Андрей Десницкий - Андрей Десницкий Статьи о Библии

• Название: Андрей Десницкий Статьи о Библии
• Автор: Андрей Десницкий
• Жанр: Религия

---

Итак, Новый Завет практически у всех христиан содержит одни и те же 27 книг, но что касается Ветхого Завета, тут нет полного единства. Русская Православная Церковь признает 50 книг, примерно столько же (с минимальными отличиями) насчитывают другие православные и католики. Но протестанты признают Библейскими только те 39 книг, которые вошли в иудейский канон; можно сказать, что они его просто заимствовали.

Но почему сложилась такая ситуация с католиками и православными? Принято считать, что все самые важные решения принимались на церковных Соборах. В связи с Библейским каноном обычно вспоминают Лаодикийский Собор на Востоке (ок. 360 год) и Третий Карфагенский на Западе (397 год). Но на самом деле деяния этих Соборов далеки от окончательного разрешения всех вопросов.

Так, постановления Лаодикийского Собора дошли до нас в нескольких списках. Одни из них содержат 60–е, самое последнее правило, со списком Библейских книг; другие завершаются 59–м. Это дало повод сомневаться в подлинности 60–го правила, которое перечисляет «книги, которые должно читать»— краткий список книг Ветхого Завета с добавлением книг Варуха и Послания Иеремии, и 26 книг Нового Завета, но без Откровения. 47–е правило Третьего Карфагенского Собора требует, чтобы «кроме канонических Писаний ничто не читалось в церкви под именем Божественных Писаний» и перечисляет знакомый нам полный список Ветхого Завета и 27 книг Нового.

Очень долгое время это разногласие никому не мешало. Когда в 691–692годах на Трулльском Соборе епископы занялись сведением воедино и кодификацией постановлений предшествующих Соборов, они подтвердили авторитетность и Лаодикийского, и Карфагенского поместных соборов, но не указали, какому списку книг нужно следовать. Но помимо этих двух Соборов, они ссылаются и на текст под названием «Апостольские постановления». В их 85–м (тоже последнем) правиле приводится список канонических книг, причем Новый Завет там представлен без Откровения, но зато с двумя посланиями Климента Римского.

Возникает ощущение, что точный состав Библии Отцы рассматривали далеко не в первую очередь и даже не особенно старались устранить явные расхождения: в подобном каноне просто не было особенной практической надобности. Правила Лаодикийского и Карфагенского Соборов не проводят никакой границы между истинными и еретическими книгами, а всего лишь определяют, какие книги могут читаться в церкви в качестве Писания. Если в одной церкви будут читать Откровение Иоанна Богослова, а в другой нет, в этом расхождении не будет ничего страшного, лишь бы место этой книги не заняло какое–нибудь еретическое произведение.

Ожесточенные споры разгорелись на Западе уже в эпоху Реформации, и касались они лишь Ветхого Завета. Впрочем, это были споры не только о точном составе Библейского канона, но и о его значении. Протестанты говорили при этом об исключительном авторитете Писания, принципиально отличающегося от всех остальных книг. Этот принцип получил название Sola Scriptura— только Священное Писание может служить основой вероучения Церкви. Если так, то вопрос о том, что входит, а что не входит в Писание, становится действительно жизненно важным. Например, католические богословы в поддержку идеи чистилища (и вообще идеи о том, что земная Церковь может повлиять на посмертную участь ее членов) приводили рассказ 2–й Маккавейской книги (12:39–45) о принесении Иудой Маккавеем очистительной жертвы за умерших собратьев. Для католиков эта книга входит в состав Писания, а следовательно, молитва за умерших Библией предписана. Но с точки зрения протестантов эта книга не Библейская, и даже если сама по себе она хороша и интересна, то утверждения ее автора не имеют вероучительного авторитета.

Православный мир не знал столь масштабных и принципиальных споров по поводу достоинства книг Товита, Иудифи и т. д. В результате сложилась ситуация, когда православные, следуя Лаодикийскому Собору, признают каноническими те же книги, что и протестанты, но включают в свои издания Библии и неканонические книги, как католики. Таким образом, Библейский канон оказывается меньше самой Библии!

Но странным это может показаться только в контексте Реформации, а не на Востоке, где не ставилась задача отделить Писание от Предания. Православные богословы иногда изображают их в виде концентрических кругов: в самом центре находится Евангелие, далее— другие Библейские книги (понятно, что Послания Павла для нас важнее, чем Левит), затем— определения Вселенских Соборов, творения Отцов и другие элементы Предания, вплоть до благочестивых обычаев отдельных приходов. Периферия обязательно должна согласовываться с центром, проверяться им— но не так уж важно, где именно заканчивается Писание и начинается Предание, куда именно отнести Маккавейские книги или послания Климента Римского. Важнее определить степень их авторитетности относительно других книг и обычаев.

Границы между истиной и ложью, между верой и суеверием, между церковностью и ересью гораздо важнее границ между Писанием и Преданием, которые, как и многое иное в Церкви, служат свидетельством одного Духа (1 Кор 1:10).

«Новая герменевтика» и перспективы православной библеистики

По какому пути необходимо развиваться современной российской библеистике? Какие ошибки западной экзегетической и герменевтической традиции стоит учитывать отечественным исследователям Священного Писания? Истории и перспективам развития русской школы научной библеистики посвящена статья А.С. Десницкого.

1.Православная библеистика как насущная потребность

Перед нами сегодня стоит задача создания российской православной библеистики. В настоящее время открываются новые кафедры и целые факультеты, создаются статьи для «Православной энциклопедии»— все это предполагает не только традиционное домашнее чтение Священного Писания, не только его литургическое применение, не только его проповедь, но и настоящую библейскую науку, которая, к тому же, должна быть в каком–то смысле во главе прочих богословских дисциплин, как и само Писание есть самый главный текст в жизни Церкви. Однако нельзя сказать, что своя научная школа у нас уже создана— на такое уходят десятилетия, и мы пока находимся в самом начале пути.

Существовавшая до революции российская библеистика, отчасти сохранившаяся и в русской эмиграции, к сожалению, стала достоянием истории. Среди нас нет тех, кто учился бы у учеников Н.Н. Глубоковского или вл. Кассиана (Безобразова). Преемственность с этими учеными, очевидно, должна заключаться не только в том, чтобы переиздавать их труды и систематизировать их архивы— необходимо идти дальше по пути, начатому ими. Собственно, до революции 1917–го г. еще не успела возникнуть оригинальная российская библеистика— это было, скорее, творческое и критическое усвоение того, что было сделано на Западе, и процесс этот далеко не был завершен. Ничего нового в этом нет: именно таким путем и шла русская церковная наука, учась сначала у Византии, потом у Европы. Подобное начало вовсе не исключает возникновения в дальнейшем самостоятельной научной школы мирового уровня— достаточно посмотреть, чего достигли русские ученые в области литургики.

Сегодня стали популярными рассуждения о вреде сухого рационализма, о расхристианизации Запада и т. д. Насколько они верны— вопрос особый, но необходимо понять одну простую вещь. Если мы говорим о науке, она неизбежно будет рационалистической по своему методу и западной по своему происхождению, такова уж ее природа. Если нас это не устраивает, мы можем заняться другими вещами, не менее, а то и более важными, чем наука— например, аскетикой или мистикой. Но только надо называть вещи своими именами.

В России XX века, к сожалению, было принято называть наукой то, что ей никоим образом не являлось, в особенности— марксизм–ленинизм. Можно было сделать успешную научную карьеру, защитив диссертацию, например, по теме «Партийное руководство противопожарными формированиями Ленинграда в годы Великой Отечественной войны» (С.В. Степашин)— понятно, что никакого научного метода в таком труде не было по определению, в нем могли содержаться только многочисленные подтверждения лояльности диссертанта политической линии партии. Сегодня нам непозволительно продолжать ту же традицию, называя самостоятельным научным исследованием некое повторение азов, подтверждение своей лояльности «учению Святых Отцов». Это прекрасно, если человек верен этому учению и говорит об этом вслух, но одно это обстоятельство еще не делает его ученым.

Что такое научный метод— отдельный и очень сложный вопрос, который у нас нет возможности здесь рассматривать, но я бы предложил такой практический критерий. Научной можно считать работу, которую можно представить на международной конференции или семинаре по соответствующей дисциплине, чтобы участники, даже если они не согласны с конкретными положениями работы, поняли бы ее аргументацию и были бы готовы ее обсуждать.