Памела Джонсон - Кристина

• Название: Кристина
• Автор: Памела Джонсон
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1992

Памеле Хенсфорд Джонсон было 22 года, когда к ней пришел первый успех — в 1934 году вышел в свет ее роман «Эта кровать — твое средоточие» (названием книги послужила стихотворная строка Джона Донна, английского поэта XVI–XVII вв.). Позднее ее романы — «Кэтрин Картер», «Скромное создание», «Невыразимый Скиптон» и другие — заняли место в ряду произведений широко известных литераторов Англии.

О романе «Кристина» (который известен английским читателям под названием «Невозможный брак») «Дейли телеграф» писала: «Это заметы собственного сердца, написанные проникновенным и опытным наблюдателем».

Героиня романа Кристина Джексон, умная и талантливая девушка, мечтает о большой любви, о человеке, которого она встретит раз и навсегда, на всю жизнь. Но здравый смысл и природная женская интуиция оказываются сильнее романтических грез…

---

— Сорока на хвосте принесла мне весточку, что появился некий интересный молодой человек.

— Кристи скрытна, как устрица, — тут же подхватила Айрис, — вернее, как улитка. Она не доверяет своим старым друзьям, и, если ты начнешь выспрашивать, она обозлится.

— Ничего интересного, — сказала я.

— Сорока шепнула мне, что он не похож на ваших грубиянов мальчишек, — продолжала миссис Олбрайт.

Этой сорокой была, конечно, Айрис.

— Ему тридцать два года.

— Ах, милочка, милочка, надеюсь, ты знаешь, что делаешь! У тебя умная головка на плечах, мы все это знаем. Но у мужчин в этом возрасте не всегда бывают благородные намерения.

— Ничего серьезного, — сказала я, радуясь возможности поговорить о Нэде. — Я совсем не так уж близко знакома с ним.

— Он тот самый очаровательный денди, с которым мы познакомились на танцах, мама, куда Кристи пошла с беднягой Кейтом.

— И хорошо сделала, что пошла. Я уважаю девушек, способных на жертвы. — Миссис Олбрайт потянулась ко мне, словно хотела одобрительно потрепать по плечу, но, поскольку я сидела слишком далеко от нее, она лишь помахала в воздухе рукой. К ней снова вернулось ее постоянное недовольство Айрис. — Но я также знаю девушек, которые не способны на жертвы даже ради родной матери.

Однако Айрис была слишком поглощена какими-то своими мыслями, чтобы обратить внимание на слова матери. Она вдруг вскочила, подбежала ко мне и обвила мою шею своими прелестными ручками с гладкой, смуглой, чуть в веснушках кожей.

— Кристи, мне очень хочется, чтобы ты как-нибудь вечерком привела его к нам. Я хочу убедиться, что он действительно стоит тебя. Приходи, прошу тебя!

Я сказала, что не настолько знакома с Нэдом, чтобы вместе наносить визиты.

— Кроме того, — добавила я, но так, чтобы не слышала ее мать, — я не забыла случай с Каролиной.

Айрис наморщила носик. У нее он был покороче и поизящней, чем у матери, но, так же как и нос миссис Олбрайт, он умел жить своей самостоятельной жизнью и быть независимым в своих суждениях.

— Чудовище! — шепнула она мне, а затем уже громко сказала: — Следует узнать его получше. Я буду в восторге от встречи с ним. Да и не только я, все.

— Любопытно, — мечтательно заметила миссис Олбрайт, — кто из нашего круга, я имею в виду вас, молодежь, раньше всех будет помолвлен? Думаю, что Айрис. У нее больше возможностей.

— А может, Кристи выйдет замуж за Нэдди! — воскликнула Айрис, по-детски присюсюкивая. У нее была привычка давать уменьшительные имена людям, которых она едва знала, а то и не знала совсем.

Я попросила ее не говорить глупостей.

— Кристина должна сама пробивать себе дорогу в жизни. На ней лежит забота о тете Эмили. Не думаю, чтобы ее отец тратил все эти деньги на ее учебу лишь для того, чтобы она вышла замуж за первого встречного.

Я молчала, ибо погрузилась в сладостные мечты о замужестве. В темной комнате, полной аромата цветов и шума чужого моря за окном, я со страхом и восторгом протягиваю к «нему» руки. Мои мысли с каким-то извращенным упорством возвращались к одной детали: я старалась решить, какого фасона будет на мне ночная сорочка.

Миссис Олбрайт вскоре оставила нас вдвоем.

— Меня клонит ко сну, а вам, девочкам, надо ведь посекретничать. — И все же она не смогла не оставить последнего слова за собой; у самой двери она обернулась и сказала: — Кристина, попробуй заставить мою ленивую дочь немного порепетировать.

Когда она ушла, я сказала Айрис:

— После случая с Каролиной я не хочу рисковать и не буду знакомить тебя с моими друзьями.

Глаза Айрис наполнились слезами и стали серыми, как дождливый день. Она коснулась ладонью моей щеки.

— Милочка, клянусь, я не виновата! Я все время старалась прогнать его, клянусь. Ведь это я заставила его вернуться обратно. Ты просто несправедлива ко мне!

В другое время из скрытого самодовольства и уверенности, что она способна обольстить и увлечь любого мужчину, она постаралась бы подольше поговорить на эту тему, но сейчас, видимо, что-то тревожило ее.

— Ты жестокая, Кристи, — сказала она решительно, словно сама больше не намерена была обсуждать этот вопрос. — Милочка, мне хочется спросить тебя об одной вещи.

— О какой?

— Только пусть это останется между нами. Мы ведь старые друзья? Кого-нибудь другого я бы ни за что не спросила. Кристи, ты чувствуешь, что… ну в общем… тебе хотелось бы позволить мужчине все?

В наши дни мы обычно только так и говорили — многословно, намеками, боясь называть вещи своими именами. У нас не было тогда таких спасительных слов, как «заниматься любовью».

— Когда выйдешь замуж, конечно, — чопорно добавила она. — Ведь мы не какие-нибудь потаскушки. — Она взяла меня за руку.

Пока она была так близко от меня, я не могла ей ответить. Говоря о любви, она сама была карикатурой на нее. Я встала и отошла к окну. Был мокрый вечер; фонари опустили длинные полосы света в темное море асфальта. Проехала машина и, разбрызгав лужу, скрылась за углом. Я сказала:

— Да, хотелось бы. И в этом нет ничего дурного.

— А мне нет!

Я повернулась к ней. Казалось, она плакала несколько часов, а не всего лишь несколько секунд. Лицо ее было бледным, опухшим, почти некрасивым.

— Я должна признаться тебе. Я буду просто ненавидеть все это. При одной мысли об этом я заболеваю. Но мне придется смириться, когда я выйду замуж, потому что я хочу иметь детей. Придется. Мне все равно надо выйти замуж, потому что я не добьюсь успеха на этой проклятой сцене, и мне необходимо уйти от матери. Но я никогда не буду любить это, и я не понимаю, как ты можешь!

Теперь я могла подойти к ней и позволить ей прижаться ко мне.

— Но ты ведь целуешься с мужчинами, Айрис! — наконец сказала я. — Разве в это время ты ничего не испытываешь?..

— Нет! Никогда. Ничего, кроме удовольствия, что нравлюсь им. Мне необходимо сознавать, что я нравлюсь, это создает настроение.

— Значит, ты только ради этого отняла Ронни у Каролины?

Она сразу же стала прежней Айрис. Черты ее лица стали жёстче. Она улыбнулась мне загадочной улыбкой, которой обычно одаряла мужчин, словно поверяла им крохотную частицу своей тайны.

— Какая ты смешная! Разве я в этом виновата? Он сам стал бегать за мной, как только увидел. Если хочешь кого-нибудь винить, то вини Каролину. Она и пальцем не пошевельнула, чтобы помешать этому. Сидела и чего-то ждала.

Было уже поздно. Я поднялась и пошла в спальню Айрис за своим пальто. Когда я вышла, Айрис стояла у двери в холл. Она чмокнула меня на прощание в щеку своими свежими влажными губками.

— Я знаю только одно, — сказала я. — Если Нэд начнет по-настоящему за мной ухаживать, я постараюсь, чтобы он никогда не встретился с тобой. Прими это, как комплимент, если хочешь.

И это действительно было сказано отчасти, как комплимент, но скорее всего, как шутка, для того, чтобы на прощание как-то разрядить атмосферу. Однако, к моему удивлению, Айрис отнеслась к этому совершенно серьезно.

— Ты сильная, Кристи. Как я завидую тебе!

И вдруг я услышала слова, которые, казалось, произнесла не она, а кто-то другой, глубоко спрятанный в ней. Это была одна из тех пророческих истин, которые не нуждаются в том, чтобы их торжественно изрекали. И мне предстояло запомнить ее.

— Мужчина, который полюбит тебя, постарается, чтобы ты всегда оставалась сильной. Тебе не удастся поплакать у него на груди. Он просто не позволит тебе этого.

Ее слова показались мне сущей ерундой — злой и бессмысленный выпад в отместку за то, что я отказалась познакомить ее с Нэдом. Поскольку мне нравились в Нэде его резкость, решительность и бесцеремонность, слова Айрис были лишены для меня тогда глубокого смысла. Да и она сама, мне кажется, не понимала их, ибо ее лицо вдруг приняло недоумевающее выражение. Однако через секунду на нем снова заиграла прелестная кокетливая улыбка.

— Как приятно было поболтать с тобой. Не сердись на меня. Я часто говорю глупости.

Глава II

Была весна. Я и мои друзья оплакивали кончину Д. Г. Лоренса. Немногие из нас читали что-либо из его книг, кроме «Сыновей и любовников», и мы скорбели о нем скорее потому, что он пострадал во имя «безнравственного». (В те дни понятие о безнравственном не было еще столь узким, как сейчас, когда писателю приходится немало изощряться, чтобы привлечь внимание ревнителей морали. Это был наш трудный рассвет, и мы впервые глотнули воздуха сексуальной свободы.) Мы оплакивали смерть Лоренса еще и потому, что он был одним из нас, хотя мы не совсем понимали и немного побаивались его. (Должно быть, под личиной неукротимого и чувственного «я» мы угадывали холод.) Если бы он не был одним из нас, разве он смог бы так смело и безжалостно коснуться самых жгучих и больных для нас вопросов? Олдос Хаксли, мы считали, тоже писал для нас. Он льстил нашему интеллекту; он каким-то образом умудрялся удерживать фейерверк своего блестящего остроумия в рамках нашего понимания, и если мы напрягали сообразительность в той мере, в какой он этого от нас требовал, мы всегда могли с гордостью сказать, что поняли его иронию. Но Лоренс вопреки нашей воле и желанию заставил нас заглянуть в самые темные уголки нашего «я», он указал нам путь из юности и показал, что он нелегок.