Памела Джонсон - Кристина

• Название: Кристина
• Автор: Памела Джонсон
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1992

Памеле Хенсфорд Джонсон было 22 года, когда к ней пришел первый успех — в 1934 году вышел в свет ее роман «Эта кровать — твое средоточие» (названием книги послужила стихотворная строка Джона Донна, английского поэта XVI–XVII вв.). Позднее ее романы — «Кэтрин Картер», «Скромное создание», «Невыразимый Скиптон» и другие — заняли место в ряду произведений широко известных литераторов Англии.

О романе «Кристина» (который известен английским читателям под названием «Невозможный брак») «Дейли телеграф» писала: «Это заметы собственного сердца, написанные проникновенным и опытным наблюдателем».

Героиня романа Кристина Джексон, умная и талантливая девушка, мечтает о большой любви, о человеке, которого она встретит раз и навсегда, на всю жизнь. Но здравый смысл и природная женская интуиция оказываются сильнее романтических грез…

---

Миссис Олбрайт записала мне адрес Айрис.

— Через некоторое время я тоже поеду к ним, как только у Айрис будет свой дом. Стану бедной родственницей, представляешь? Хотя Хайме очень щедр. Он не забыл меня, — она окинула взглядом свои меха. — Мне буквально приходилось уговаривать его не делать мне столько подарков.

Поднявшись, чтобы распрощаться со мной, она несколько отстранила меня и оглядела со всех сторон.

— Должно быть, тебе уже недолго осталось ждать. Как все это будет ново и интересно для тебя! Что ж, Кристина, может статься, в этом и есть твое счастье.

Я спросила, почему она так думает. Странно сдавленным голосом она ответила:

— Ведь тебе не пришлось пожертвовать карьерой. Айрис могла бы добиться успеха. Она знала, что я мечтаю об этом. Я увидела бы ее имя на афишах. — От набежавших слез ее глаза казались большими, — от крупных, щедрых, как хороший дождь, слез, которые так легко умела проливать ее дочь Айрис; но у матери это были слезы гнева и разочарования. — Она всегда все делала мне назло, всегда! — не выдержав, воскликнула миссис Олбрайт. — Что бы я ни попросила, она всегда все делала наоборот. Вместо карьеры, о которой я так мечтала для нее, она вдруг выходит замуж за противного старикашку, годного ей в отцы. Правда, и ты вышла замуж за человека, который намного старше тебя, но тебе нечего было терять.

Она показалась мне старой и больной. Она крепко зажмурила глаза, но слезы, как бисер, катились по щекам.

— Вы расстроены, потому что все случилось так неожиданно, — сказала я.

— Да, это верно. Что поделаешь? Я успокоюсь. — Она вынула сильно надушенный платок и приложила его к глазам. — Все матери — эгоистки! — воскликнула она, словно повторила обвинение, кем-то уже брошенное ей, и ушла.

Декабрь был месяцем новостей. Через несколько дней после визита миссис Олбрайт мне позвонила Каролина и сообщила, что муж оставил ее.

— У него другая женщина, — сказала она, как всегда выражаясь осторожно, — которая не знает его ужасной тайны. Ему с ней легче, чем со мной, понимаешь? Он оставил мне квартиру и все прочее.

Я высказала предположение, что теперь она может развестись с ним.

— Столько осложнений, дорогая, ты не представляешь. Очевидно, я могла бы, но он не согласится. Видишь ли, он католик.

Это было полной неожиданностью для меня. Она никогда не говорила мне об этом.

— Понимаешь, мы просто не хотели никому об этом говорить, потому что мои родители были ужасно против, а его просто в бешенстве. Наш брак был одним из тех неудачных смешанных браков, когда жене приходится давать обещание, что дети будут воспитываться католиками. Очень смешно говорить об этом после всего, что случилось. — Она умолкла, а затем сказала: — Вот почему мы никого к себе не приглашали. Все были ужасно обижены, и ты, должно быть, тоже. Но мой брак всегда был окружен тайной, так что никто, возможно, и не заметил ничего.

— Почему ты мне никогда не говорила об этом? — спросила я.

— Ты же знаешь, как я не люблю рассказывать о себе. Правда, события меня изменили. Теперь я стала ужасно болтливой.

И спросила, не надо ли навестить се.

— Ты моя сестренка, — ответила Каролина, — и если бы мне хотелось кого-либо видеть, то прежде всего тебя. Но сейчас я хочу побыть совсем одна в комнате со спущенными шторами. Подожди, когда я приду в себя; я позвоню тебе.

Глава X

Была полночь. В постели было тепло, в комнате очень холодно, и холод щекотал ноздри. Стрелки моих часов светились, и я могла следить за интервалами — двадцать минут, пятнадцать, десять. Нет, это не желудок.

— Нэд.

Вздох из-под одеяла.

— Что случилось?

— Мне не хочется тебя будить…

— Тогда не буди.

— Мне кажется, началось.

— Что началось? — Еще вздох, а затем свет лампы осветил нас обоих, — О господи! — Одним прыжком Нэд выскочил из кровати, — Я позову Эмили.

— Не будь идиотом. Позвони лучше врачу.

— Но Эмили должна быть с тобой.

— Говорю тебе, мне не нужна Эмили.

— О господи! Телефон твоего врача?

Спотыкаясь, Нэд побежал к телефону; одна штанина его пижамы закаталась выше колена. Он тут же вернулся.

— Он советует ехать в больницу. Я позвоню туда.

Он снова вышел, а вернувшись, наконец спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — ответила я, чувствуя себя далекой от всего, спокойной, в преддверии каких-то новых ощущений. — Пока я оденусь, согрей мне чаю.

Все уже было собрано. Список необходимого был прислан мне из больницы еще месяц назад.

Я попробовала курить, но папироса вызвала тошноту. Нэд был бледен и серьезен. Мы сидели рядышком на постели, обняв друг друга за плечи. Говорили мало.

— Вот опять.

— Что опять? — спросил Нэд, вздрогнув.

— Больно.

— О господи!

— Это ничего. Сейчас это пустяки. — Я с удовольствием думала о том, что скоро начнется все по-настоящему. Это, должно быть, интересно. В последнее время у меня было так мало интересного. Что-то случалось у Айрис, у Каролины, — если все то, что с ними случилось, можно назвать интересным. Но не у меня.

— Я растоплю камин, — сказал Нэд. — Здесь холодно, как в склепе.

— Забавно, — сказала я, — если смотреть на коробку на комоде с этой стороны, она похожа на человека в цилиндре.

— Очень забавно.

— Ты видишь?

— Да, да, вижу. Выпей еще чаю.

— У нас ничего не приготовлено для встречи рождества.

— Нам уже не придется развешивать бумажные гирлянды на елке.

— Тебе будет неплохо на Мэддокс-стрит. — Мы договорились, что, если я попаду в больницу накануне рождества, Нэд проведет рождество у своих.

Мы ждали. Время тянулось ужасно медленно. Наконец в прихожей раздался звонок, и все пришло в движение. Нэд проводил меня до самой больницы, но был тут же отправлен обратно — ему было велено справляться по телефону. Меня осмотрел врач, затем явилась маленькая толстенькая сестра и проделала все унизительные процедуры подготовки к родам. Меня еще раз напоили чаем и велели позвонить, если мне что-нибудь понадобится. Я лежала одна в небольшой комнате с блестящими, гладко выкрашенными в серую краску стенами. В комнате стояли стул, шкаф и у дальней стены не лишенный изящества белый комодик с надписью: «Инструментарий. Эклампсия». Под потолком ярко горела белая лампочка, и время от времени от сильного сквозняка ее тень на стене раскачивалась, как колокол. В больничной карете я изрядно продрогла или, возможно, сама того не сознавая, перетрусила. Здесь же я не чувствовала себя одинокой; я по-прежнему была на каком-то пьедестале, вдали от всего, посвященная в великую тайну. И тем не менее мне ужасно хотелось читать. Я нажала кнопку звонка.

На этот раз явилась новая сестра, ирландка с медно-красным лицом и такого же цвета волосами; у нее был такой вид, словно она постоянно ждала каких-то невероятных сюрпризов.

— Вы меня ужасно напугали! — воскликнула она, когда я изложила ей свою просьбу. — Я бежала как сумасшедшая, решив, что у вас уже началось. — Я поняла, что она делает мне замечание. И тем не менее она принесла мне старый иллюстрированный журнал, на обложке которого красовалась девица в купальном костюме.

За окном посветлело. Верхние стекла не замерзли, и я увидела прозрачное, розовое по краям, напоминающее маргаритку облачко. Я подумала, когда же придет Нэд, чтобы справиться обо мне; как приятно будет хоть с кем-нибудь перекинуться словом. Я попыталась думать о Нэде и нашей с ним жизни. И пока я лежала в этой тихой комнате, где ждут роженицы, а рассвет светлел все больше, мне показалось, что у нас с Нэдом в сущности самая обыкновенная жизнь, ничуть не хуже и ничуть не лучше, чем у большинства супружеских пар. Мне вдруг показалось знаменательным, что женщины чаще всего без особого интереса говорят о своих мужьях. Брак в сущности совсем не такое волнующее событие. Должно быть, это давно известно всем, кроме меня. Я постаралась найти утешение в этой мысли, но она мало радовала меня. Повернувшись набок, я решила прочесть единственную из непрочитанных мною страниц журнала, оказавшуюся страницей объявлений.

Вошла сестра-ирландка узнать, не нужно ли мне чего-нибудь.

Я сказала, что все обстоит хорошо. Мне очень хотелось, чтобы она осталась и поболтала со мной, но она казалась очень занятой. Когда она ушла, я подумала, как странно, что никого не интересую ни я, ни мой ребенок. Впрочем, почему это кого-то должно интересовать? Принимать роды здесь столь же привычное занятие, как для лавочника отпустить фунт масла. Мне захотелось всплакнуть, потому что время тянулось очень медленно.

Я, должно быть, задремала. А когда проснулась, почувствовала (предварительно справившись с часами), что именно теперь имею полное право нажать кнопку звонка.