Пьер Шоню - Цивилизация Просвещения

• Название: Цивилизация Просвещения
• Автор: Пьер Шоню
• Издательство: У-Фактория; АСТ
• Жанр: Культурология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9757-0332-3; 978-5-9713-8358-1

Пьер Шоню, историк французской школы «Анналов», представляет уникальную в мировой культуре эпоху европейского Просвещения, рожденную из понятия прогресса (в сфере науки, технике, искусстве, общественных структур, философии) и приведшую к французской революции. Читатель увидит, как в эту эпоху повседневность питала дух творчества, открытий и философских размышлений и как, в свою очередь, высокие идеи претворялись на уровне обыденного сознания и мира материальных вещей. Автор показывает, что за великими событиями «большой» истории стоят не заметные ни на первый, ни на второй взгляд мелочи, играющие роль поистине пусковых механизмов исторического процесса. Попробуйте задуматься, каким образом завезенная англичанами из колоний привычка пить чай привела к увеличению продолжительности жизни европейцев и возможности получить лучшее образование, или, например, поразмышляйте, какая связь между «Энциклопедией» просветителей и заменой в домах XVIII века сундуков шкафами.

---

В Италии — тосканский, во Франции — диалекты междуречья Сены и Луары, на востоке — средненемецкий, английский против кельтских языков далекого и отсталого запада — реформы в Уэльсе в XVI веке осуществлялись на валлийском; в Испании, на территории процветающей Кастилии, толедская языковая норма в начале XVI века сменяется бургосско-вальядолидской, но каталонско-валенсийский, потеряв Арагон, продолжает противостояние; португальский отделяется от галисийского и к XVII веку преодолевает искушение уступить свое место кастильскому. В XVIII веке, действуя более тонко, французский в масштабах всей Европы предпринимает на уровне местной и государственной элиты маневр, который приносит ему контроль над 200 тыс. кв. км окситанских диалектов. В Германии эта операция достигает наибольшего успеха около 1770 года, затем следует глубокий спад под натиском upper middle class[39], в России — пятнадцать лет спустя, как раз в тот момент, когда Ривароль провозглашает французский язык всеобщим. Для успеха не хватило государства.

Лингвистическая география в XVIII веке сохраняется в качестве географии культурной. Леруа Ладюри наблюдал ее рождение в XVI веке. Начиная с XVI века появляется два Юга, противопоставленных друг другу: один — преждевременно ставший двуязычным, охваченный Реформацией, подписывающий документы у нотариусов, и другой — дальний, недоступный для французского. На другом конце своего географического ареала французский благодаря королевскому двору с XVI по XVIII век добрался до центра Брюсселя и, через города и местную элиту, привлек двойственную Валлонию, перекресток романских и нижненемецких влияний, в лагерь франкофонов. Вернемся на юг и позаимствуем у Леруа Ладюри замечательный образ: течение французского языка к югу вдоль русла Роны, стекающей с гор Центрального массива, становится «движением пионеров освоения культурной целины», «оно контрастирует с соседними областями тени… со всеми регионами, которые еще долго будут отсталыми: в 1750 году, согласно статистике подписей, как и в 1680–1686 годах, согласно картам Маджоло, культурная деградация постепенно усиливается, если последовательно двигаться с нижней Роны к верхней Гаронне».

Вот «основанное на статистике подписей сравнение Востока и Запада (Монпелье — Нарбонн); в Монпелье… около 1575 года… среди ремесленников было только 25 % неграмотных против 33 % в Нарбонне. Кроме того, в Монпелье образованное большинство ремесленников было куда более просвещенным: в этом городе большинство грамотных ремесленников умели полностью писать свое имя; в Нарбонне в те же годы половина представителей этой же группы населения ограничивалась инициалами… В Монпелье французский стал разговорным языком уже с 1490 года. В Нарбонне — позже». Эти диспропорции обладают важным свойством: они сохраняются и усиливаются. «Век спустя, в 1686–1690 годах, карты Маджоло по-прежнему демонстрируют плавный спуск, ведущий из Тара (где 30–39 % жителей способны написать свое имя) в Эро (20–29 %), потом в Од (10–19 %) и, наконец, на Верхнюю Гаронну (менее 9 %)».

Поскольку все остается как было, около 1680-х годов во Франции, везде понемногу, открывается второй фронт: ликвидация безграмотности, обучение французскому языку (5—10 %), великий труд начала XVI века. И наконец, в 1680–1700 годах, — по всей Европе (исключая Польшу и Россию). Обучение городской элиты и сельской аристократии грамоте повсюду, на 3/4 европейской территории, предполагает фактическое двуязычие. Для более узкого круга элиты это двуязычие с учетом латыни в действительности оказывается трехъязычием. Например, в Тулузе — окситанский, французский, латынь. В Польше и Венгрии, далеко на востоке, происходит возвращение к фактическому двуязычию: латынь там еще в XVIII веке сохраняет функцию культурного языка-посредника, в других странах уже утраченную.

Протестантская Европа имеет давнее и значительное преимущество. Возьмем Англию и Шотландию, где оно проявляется на всех уровнях. Лоуренс Стоун выделяет пять ступеней. Уровень 1 — умение разбирать буквы. Именно этот уровень и отражают наши церковно-приходские книги. Он не дает возможности дальнейшего самостоятельного обучения. Уровень 2, плохо поддающийся определению, — это уровень подлинных изменений, овладение практическим чтением, письмом и счетом. Именно этот уровень характеризует большинство приходских школ шотландской пресвитерианской церкви, это и уровень части английской равнины. Уровень 3 позволяет вести бухгалтерию. Уровень 4 — или, точнее, разновидность уровня 3 применительно к другой социальной группе — включает освоение классической культуры. И 5 — это университетский уровень (собственно университеты и Inns of Court[40]). Мы можем с уверенностью измерить лишь уровень 1, но между ним и остальными ступенями имеется корреляция. В XVII веке в Англии происходит настоящая культурная революция. Это доказывается стремительным ростом числа достигших первого уровня. В 1600 году 25 % населения могут читать и подписываться (против 15 % в Шотландии и 16 % во Франции, согласно Уэлмари и Флери). В 1675 году в Англии этот показатель достигает 45 %, во Франции в 1688–1720 годах — 29 %. Шотландия стартует позже, но движется быстрее: с 1680 года она выходит в лидеры. В XVIII веке темпы распространения грамотности в Англии и Франции одинаковы, но это означает лишь, что Англия сохраняет приблизительно двукратный перевес, достигнутый к 1680 году — началу эпохи Просвещения. Кроме того, если учесть, что среди студентов университетов широко представлены все социальные слои, становится очевидно — вспомним об очень высоком проценте yeomen и husbandmen[41], умеющих читать и подписываться, — что преимущество Англии перед континентом на уровнях 3 и 5 — уровнях распространения цивилизации — было гораздо более значительным. Именно в XVII веке Англия набирает козыри для взлета конца XVIII века. В XVII столетии в Англии шло инвестирование мозгов. Не так давно Ф. Крузе хорошо продемонстрировал преимущество Англии на примере экономики. Эта революция сопровождается полной победой английского языка, который бесповоротно оттесняет кельтские диалекты все дальше и дальше на отсталый Запад.

Социологический кальвинизм, по времени совпадающий с ранним распространением обучения чтению, атакует Европу эпохи Просвещения с фланга. Леруа Ладюри дал ему язвительную характеристику: «…формальный отказ от удовольствий, скрытая терпимость к ростовщичеству, говорим аскетизм, подразумеваем капитализм»; однако у него есть по крайней мере одна заслуга — точное совмещение во времени двух революций. Его власть над человеческой массой была долгой: «Житель Севенн 1500 года, кутила и весельчак, до безумия влюбленный в танцы, папист, суевер и колдун, тонет во мраке забвения и в глубинах подсознания. Нарождается новый народ… с очищенной религией, подавленным либидо, буржуазной бережливостью и христианской свободой. Это народ унылый и свободный: он останется таким даже спустя много лет после камизаров… И это приводит на память другую историю, бесконечно более значимую и бесконечно похожую: историю, которая привела от Merrie Old England[42] к Англии пуританской». Пуританская Англия выигрывает второй раунд и индустриальную революцию. Контрреформация, особенно августинианская контрреформация во французском духе, устремляется за ней в погоню чуть позже. Пытаясь сэкономить на национальном языке в роли культурного посредника, она вынуждена, например в Бретани, быть одновременно более амбициозной и более скромной.

На другой стороне победоносного приобщения к культуре посредством книги — огромное множество французских служащих. Пионерская «граница» культурной экспансии в конце XVII века постепенно устремляется на завоевание великого Запада. Вдвое больше людей, но вдесятеро больше читающих, причем читающих больше и лучше. И самое главное, пионерская «граница» около 1680 года приводит к великому умножению возможностей, а значит — стоит ли добавлять? — к усилению диспропорций.

То, что в XVI веке было впервые осуществлено благодаря частной инициативе, что было создано тут и там протестантскими церковными советами, тем самым подготовившими будущий триумф диссентеров, великие государства эпохи Просвещения сделали обязательным. В 1698 году Людовик XIV предписал введение по всей Франции начальных школ; на исполнение потребовалось три четверти века. Там, где существовала мощная читательская элита, атака «границы» была стремительной: взгляните, как с раннего времени вдоль течения Роны среди трудновоспитуемого населения окситанских департаментов выстраиваются подписи обученных грамоте; взгляните на Нормандию, где в 1770–1790 годах умели подписываться 90 % мужчин и 60 % женщин… на земли Ож, на Бессен, на северную оконечности Котантена, где эти цифры и для мужчин и для женщин достигают пика в 90–95 %. Франция, рано начавшая читать, сосредоточивается вокруг Парижа, охватывает Нормандию, движется на восток и спускается по Роне. От читателей XVIII века — всего несколько шагов до индустриальной Франции XIX–XX веков. И примерно в то же время, во второй половине XVIII века, был преодолен предпоследний этап завоевания страны французским языком. Он неотделим от подлинной революции в обучении грамоте, охватившей почти 50 % населения. Как уже отметил Ф. Брюно, это государство и нужды всепроникающей администрации разрушают патуа и диалекты до такой степени, что «незнание французского языка» становится «неудобным и опасным». С момента введения муниципального управления на всей территории государства, о котором было объявлено 25 июня 1787 года, свободное владение французским — сначала для мужчин, значительно позже для женщин — превращается в обязательное требование повседневной жизни.