Пьер Шоню - Цивилизация Просвещения

• Название: Цивилизация Просвещения
• Автор: Пьер Шоню
• Издательство: У-Фактория; АСТ
• Жанр: Культурология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9757-0332-3; 978-5-9713-8358-1

Пьер Шоню, историк французской школы «Анналов», представляет уникальную в мировой культуре эпоху европейского Просвещения, рожденную из понятия прогресса (в сфере науки, технике, искусстве, общественных структур, философии) и приведшую к французской революции. Читатель увидит, как в эту эпоху повседневность питала дух творчества, открытий и философских размышлений и как, в свою очередь, высокие идеи претворялись на уровне обыденного сознания и мира материальных вещей. Автор показывает, что за великими событиями «большой» истории стоят не заметные ни на первый, ни на второй взгляд мелочи, играющие роль поистине пусковых механизмов исторического процесса. Попробуйте задуматься, каким образом завезенная англичанами из колоний привычка пить чай привела к увеличению продолжительности жизни европейцев и возможности получить лучшее образование, или, например, поразмышляйте, какая связь между «Энциклопедией» просветителей и заменой в домах XVIII века сундуков шкафами.

---

Скарлатти, Доменико

1685–1757. Сын А. Скарлатти, родился в Неаполе, умер в Мадриде. Был органистом королевской капеллы в Неаполе, рядом с отцом, потом, в Риме, капельмейстером польской королевы (Марии Казимиры), португальского посольства и виллы «Джулия» (в Ватикане). Капельмейстер в Лиссабоне в 1720 году, в Мадриде — с 1728 года до конца жизни. Органист, но в первую очередь клавесинист, Доменико Скарлатти был создателем оригинальной разновидности сонаты — свободной сонаты на двух темах (сам Скарлатти называл свои сонаты «экзерсисами»), которая, наряду с сонатами Баха, послужила образцом для классической одно- или двух-инструментальной сонаты.

Скрипка

До конца XVI века этот инструмент считался грубым. Скрипка была атрибутом бродячих музыкантов и мещанских свадеб. Монтеверди пожаловал ей дворянскую грамоту, отведя ей важную роль в «Орфее», инструментовка которого включает в себя одну из первых партитур, написанных специально для скрипок: violino piccolo (скрипки-пикколо), так называемой «французской», violino da braccio («ручной» скрипки — в противоположность старинной виоле да гамбе) и др. С этого времени скрипка занимает почетное место в оперном оркестре, в маленьких ансамблях камерной музыки, позднее — в больших симфонических оркестрах. Она была любимым инструментом выдающихся композиторов итальянской школы: Корелли, Вивальди, потом Скарлатти. В конце XVI века появляются крупные мастерские по изготовлению скрипок: у истоков стоят два итальянца — Сало в Брешии и Амати в Кремоне. Среди знаменитых скрипичных мастеров: Маджини, преемник Сало, и великий Антонио Страдивари (1644–1737), австриец Якоб Штайнер (XVII век), Никола Люпо (XVIII век).

Скульптура, скульпторы

Скульптура, столь широко распространенная во Франции в XVII веке, когда парки и дворцы населялись статуями, в XVIII веке угасает и имеет тенденцию эмигрировать в направлении Центральной, Северной и Восточной Европы, где возводятся огромные монументальные сооружения, в первую очередь соборы и дворцы, и где — в соответствии с традицией, заложенной Людовиком XIV, — развивается или сохраняет свое влияние великий меценат. Статуи на королевских площадях — в Париже тоже, но в первую очередь в Пруссии, России, Скандинавии; статуи в парках и дворцах в Германии и Австрии, в бурбоновской Ла Гранхе в Испании. Сами мастера при этом нередко были итальянцами, а чаще всего — французами: Растрелли, Фальконе, Рубильяк, Ларшевек и др. Однако в Пруссии и Австрии появились свои великие национальные художники: соответственно Андреас Шлютер и Георг Рафаэль Доннер. Новый и значимый факт: в XVIII веке чугун и настоящий мрамор (не стоит при этом забывать об идеально отшлифованных сияющих мраморах неаполитанца Саммартино, а потом Кановы) уступают место искусственному мрамору: немецкая, а точнее, баварская традиция (достаточно вспомнить поселок художников в Вессобрунне), звездный час которой пробил с появлением монументальных сценографических решений в стиле рококо на хорах церквей и в дворцовых залах. Впрочем, это в меньшей степени относится к статуям, чем к лепнине. Большинство мраморщиков были орнаменталистами, они украшали стены и потолки, карнизы, колонны и балюстрады. Первенствующую роль здесь играли немцы: Фойхтмайеры, Азамы, Хольцингер, Циммерманы, а в отделке дворцов — великий франко-германский архитектор Кювилье. В Испании искусство создания заалтарных украшений и заалтарных капелл возникло как оригинальное ответвление монументальной скульптуры: см. Томе и Чурригера. Но наряду с монументальным искусством развивается и вскоре получает повсеместное распространение более скромное искусство статуэток, бюстов, скульптурных портретов: его образцы бесчисленны — это связано с ростом числа заказов, исходящих теперь от буржуазии и городской аристократии, живущей как в особняках, так и в небольших квартирах. Парадная скульптура уступает место скульптуре более личностной, более семейной, — если не считать случаев соединения внешних эффектов и глубинного чувства в великолепных надгробных изваяниях, например Пигаля или Кусту.

Слодц

Три брата Слодц, старший из которых, Себастьян-Антуан (1695–1754), был орнаменталистом, средний, Поль-Амбруаз (1702–1758) — живописцем и рисовальщиком, а младший, Микеланджело (1707–1764) — скульптором. Первый наряду с Оппенором и Мейсонье был одним из мастеров декора в стиле рокайль, третий, долгое время живший в Риме, тяготел к более умеренному барокко.

Смерть

Отступление смерти, благодаря которому население Европы в XVIII веке увеличилось вдвое, коснулось как детей (снижение детской смертности), так и взрослых (рост ожидаемой средней продолжительности жизни). Причины этого отступления связаны не столько с действительно крупными изменениями, сколько с целым комплексом небольших сдвигов к лучшему: соблюдением гигиены и особенно улучшением питания, более хорошо и более регулярно обеспеченного повсеместно. Меняется и поведение перед лицом смерти. Это неудивительно. Мы лишь сейчас начинаем отдавать себе в этом отчет благодаря новым сериям источников. Главную роль играют завещания, а в католических землях также изображения, составляющие часть алтарных росписей, посвященных молению душ в чистилище (XV–XIX века). Во всей католической Европе и, судя по всему, даже на значительной части Европы протестантской (в тех странах, где главенствующую роль играет лютеранская евангелическая церковь) господствует, говоря словами Мишеля Вовеля, барочная чувствительность по отношению к смерти.

В Провансе пик этой барочной набожности приходится на время между 1680 и 1710 годом. Соответственно, конец XVII века составляет своего рода период расцвета того стиля отношения к смерти, который в конце Средних веков и в начале Нового времени пришел на смену более раннему, более строгому стилю, сохранявшемуся в православной Восточной Европе на протяжении всего Нового времени. Как мы уже отмечали, этот стиль отношения к смерти может характеризоваться гиперсоциализацией, тягой к театрализации или публичной проповеди; в народной среде эти его черты проявляются вплоть до конца XVIII века. Помимо этого, в Провансе он характеризуется рядом черт, которые кратко суммируются ниже согласно свидетельствам завещаний, обнаруженных и проанализированных Габриель и Мишелем Вовелями. Прежде всего, относительная однородность. Первоначально существует единый стиль, охватывающий 80–90 % и подверженный лишь незначительным вариациям. Страх перед внезапной смертью должен быть поставлен в соответствие с нарастанием драматизма в архитектурных изображениях спасения в последний миг. Этот страх — составная часть общей драматизации: драматическая барочная чувствительность противопоставляет восприятию жизни как трагедии драматизацию последнего мига, предшествующего необратимому переходу в вечность.

Итак, очень важно, что в момент агонии вся община возносит молитву. При своей жизни люди заботятся об организации духовной помощи «в смертный час». «Так и автор завещания, — с исключительной тонкостью замечает в своей диссертации Мишель Вовель, — надеется оградить себя от неожиданностей смерти… возможно, не все решается… на личном суде, ожидающем человека после смерти, но тем не менее стоит поторопиться… и вот марсельский нотабль поручает монастырским и приходским церквам отслужить в день его кончины 500 месс ех mortuis („из мертвых”), пусть… даже, если им не хватит одних суток, заканчивать придется назавтра. Отныне… единственное, что может помочь душе новопреставленного, — это заступничество живых; начиная с „кантат” во время девятидневных молений в конце года и каждую годовщину смерти, ритуал все усложняется…» Здесь нет ни единого элемента, за которым не стояла бы уже длительная традиция.

Тем не менее происходит достаточно важное изменение, окончательно оформляющееся в первые десятилетия XVIII века: отныне мессы предпочитают не заказывать посредством вкладов, а покупать. Недоверие к наследникам. Распространение коммерческого духа, в том числе и в странной форме включения в счет иного мира, или даже горький опыт ликвидации вкладов вскоре после банкротства банка Лоу? В отношении к мертвому телу также намечается первый поворот. Во всем длинном реестре провансальских завещаний, изученных Мишелем Вовелем, «один только художник из Грасса в 1743 году провозгласил, что отдает душу Богу, а тело — червям и гнили до той поры, пока Господу не угодно будет его воскресить». «Это совершенно классическое напоминание, — отмечает Вовель, — в силу своей абсолютной единичности звучит почти неприлично». Действительно, если не считать Испании, несколько патологическое подчеркивание факта разложения плоти сходит на нет. Появляются две совершенно новые заботы: боязнь скальпеля или влечение к нему и страх быть похороненным заживо.