Мария Грей - Мой отец генерал Деникин

• Название: Мой отец генерал Деникин
• Автор: Мария Грей
• Жанр: Биографии и Мемуары

Воспоминания Марины Антоновны Грей, изданные во Франции в 1985 году, — живое свидетельство дочери, книга воспоминаний, сюжет, который написан самым великим мастером — жизнью. В них в яркой художественной форме, насыщенной эпистолярным наследием отца, отмечены не только основные вехи его нелегкой армейской службы и боевого пути, но описаны взгляды и черты личности генерала, общественная деятельность и перипетии его повседневной жизни в эмиграции.

Предназначена для широкого круга читателей.

Публикация подготовлена Центром комплексных исследований российской эмиграции Института научной информации по общественным наукам Российской академии наук.

Под общей редакцией доктора исторических наук А.Я. Дегтярева.

---

Обвинения в газетах публиковались несколько недель. Деникин отправил письмо своему старому другу Лельявскому, живущему теперь в Ницце: «Времена действительно смутные и подлые. И на себе лично испытываю их давление. Коммунистические, просоветские и еврейские организации стараются всеми силами помешать моей работе, подняв кампанию против меня в прессе, путем митингов и протестов, обращенных к правительству. К тому же начавшаяся с весны прошлого года болезнь (расширение аорты) не прекращается. Тем не менее продолжаю бороться и не теряю надежды. И Вы не падайте духом».

«Я сражаюсь на нескольких фронтах»… Поставив цель объединить всю белую эмиграцию под лозунгом «С русским народом, против советского режима», Деникин не забывал и своих мимизантских «подшефных», пытаясь объяснить мотивы, заставившие их надеть немецкую форму, доказать невинность этих людей, сдача которых советскому командованию однозначно обрекала их на смерть. Он написал статью о «власовцах», которую перевели на английский язык и которую он предложил нескольким американским газетам. Ее нигде не взяли. 31 января 1946 года Деникин обратился непосредственно к генералу Эйзенхауэру.

«Ваше превосходительство, я читал в газете «Тайме» о тех ужасах, которые происходят в лагере Дахау, который находится в настоящее время в ведении американской администрации и где заключены русские военнопленные — власовцы. Они предпочитают смерть выдаче советским властям. Я читал о том, как они вонзали себе напильники в грудь и медленно умирали в страшных мучениях, как поджигали свои бараки и в огне срывали с себя одежду для того, чтобы сгореть быстрее. Смерть они предпочитали пыткам в казематах ГПУ.

Могу себе представить, что испытывали американские офицеры, оказавшиеся вынужденными свидетелями и соучастниками этих ужасов. […] Мне хочется верить, что Вы не знаете подлинной истории этих людей, я могу попытаться изложить Вам ее.

Я знаю, Ваше превосходительство, о существовании некоторых положений Ялтинского соглашения, но знаю также, что человеческая свобода (хотя она часто попирается) и права политического убежища остаются демократическими традициями.

Кроме того, существует кодекс военной этики, осуждающий насилие по отношения к поверженному врагу. И, наконец, милосердие и справедливость предписывает нам также и христианская мораль.

Я обращаюсь к Вам, Ваше превосходительство, как солдат к солдату, и надеюсь быть услышанным».

Начальник штаба Эйзенхауэра генерал Томас Гарди в своем вежливом ответе подчеркнуто ссылался на ялтинские соглашения и давал понять о нецелесообразности дальнейшего ходатайства. Мало-помалу Деникин осознал, что ненависть американцев ко всем, кто носил немецкую форму, была еще очень свежа, как и их наивная вера в возможность длительного сотрудничества с советскими союзниками, которых лучше было не гладить против шерсти.

Стараясь спасти своих подопечных, генерал считал также важным поделиться с английским и американским правительствами своими опасениями. Для сохранения России и свободы всех стран, пока еще не находящихся под коммунистическим гнетом, он считал необходимым противиться зловещему расширению зон советского влияния. Он составил меморандум, обращенный к английскому и американскому правительствам. Но если министр иностранных дел Эрнест Бевин принял генерала, то его американский коллега не дал себе труда сделать это.

Конференции, статьи, меморандумы не мешали моему отцу работать в то же время над двумя книгами: «Моя жизнь» и «Вторая мировая война». В Нью-Йорке он проводил целые дни в поисках новых материалов, делал записи в Общественной библиотеке штата Коннектикут, куда друзья пригласили его летом 1946 года. Он исписывал горы бумаги, печатал на машинке. 11 сентября он писал мне: «Я продолжаю писать и работать, как раньше, и даже больше, чем раньше. К сожалению, наш летний отдых был несколько испорчен капризами моей проклятой аорты».

А мать к этому добавляет: «Скоро мы возвращаемся в Нью-Йорк или, скорее, в его пригород, где мы наконец нашли маленькую квартиру в доме, окруженном деревьями и зеленью, почти на берегу моря. Наш новый адрес: 160-16 авеню, Уайтстоун, Нью-Йорк.

Здоровье не улучшается, хотя мы провели это лето в исключительных условиях. Я убедила твоего отца проконсультироваться у немецкого специалиста сразу, как только мы вернемся в Нью-Йорк».

Русский врач, лечивший Рузвельта, несколько разочаровал моих родителей. Он поставил диагноз: коронарная закупорка, но не прописал ничего, кроме нитроглицерина в случае приступа. Накануне осмотра у немецкого специалиста мать, собираясь быть переводчицей, проверила и уточнила перевод некоторых слов: позвоночник — Ruckgrat, усилие — Anstengung, причина — Ursache. Отец сделал для памяти краткие записи в книжке:

«Операция простаты в 1942 году.

Ревматизм позвоночника.

Застарелая грыжа.

Хронический бронхит с 60 лет.

В настоящее время:

внезапные боли в груди несколько раз в день во время физических усилий (длительной ходьбы, подъем по лестнице), при сильном ветре, иногда без всяких причин.

Отдышка, особенно ночью.

Тяжесть во всем теле.

Общая слабость».

Доктор-немец слушает, простукивает больного, прописывает ему капли и пилюли, настаивает на режиме похудания.

30 января Ксения Деникина пишет капитану Латкину: «После нескольких дней улучшения А.И. опять страдает от сердечных припадков. А живем в тепле и комфорте — удивительная страна, все здесь есть, ни сезоны, ни неурожаи не имеют значения…»

А.И. прибавляет несколько строк: «Благодарю за поздравления и желаю всякого благополучия, у нас — без перемен. Похварываю. Много работаю. Труд рассчитан на два года…»

На Пасху отец поздравил меня и просил прислать некоторые документы, оставленные на бульваре Массена. Его обычный оптимизм на этот раз изменил ему: «Воистину Воскресе!

Поздравляю со Светлым Христовым Воскресением, хотя и прошедшим, и желаю всем вам возможного благополучия. Не знаю, придется ли еще увидеть своего внука, но если он не будет говорить по-русски, для меня это будет большим огорчением. Где проведем лето, пока что не знаем».

В июне 1947 года мои родители направились к канадской границе. Друзья Бибиковы пригласили их провести лето на своей ферме, расположенной на берегу озера Мичиган.

Глава XXVIII ДВЕ КОШКИ ГЕНЕРАЛА ДЕНИКИНА

Может показаться странным, что последнюю главу этой книги я посвящаю кошкам. Но для меня история о них тесно связана со смертью отца.

Генерал не любил кошек. Однажды, когда я еще была маленькой (мы жили в Брюсселе), я заметила, как он ущипнул кошку, пытающуюся забраться к нему на колени. Я возмутилась. Мой отец попытался оправдаться:

— Я люблю всех животных: лошадей, собак и даже кур и гусей, но я не выношу этих мурлыкающих притворщиков, этих когтистых лицемеров…

Через два года в Капбретоне соседка подарила мне маленького котенка. Я плакала весь день, добиваясь позволения оставить кошку у себя. Мы назвали ее Бим-Бом. После каникул мы вернулись в Ванв. Кабинет отца стал любимым местом Бим-Бома. Она часами лежала на его бумагах, стала их частью. Напротив стола, на камине восседал фарфоровый медведь, с которого отец сам вытирал пыль, боясь, как бы его не разбили. Бим-Бом не оценила этих предосторожностей. Однажды, когда отец работал, она вскочила на камин. Отец работал. Он поднял глаза от бумаг и погрозил кошке пальцем.

— Осторожнее, там медведь!

Продолжая смотреть на хозяина своими голубыми глазами, Бим-Бом решительно ударила лапой своего соперника, он упал на пол и разбился. Я ожидала, что отец выйдет из себя, но ничуть не бывало. Он послал меня за веником, шепча про себя: «Не ожидал, что она так ревнива».

Мы отдыхали в каникулы в деревне провинции Дофине, когда Бим-Бом съела отравленную мышь. Здесь трудно было найти ветеринара, к тому же они лечили только коров, лошадей, коз и — в исключительных случаях — собак. Кошка умирала в своей корзине, поставленной рядом с кухней. Мой отец ушел за пистолетом. Отсылая нас из кухни, он прибавил:

— Я не могу видеть, как страдает это животное. Я должен с этим покончить.

В течение часа мы ждали выстрела. Дверь кухни открылась, появился отец с пистолетом в руке.

— Все кончено. Она мертва. Я не смог выстрелить. Ее голубые глаза все время смотрели на меня.

Отец больше не хотел и слышать о кошках. Через год в Ментононе я спасла от утопления одного котенка тигровой масти. Отца не было дома. Мама и я спрятали завернутого в тряпку новорожденного в нижнем ящике буфета. На следующее утро отец обнаружил его и сильно разгневался. Мама бросила ему вызов:

— Прекрасно, тогда покончи с этим маленьким существом без промедления.

Мы кормили котенка с помощью соски и назвали его Вася. Едва открыв глаза, он сразу стал отдавать предпочтение отцу и спал на его бумагах или на его кровати. Он попал в расставленные для лисиц силки, выжил, переезжал со своими хозяевами в Севр, Валлуар, Ашер, Париж, Монтей-ле-Виконт, Мимизан. Кормила его моя мать, но любил он отца. У него уже не было ни когтей, ни зубов (суровые годы, проведенные в Мимизане, можно было считать один за два), когда мои родители уехали в США. Время шло. Вася уже не мог взобраться на стул, спал в корзинке, ел пюре из мяса и рыбы. Время от времени он смотрел на входную дверь и ждал возвращения своего хозяина.