искажается, голос прерывист: «О! Бойся ревности! Это дракон с зелеными глазами. Он ненавидит тех, кого пожирает. Тот обманутый муж живет под защитой неба, кто уверен в своей судьбе и не любит свою вероломную жену, но это не дано тому, кто любит страстно, сомневается, подозревает и обожает!»

Буррьенн пытается успокоить генерала. Он говорит ему, что поведение Жюно недостойно, что неблагородно так легко обвинять женщину, которой нет здесь, чтобы защитить себя. Он добавляет: «Никакое это не доказательство привязанности, если Жюно добавил вам неприятностей к уже достаточно серьезному беспокойству, которое вам доставляет положение войск в начале такого рискованного предприятия». Но Бонапарт никак не успокаивается. Буррьенн говорит ему о славе. «Что мне моя слава! — отвечает он. — Не знаю, что бы я отдал, лишь бы оказалось неправдой то, что сказал мне Жюно, так я люблю эту женщину! А если Жозефина виновна, развод разлучит меня с ней навсегда… Не хочу быть посмешищем для всех бездельников Парижа. Я напишу брату Жозефу, он позаботится объявить о разводе».