Григорий Чхартишвили - ОН. Новая японская проза

• Название: ОН. Новая японская проза
• Автор: Григорий Чхартишвили
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-94145-019-2

Сборник повестей и рассказов современных писателей Японии, «новая японская проза». В нём с исчерпывающей полнотой представлена вся прозаическая литературная карта японского архипелага, произведения самых различных жанров расходятся по трём основным направлениям: классическая эстетика прекрасного, «ваби»; традиционность и постмодернизм; фантастическое в жизни и литературе. Авторы — разного времени и места рождения, пришли к писательству из разных профессий, занятий, увлечений и разных литературных предпочтений, словом: они не только самураи, они — японцы.

---

— Ну, держись теперь!

Сделав пару-тройку каратистских пасов рукой, Сэйю бросился из комнаты в поисках сосуда для воды.

Токусё проснулся от звуков чьего-то смеха и ощущения, что кто-то сосет его большой палец. Сегодня солдаты пришли в четвертый раз. Поняв, что это именно те солдаты, которых он оставил в укрытии, Токусё сначала испугался — не убьют ли они его. Но, не замечая никаких признаков агрессивности с их стороны, постепенно успокоился и, найдя утешение в мысли, что утолять их жажду — это единственный доступный ему способ искупить свою вину перед ними, стал даже испытывать радость, когда они сосали его палец. Впрочем, сейчас ему было что-то уж очень не по себе.

За три прошлые ночи солдаты разительно изменились внешне. То ли они окрепли, то ли освоились в доме Токусё, только, дожидаясь своей очереди, они теперь увлеченно болтали, а иногда даже смеялись, да так громко, что, пожалуй, можно было услыхать в соседних домах. Токусё с опаской и беспокойством посматривал на дверь, ожидая, не войдет ли Уси, проснувшись от шума, но ничего подобного не происходило. Солдаты по-прежнему не обращали на него ровно никакого внимания. Они смотрели в его сторону, только когда кланялись. Среди них, помимо Исиминэ, было еще несколько человек, с которыми он в укрытии иногда перекидывался словечком, и ему досадно было, что все они в равной степени его игнорируют.

Почему именно с ним должно было случиться такое? Десятки раз в день Токусё, вздыхая, задавал себе этот вопрос, но не особенно утруждал себя в поисках ответа. Стоило ему задуматься об этом, как все, что скопилось в его душе за последние пятьдесят с лишним лет, начинало безудержно рваться наружу, и ему становилось страшно.

Токусё вспомнились школьники младших классов, которые вместе с учителем приходили днем навестить его. В последние десять лет, каждый раз накануне 23 июня — Дня поминовения погибших на Окинаве, — Токусё выступал с лекциями в окрестных школах, рассказывая детям о разных военных эпизодах, которых был свидетелем. Не свали его хворь, он бы как раз в эти дни разрывался на части, разъезжая по школам с лекциями. Навестить его пришли ученики той школы, где он когда-то выступил впервые и где с тех пор бывал каждый год.

Началось же все с того, что молодой учитель, односельчанин Токусё, попросил его выступить перед классом. До того момента Токусё неизменно отклонял подобные просьбы — слишком велико было желание побыстрее забыть все, что случилось с ним во время войны. Но этот молодой учитель, его звали Канэки, оказался слишком напористым, к тому же он только что окончил университет и не сделал еще ничего такого, что позволило бы усомниться в его добрых намерениях. Вместе с ним пришли две девочки-школьницы, которые нарочно ездили по разным школам, чтобы слушать рассказы о войне, втроем они так умоляли его, что он просто не смог отказать.

И вот в аудитории шестого класса, ни разу не оторвавшись от заранее подготовленного текста, Токусё произнес свою первую лекцию. Он говорил на непривычном ему литературном языке и закончил свое выступление, первоначально планировавшееся на полчаса, минут за пятнадцать. Закончив же, с опаской поднял глаза, но зал тут же взорвался аплодисментами. Увидев заплаканные лица детей, которые изо всех сил хлопали в ладоши, Токусё пришел в замешательство. Он не мог понять, что привело детей в такой восторг. С тех пор он неоднократно выступал в других младших и средних школах деревни, мало того — его стали приглашать даже в колледжи соседнего городка. Примерно в те же годы Совет по делам просвещения в сельской местности начал работу по составлению сборников военных мемуаров, и за первой же беседой Токусё с интервьюером последовали другие: им заинтересовались университетские социологические группы, газетчики. В поисках материала для передач неоднократно приезжали и с телевидения. Дошло до того, что его стали приглашать для участия в беседах со школьниками, которых привозили на учебные экскурсии из центральных районов. В первое время, выступая перед детьми, Токусё едва помнил себя от волнения, но скоро стал понимать, что именно хотят от него услышать, и заметил, что лучшее впечатление производит тогда, когда говорит не слишком складно. Он чутко улавливал настроение аудитории и нередко, ловя внимательные взгляды детей, испытывал смущение и даже угрызения совести.

— Не брал бы ты греха на душу, — недовольно ворчала Уси, — негоже всякие байки о войне рассказывать да греть руки на чужом горе. Вот настигнет тебя кара, помяни мое слово.

Да Токусё и сам, заканчивая выступление, каждый раз думал: «Ну все, в последний раз». Но ему так нравилось, когда его встречали аплодисментами и цветами, когда дети говорили ему ласковые слова. Случалось, от умиления он даже пускал слезу и думал: «Вот если бы у меня были свои дети или внуки…» Разумеется, не менее приятно было, возвращаясь домой, пересчитывать деньги, которые он получал как вознаграждение. Большую их часть он тратил на спиртное или азартные игры, но иногда позволял себе купить новый сямисэн или дорогую удочку.

Дети, пришедшие навестить Токусё, украдкой поглядывая на его завернутую в полотенце ногу, говорили:

— Пожалуйста, поскорее выздоравливайте.

Перед уходом каждый положил у его изголовья цветок или бумажного журавлика. Был момент, когда Токусё подумал: «Не повиниться ли мне в своем вранье? Не рассказать ли о том, что действительно происходило во время войны?» Но дальше раздумий дело не дошло.

«Негоже греть руки на чужом горе. Вот настигнет тебя кара, помяни мое слово» — эти слова Уси постоянно всплывали в его памяти.

Один из солдат пристально смотрел на Токусё. В его испуганных глазах было что-то знакомое. Лица остальных за последнее время оттаяли и смягчились, только с лица этого двадцатилетнего юноши не сходило прежнее напряженное выражение. Низко поклонившись Токусё, он прижал руку к груди, лицо его передернулось, затем, медленно опустившись на колени, он начал пить воду.

Подразделение Токусё, потерпев сокрушительное поражение, продолжало отступать и в конце концов соединилось с остатками других частей в расположенном на юге острова естественном укрытии, служившем полевым госпиталем. Там они встретили студенток своего училища, мобилизованных в качестве санитарок. Тут же оказался кое-кто из преподавателей, поэтому для начала все принялись поспешно обмениваться информацией об общих знакомых. Последующие дни были заполнены однообразной отупляющей работой: налаживали связь, добывали пищу и воду, выносили и захоранивали трупы.

С этим солдатом Токусё встретился в тот момент, когда шел выносить бадью с нечистотами. Он продвигался вперед, увертываясь от рук, тянущихся к нему с расставленных вдоль стены коек, как вдруг кто-то вцепился в край бадьи, и содержимое ее, выплеснувшись, попало прямо в лицо одному из солдат. Токусё сжался, ожидая потока брани, но солдат молчал. Он лежал неподалеку от выхода, поэтому Токусё было видно его залитое нечистотами лицо. Вытянув язык, солдат слизывал с губ жидкую грязь. Его обмотанная бинтами грудь ходила ходуном. Голова медленно повернулась, и Токусё понял, что запавшие глаза внимательно следят за ним. «До завтра ему не продержаться», — подумал он.

— Сейчас принесу воды, — сказал Токусё и двинулся дальше, но так и не смог выполнить свое обещание.

Зубы человека, который сосал его палец, причиняли ему боль. Похоже, что вода шла плохо. «Вот я и выполнил то, что обещал», — подумал Токусё. Однако удовлетворение, которое принесла ему эта мысль, быстро уступило место страху: он испугался, что призраки солдат будут преследовать его до самой смерти.

Солдат с вмятиной на черепе коленом надавил на плечо юноши. Тот нехотя поднялся на ноги, испуганно посмотрел на Токусё, поклонился и, по-прежнему прижимая руку к груди, исчез в стене. Следующий солдат, сев на корточки, жадно припал к большому пальцу. Из зияющей на его голове раны вылетела муха. Полетав некоторое время вокруг, она опустилась на простыню и тут же исчезла. Этот солдат тогда в укрытии тоже тянул к нему руки, требуя воды. И тот верзила, что стоял следующим, и тот окинавец, который скрывался за его спиной, и тот, с выбитым глазом, который только что появился из стены, — все они были там, и все тянули к нему руки, беспрерывно требуя воды. У Токусё возникло ощущение, что его снова пытаются затолкать в темноту укрытия.

Сэйю показалось, что за дверью кто-то стоит. Испугавшись, он поспешно собрал лежавшие на столе деньги и спрятал их под сиденье. Затем, высунувшись в окно, посветил в сад карманным фонариком, плотно закрыл ставни, проверил крючок на входной двери и только после этого продолжил пересчитывать деньги.

Эффект от воды превзошел все его ожидания. Даже покрытые пятнами головы стариков, облысевших лет пятьдесят тому назад, за какие-нибудь пять минут зарастали нежным пушком. А молодые учителя колледжа, страдающие от раннего облысения? Сначала они только посмеивались, полагая, что их водят за нос, но уже через три минуты спускали все имеющиеся при них деньги, чтобы купить побольше воды. Этой водой можно было протереть лицо, и тогда старая кожа слезала клочьями, уступая место новой. Воду можно было выпить, и тогда некий предмет, ранее свисавший бессильно, вставал торчком, да так резко, что ударялся о нижнюю часть живота. Некоторые сначала поглядывали с недоверием — дескать, мошенничество, не иначе, но стоило им увидеть, как восьмидесятивосьмилетний старик, поглаживая себя между ляжками, довольно улыбается, прищурив свои слоновьи глазки, они повалили валом, громкими криками требуя воды. Сначала Сэйю опасался, что непомерно взвинтил цену — 10 тысяч иен за одну бутылочку ёмкостью не более 200 грамм, — но и часа не прошло, как все было раскуплено.