Владимир Прибытков - Иван Федоров

• Название: Иван Федоров
• Автор: Владимир Прибытков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

Иван Фёдоров — великий русский просветитель, человек, основавший первые типографии в России и на Украине. В 1564 году в Москве Фёдоров совместно с Петром Мстиславцем выпустил первую русскую датированную печатную книгу — «Апостол». Перебравшись во Львов, Фёдоров основал первую на территории Украины типографию и в 1574 году выпустил «Апостол», в котором впервые появилась издательская марка Ивана Фёдорова. В том же году он издал «Азбуку» — первый печатный русский учебник, сыгравший колоссальную роль в становлении отечественной педагогики.

---

Иные жители звали в дома, были рады угостить, побеседовать.

— Боже! — шептал Федоров перед сном, истово кладя поклоны перед иконами. — Благодарю тя, боже, за милости твои…

Но радость его была преждевременна.

ГЛАВА IV

Наступал 1573 год. Речь Посполитую раздирали споры. Литовские магнаты все же решились пригласить на королевский престол царя Ивана. Впрочем, за избрание царь должен был заплатить Ливонией, Полоцком и некоторыми другими пограничными городами. Иван колебался. Польские же магнаты прочили в короли французского принца Генриха Валуа. Франция была далеко, ссор с ней не существовало, французской короны Генрих при жизни короля Карла получить не мог, а личность его не оставляла желать ничего лучшего: принц любил женщин и собак, к государственным же делам имел стойкое отвращение.

В бурные годы междуцарствия католическая церковь пошла на мир с протестантами, с лютеранами, кальвинистами, антитринитариями, со всеми, кого клеймила именем «диссидентов».

Она могла позволить себе эту роскошь: шляхта уже была сыта реформами, а если где-нибудь еще и пыталась выступать против засилья официальной религии, то крестьянство и городские низы ее не поддерживали. Им шляхетская борьба за землю ничего не сулила.

Теперь пристальный взор католических кардиналов и епископов устремился на православную паству.

Присоединенные к Речи Посполитой южные и восточные области Литвы, населенные в основном православным людом, объединялись в борьбе против новых насильников вокруг греческой церкви.

Отстаивая религию предков, измученные народы Белоруссии и Украины отстаивали само право на существование.

Столетие спустя этой борьбе суждено было вылиться в открытые могучие движения крестьянского и мелкого городского люда.

А сейчас эта борьба только начиналась, но наиболее дальновидные из католических политиков — иезуиты — уже беспокоились, замечая первые искры будущего пожара.

И там, где они могли эти искры потушить, — тушили.

***

Хмурый декабрьский день. Над застывшей Вислой, над вмерзшими в лед прибрежными сваями, над застывшими улицами и площадями — низкое, словно графитом натертое небо. В стылом безветрии на Краков падают одинокие колючие снежинки.

Королевский замок Вавеле, стоящий на высоком холме, кажется погруженным в сумерки.

Впрочем, и впрямь уже смеркается. Что поделаешь? Декабрь!

Кардинал Станислав Гозий медленно отворачивается от высокого стрельчатого окна. Медленно пересекает покои, опускается в кресло перед камином, протягивает к огню руки.

— Кстати, — спрашивает он у своего собеседника, тучного старца, непрерывно перебирающего крупные гранатовые четки, — кстати, кто такой Иероним Виттенберг?

Старец — католический епископ королевского города Львова, — не переставая перебирать четки, вопросительно взглядывает на кардинала.

— Виттенберг? Право, ваше высокопреосвященство, вы задаете трудный вопрос… Впрочем, простите… Виттенберг?.. Не имеете ли вы в виду львовского аптекаря Виттенберга?

— Я имею в виду именно его… Что вы знаете о Виттенберге?

Епископ медлит.

— Он не католик, ваше высокопреосвященство. Он лютеранин. Я до сих пор мало им интересовался.

— Напрасно… А знакомо ли вам имя Мартина Сенника?

— О да, ваше высокопреосвященство. Какая жалость, что столь известный трудами врач не исповедует истинной веры… Но Сенник — житель Кракова, ваше высокопреосвященство.

— К сожалению, да.

Молчание. В камине с треском рушится полено. Кардинал неторопливо подгребает выскочившие из-за решетки угольки.

— Святая церковь, говорит кардинал, — святая церковь не знает дел малых и больших. Все дела для нее равно значимы, если служат укреплению на земле власти его святейшества папы.

Молчание. Собеседники осеняют себя крестным знамением.

— Аптекарь Иероним Виттенберг, близко знакомый с врачом Мартином Сенником, в свой недавний приезд в Краков прибыл не один, — продолжает кардинал. — Он прибыл с московским друкарем Федоровым. И при посредстве Сенника этот друкарь получил у нашего фабриканта Лаврентия бумагу для печатания православных книг. Вдобавок получил ее в кредит… Вы знаете об этом?

— К сожалению, впервые слышу, ваше высокопреосвященство… Но что можно сделать? Ведь Лаврентий, кажется, схизматик.

— Это не имеет значения. Следовало перекупить бумагу. Он предпочел бы наличные деньги… Впрочем, поздно. Я тоже узнал о случившемся очень поздно…

Ровно горит огонь. Под сизой золой — прозрачный накал.

— Мне чрезвычайно горестно, — произносит епископ, — чрезвычайно горестно, что во Львове появилась схизматическая печатня, в то время как наши книги в городе не печатаются…

— Об этом надо подумать, — отвечает кардинал. — Я приглашу к себе типографщика Николая Шарфенберга. Если потребуется, святая церковь поможет ему открыть типографию и во Львове… Но сейчас речь о другом. Деятельность Федорова опасна, ваше святейшество. Его книги могут принести неисчислимое зло.

— Я понимаю, ваше высокопреосвященство…

— Схизму надо искоренить! Душами людей должны безраздельно владеть мы, римская церковь! Иначе не одной Польше — всему существующему порядку вещей грозит гибель…

— Но следует ли озлоблять население?

— Озлоблять?.. О нет! Население здесь ни при чем!.. Но вам следовало бы позаботиться о пресечении дружбы Федорова с нужными ему людьми… Найдите способы.

— Понимаю, ваше высокопреосвященство.

— Да, кстати… В каком цехе записан Федоров?

— Полагаю, что он в единственном лице представляет собою цех друкарей.

— Но ведь создание печатни предполагает не только труд печатника, но и труд литейщиков, столяров, возможно, граверов?

— Гравировать, кажется, печатники могут сами, ваше высокопреосвященство.

— А делать станки?

— Полагаю, что нет.

Кардинал Станислав Гозий, один из самых ярых иезуитов не только Польши, ворошит кочергой в камине, и там взвивается веселый вихрь золотистых искорок.

— А скажите, ваше святейшество, вы интересовались причинами появления Федорова во Львове?

— Кажется, он прекратил работу у гетмана Ходкевича…

— Нет, нет!.. Вы знаете, почему он покинул Московию?

— Гнев великого князя?

— Скорее духовенства… Вы, конечно, не читали московский Апостол. Напрасно. Весьма любопытная книга… Она рассчитана на чернь.

— Я впервые слышу, ваше высокопреосвященство…

— Да, любопытная книга! Знатные люди на Руси считают Федорова еретиком… Неплохо было бы, чтобы схизматики во Львове узнали об этом. Понимаете? Он для схизматиков еретик, и вдобавок ему предстоит работать в цехе…

Епископ пропускает между пальцами гранатовое зерно четок.

— Я всегда вдохновляюсь, осчастливленный беседой с вами, — говорит епископ. Какое счастье, что вы с нами, ваше высокопреосвященство!

Кардинал Гозий не ошибался. Иван Федоров, подчиняясь существующим обычаям, вынужден был записаться в цеховую общину как печатник. Иначе бы он не имел права создавать книги. Прежде чем записаться в цех, Федоров должен был не только показать свои книги, но и продемонстрировать свое искусство гравера. В конце концов при помощи православных старшин он был признан мастером и получил разрешение от городского совета печатать книги.

Сын Федорова вступил в цех переплетчиков.

— Чудно, ей-богу! — сказал Федоров. Выходит, мы в разных цехах теперь с сыном и вроде как чужие!

— Таков закон! — возразил Иван Бильдага. — Да и сыну твоему не хуже, по-моему… Вот уже сейчас работу дают.

Впрочем, сетовать было и некогда. Все с помощью того же Бильдаги он заказал винт для станочного пресса, металлический тимпан, приобрел свинец к олово и в сарае снятого дома отлил взамен попортившихся и утерянных букв новые.

Приятель Бильдаги Мартин Голубникович, занимающийся, помимо прочих дел, торговлей книгами, взялся свести Федорова с людьми, которые могли бы оказать помощь в приобретении бумаги.

Федоров познакомился с аптекарем Виттенбергом, чрезвычайно живым и любопытным человеком, а через него с краковским врачом Мартином Сенником, автором многих медицинских сочинений, последователем Гиппократа, знатоком философии Аристотеля, имеющим связи в самых различных кругах общества.

Воспитанный в Италии, Мартин Сенник отличался широтой взглядов, и его, протестанта, ничуть не коробила дружба с православным христианином, в рисунках и гравюрах которого Сенник открыл недюжинный талант.

Сенник взял на себя труд убедить и убедил бумажного фабриканта Лаврентия дать Федорову в кредит нужное количество бумаги.

Лаврентий согласился на это, так как условия кредита были чрезвычайно выгодны. К 1574 году Федоров обязался выплатить ему шестьсот злотых. Продавай Лаврентий бумагу за наличный расчет, он не получил бы более четырехсот злотых. Впрочем, Федорова сделка вполне устраивала. По его подсчетам, после продажи задуманного выпуском Апостола он, раздав долги и выплатив Лаврентию сумму кредита, должен был получить не менее двух тысяч злотых чистой прибыли.