Имбер Де Сент-Аман - Жозефина

• Название: Жозефина
• Автор: Имбер Де Сент-Аман
• Жанр: Биографии и Мемуары

…Конец XVIII века. Наполеону двадцать шесть лет.

Он стремительно движется вперед, к завоеванию Европы и к французскому трону, захватывая территорию за территорией. Он одерживает невероятные победы, а на устах его имя единственной — Жозефина. Честолюбие, слава, богатство — это лишь одна сторона его жизни. Другая — любовь.

Эта книга о начале отношений Наполеона и Жозефины, о бурной страсти, не знающей логики и доводов разума, — страсти человеческой на фоне потрясений нации, охваченной революцией. Это рассказ о женщине, без труда покорившей сердце великого полководца, о котором мечтали тысячи женщин.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Глава XXI

ТУЛОНСКОЕ ПРОЩАНИЕ

3 мая 1798 года Бонапарт и Жозефина, пообедав в Люксембургском дворце у Барраса в узком кругу, отправились во Французский театр, где Тальма играл «Макбета» Дюси. Итальянский победитель был встречен такими же овациями, как и в первые дни после своего возвращения из Италии. Посмотрев спектакль, они вернулись к себе, а в полночь Бонапарт отправился в путь, прихватив с собой в карету Жозефину, Эжена, Буррьенна, Дюрока и Лавалетта. Париж пребывал в неведении о его отъезде, и на следующее утро все думали, что он находится на улице Победы, а он был уже далеко и мчался по дороге на юг. Желая ввести в заблуждение английских шпионов, которые еще не знали о цели экспедиции, он все приготовления проделал в тайне и даже не разрешил Жозефине съездить в Сен-Жермен и попрощаться со своей дочерью. Сама Жозефина не знала, насколько продолжительным будет его отсутствие, а Бонапарт не сказал ей даже, позволит ли он ей последовать с ним в таинственную экспедицию, которую он готов был начать.

Мармон рассказал в своих мемуарах об одном происшествии, которое чуть было не стало роковым для путешественников. Спеша как можно быстрее добраться до Тулона, прибыв с наступлением ночи в Экс, они решили не останавливаться здесь, и, минуя Марсель, где они, вероятно, могли бы задержаться, направились по более прямому пути — через Роквер, по дороге, которая редко использовалась; вот уже несколько дней по ней никто не проезжал. Дорога шла под уклон. Вдруг карета, ехавшая на полной скорости, резко остановилась от сильного удара. От встряски все проснулись и выскочили из кареты узнать, что же произошло. Дорогу карете преградила огромная ветвь, упавшая с дерева. А в десяти шагах он нее, в конце спуска, был мост, по которому нужно было проезжать. Накануне он обвалился, никто не знал об этом, и карета неминуемо упала бы в пропасть, если бы ветвь не задержала ее на краю. Мармон добавляет: «Не видна ли в этом явная рука Провидения? Разве не мог теперь Бонапарт поверить в то, что оно охраняет его? И не будь этой ветви, так удачно лежащей, такой крупной и способной остановить карету, что стало бы с завоевателем Египта, с покорителем Европы, с тем, чье могущество пятнадцать лет влияло на судьбы жителей земли?».

От чего зависит предназначение и судьбы смертных? Не являются ли для Провидения даже самые великие люди лишь пигмеями? Будь ветвь немного менее толстой — и не стало бы Наполеона, не было бы сражений за пирамиды, не было бы 18 брюмера, не было бы консульства, империи, не было бы Аустерлица, Ватерлоо! Может быть, правы древние, говорившие, что тот, кто умирает молодым, любим богами? И было бы счастьем для Наполеона умереть в двадцать девять лет, до своих самых больших несчастий! Не слишком ли долго живут для себя и своей отчизны те, кого объявляют избранными, великими? Какой бы короткой ни была человеческая жизнь, для них она достаточно длинна.

Однако в 1798 году Бонапарт еще далек от таких размышлений. Когда он 9 мая прибыл в Тулон, его душа была переполнена гордостью, энтузиазмом и надеждой. В Париже он задыхался. В Тулоне задышал. Рожденный для абсолютной власти, он, наконец, оказался на своем месте. В Париже рядом с директорами его пугало положение подчиненного, и в своих отношениях с ними он был попеременно то почтительным, то фамильярным. Но как сказала мадам де Сталь, «ему не хватало верного тона ни в том ни в другом. Он умел быть естественным, лишь когда командовал». В Тулоне же он чувствовал себя хозяином. Он отправлялся, как опять говорит мадам де Сталь, «создавать эпическую фигуру, вместо того чтобы оставаться предметом пересудов якобинцев, которые под своей популярной личиной ловки не менее придворных». Несмотря на ажиотаж и восторженный прием, Париж показался ему склепом, и он счастлив был снять его «крышку». В своей армии он почувствовал себя ожившим.

Приветствия солдат и матросов, бряцание оружия, шорох волн, звуки труб, барабанная дробь возбуждают его. Война предстает перед ним своими славными и блестящими сторонами. Куда он направляется? Ничто еще не указывает на это. К какому берегу направит он свой флот? В Португалию или Англию, в Крым или Египет? Завоюет ли он землю фараонов? Прорвет ли Суэцкий перешеек? Хочет ли он захватить Иерусалим, как Годфроа де Буйон, и проникнуть в Индию, как Александр? Чем больше таинственности у предприятия, тем больше оно поражает воображение и будоражит массы. Самое главное преимущество экспедиции — то, что толпа не знает ее цели. Неизвестность витает над Европой, над Африкой, над Азией. Перепуганная Англия спрашивает себя, куда ударит молния?

Чем рискованнее становится авантюра, в которую собирается ввязаться Бонапарт, тем больше в ней привлекательности для него. Он похож на тех наездников, которым нравится ездить только на ретивых конях. Ему доставляет острую радость возможность все поставить на карту и бросить вызов фортуне. Можно заметить, что на протяжении всей своей карьеры он проявляет пристрастие к необычному, неизведанному и страсть к борьбе с непреодолимыми препятствиями. Он всегда будет преследовать победу, как охотник ловит свою дичь, и как игрок со всепожирающей страстью добивается выигрыша. В час, когда он должен покинуть жену и отчизну, всякое чувство грусти ему показалось бы недостойным мужчины. Как слабость он расценил бы слезы. Больше не Жозефина его истинное общество, а слава.

Несколько месяцев тому назад, может быть, он пожелал бы, чтобы жена следовала за ним на войну. Но влюбленный теперь уступил место герою. Он больше не пишет любовных писем наподобие тех, что он писал из Италии, и увлекает его теперь не Жан-Жак Руссо, а Плутарх, Библия и Коран. Прибыв в Тулон, он заявляет Жозефине, что не может везти ее в Египет, так как не хочет подвергать ее опасности и тяготам плавания, климата и военной кампании. Жозефина отвечает ему, что все это не может испугать такую женщину, как она; что она уже проделала три путешествия через моря более чем в пять тысяч лье, она креолка, и жара Востока на страшна ей. Чтобы утешить ее, Бонапарт обещает вызвать ее через два месяца, когда он обоснуется в Египте, и отправить за ней фрегат «Помон», на котором она проделала свое первое путешествие с Мартиники во Францию.

15 мая Жозефина пишет дочери: «Вот уже пять дней я в Тулоне, моя дорогая Ортанс, я совершенно не устала от дороги, но очень опечалена разлукой с тобой, такое скорой, без прощания с тобой и моей дорогой Каролиной. Но, моя дорогая девочка, я немного утешаюсь надеждой, что скоро обниму тебя. Бонапарт не хочет, чтобы я плыла с ним. Он желает, чтобы я поехала на воды, прежде чем пускаться в путешествие в Египет. Он пришлет за мной корабль через два месяца. Значит, моя дорогая Ортанс, я вновь буду иметь удовольствие прижать тебя к своей груди и уверить тебя, что ты самая любимая. Прощай, моя дорогая девочка».

Зная о передвижениях англичан, Бонапарт понимал, что нельзя терять ни минуты и нужно тотчас же отправляться, но неблагоприятные ветры на десять дней задержали его в Тулоне. Он использовал время для воодушевления солдат, загрузки кораблей и разработки тактики. Пятьсот парусов должны были поплыть одновременно по Средиземному морю. Имея воды на месяц, провианта на два, флот нес около сорока тысяч солдат со всем вооружением и десять тысяч матросов. По пятьсот опытных гренадеров было размещено на каждом корабле с высокими бортами, и был дан приказ в случае встречи с английским флотом гнаться за ним и идти на абордаж, корабль на корабль. Никогда еще не создавалось столь огромной экспедиции. Солдаты и матросы были полны уверенности. Но все же оставались и холодные головы, те, кто не поддавался воинственному пылу и удвоенной горячности молодости и храбрости: они знали об огромных опасностях, делавших успех экспедиции если не невозможным, то, по меньшей мере, маловероятным.

Арно, отплывший вместе с армией, говорил, что все пропало бы, если бы флот встретился с врагом во время плавания, и не потому, что эта отборная итальянская армия была недостаточно большой, а скорее, наоборот, слишком многочисленной. В результате размещения сухопутных войск по кораблям на каждом борту оказалось втрое больше людей, чем нужно было для его защиты. А в подобном случае все, что превышает необходимое, вредит. При сражении все мешали бы друг другу и были бы стеснены в маневрах, а пушка противника обязательно находила бы трех там, где она должна была бы найти одного или даже ни одного. Арно добавляет, что к затруднениям, вызванным слишком большим количеством людей, добавлялось нагромождение артиллерийского снаряжения; ванты[27] были перегружены им, палубы тоже. «В случае атаки противника все это нужно было выбросить за борт и защиту начинать, жертвуя средствами для будущей победы. Победа при отражении атаки уничтожила бы уже саму экспедицию. Дай бог, чтобы главнокомандующий не оказался вынужденным одержать хоть одну!»