Наталья Нестерова - Наше все

• Название: Наше все
• Автор: Наталья Нестерова
• Издательство: Олма
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-373-01968-2

Наши тревоги и радости, смех и слезы — наше все — дети. Они способны превратить нашу жизнь и в праздник, и в кошмар.

Два брата младшего хулиганского возраста легко устраивают в квартире поле боя. А дети постарше, подростки-максималисты сами оценивают поступки родителей по шкале суровых требований и не всегда выставляют хорошие оценки.

Рассказы Натальи Нестеровой, грустные или веселые, но обязательно искренние, не оставят равнодушными тех, для кого дети — смысл жизни, плюс источник повышенной опасности. И даже если проблемы «от пяти до пятнадцати» не заботят, вы получите удовольствие от легкой и жизнеутверждающей прозы.

---

— И дети есть? — притворно бодро спросила Юля.

— Полгода назад родилась дочка.

— Замечательно! — растянула Юля губы в улыбке.

Хотела замаскировать смущение и разочарование, но ей плохо удавалось.

Чингачгук не ответил на улыбку. Смотрел на Юлю серьезно и чуть растерянно, веки подрагивали, точно взглядом искал он на Юлином лице точку опоры, надежную и безопасную, но не находил.

Как долго они молча смотрели друг на друга? Наверное, несколько секунд или минуту. Но если произнести вслух все несказанные слова, понадобится время длиною в жизнь. Их общую жизнь, с рассказами о детских страхах и позорных, как тогда казалось, поступках, с размышлениями-самокопаниями «боюсь, что я человек низкого полета…», «ах, ты цены себе не знаешь…», с подсчитыванием денег до зарплаты и купленными в долг телевизором или шубой, со спорами после прочитанной книги или нового кинофильма, с обедами, завтраками, отпусками, болезнями и первоапрельскими розыгрышами. И всему этому счастью предшествовал бы чудный период целомудренной влюбленности, когда ты точно знаешь, что умеешь летать, и с жалостью смотришь на других бескрылых людей. А потом были бы пробуждения по утрам рядом с любимым, и несвежий запах из его рта не казался бы отвратительным, потому что у любимого ничто не может быть отвратительным.

Чтобы все свершилось, нужна была малость — протянуть руку и соединить ладони. Юля почувствовала, что у нее дрожат пальцы. Чингачгук посмотрел на свои руки и спрятал их под стол.

Их «малость» неизбежно обернется тяжкими страданиями для невинных и прекрасных людей. Взять на себя ответственность за эти страдания, чуть подтолкнуть застывший в моменте истины маятник — вот чего они ждали друг от друга. Но и он, и она были слишком трусливы… или щепетильны, или глупы, или нравственно честны.

— Наверно, вам пора, — первой подала голос Юля.

— Пора, — согласился он и не двинулся с места. — Кстати, меня зовут Саша.

— Конечно! — встрепенулась Юля. — Александр! Какое прекрасное имя! Только дура могла его запамятовать.

— Имя как раз самое обыкновенное. Вот если бы меня нарекли…

— Сигизмунд, — подсказала Юля.

— Вроде того…

— То я бы намертво запомнила…

Они только выбрались из молчаливого и опасного диалога и снова были готовы в него впасть. Обсудить без слов, как замечательно они понимают друг друга.

— Нельзя! — приказала Юля то ли себе, то ли Саше и встала.

Она вышла в коридор и застыла там, словно указывая гостю на дверь. Саша прекрасно понял — грубое выпроваживание продиктовано не хамством, а страхом, что победа, одержанная над собой, окажется хлипкой. Юлю не мучила женская гордость: мужчина увидел, как он нравится, но не сделал шага навстречу. Уж очень явными, почти слышимыми, были характеристики, которые Саша отпускал в свой адрес — рохля, простофиля, осел, ты еще пожалеешь, дубина!

Он шумно набрал в легкие воздух, точно хотел сказать что-то решительное и важное. Запнулся, виновато закашлялся и попрощался:

— До свидания, Юля!

— До свидания, Саша-Чингачгук!

Что течет по проводам

У Любы и Никиты, брата и сестры, восьмилетняя разница в возрасте. Ей четырнадцать, ему соответственно двадцать два. Он учится в институте, она — в восьмом классе. Отношения у них товарно-денежные. Люба почистит ботинки брату, отутюжит сорочку, пришьет пуговицу — он ей деньги. Никита подрабатывает в компьютерной фирме и в финансах не стеснен. Обоим выгода. От родителей и бабушки они свои сделки держали в тайне, потому что те наивно гордились: ах, как сестренка любит братика, туфли ему полирует, и с грязной куртки пятна смывает, и никому не позволяет Никитины футболки гладить, только сама. Воспитали деток на зависть.

С точки зрения Никиты, Люба была обязана бескорыстно за ним ухаживать. Но Никита не жадный, а девчонке карманные деньги нужны. Бабушка и мама с папой, конечно, тоже дадут, но с расспросами: на что, зачем, ты уверена в необходимости этой вещи? А бабушка еще ввернет про мещанство и обывательскую страсть к одежде и предметам обихода. Мол, не интеллигентно у других людей вызывать зависть из-за обладания престижной вещью. Надо пробуждать зависть своим умом и талантами, чтобы все за тобой тянулись и совершенствовались. Куда притянулась бабушка, до чего досовершенствовалась, известно — пенсии не хватает на лекарства.

Люба обязана ублажать брата, потому что родилась позже, и он много из-за нее претерпел. То время, когда ему было восемь, сестру принесли из роддома, Никита помнит отдельными картинками и острыми переживаниями. Дома все переменилось, из центра любви и ласки его отодвинули на обочину. Мама и бабушка вертелись вокруг кроватки, в которой лежало кричащее глупое существо. И ему втолковывали: ты должен любить сестричку, ты должен заботиться о Любашеньке. С какой стати? Без этой орущей куклы, дующей в штаны, ему жилось гораздо лучше. Хорошо, хоть папа его понимал. По выходным хитро подмигивал: давай оставим женщин и предадимся мужским утехам? И хотя утехи представляли собой поход в зоопарк, в детский театр, в парк с аттракционами или на снежную горку, для Никиты они были восстановлением справедливости, то есть сосредоточения внимания на нем, любимом.

Еще один кошмар Никитиного детства: посмотри за сестренкой. Это когда маме или бабушке требовалось удалиться на кухню, сходить в магазин, поговорить по телефону, и его заставляли сидеть с Любой. Три минуты — максимальное время спокойного терпения, после хочется капризную девчонку пристукнуть. Сейчас родители вспоминают с благодушным смехом, как он дал пятимесячной Любе газетные листы, которые шуршали и отвлекли ее от рева, как годовалой Любочке заклеил рот скотчем, чтобы не вопила, как трехлетнюю посадил в ванную и разрешил пустить воду, как в пять лет вручил ей ножницы — поиграй в парикмахерскую. А тогда они, родители и бабушка, вопили как резаные, наказывали его, ставили в угол. Ребенок измазался типографской краской, в которой свинец, ручки в ротик тянула! Из-за скотча и при внезапном насморке могла задохнуться, чудом не утонула в ванной, не выколола глаза ножницами, только в трех местах до плеши волосы отхватила.

У Любы имелся свой список претензий к брату. Никита, когда она была маленькой, регулярно отвешивал ей подзатыльники. А родители не заступались, потому что она, видите ли, первой начала кусаться и щипаться. Брат распоряжался телевизором, смотрел футбол и не давал переключаться на мультики. Он запросто мог взять ее фломастеры или выдрать листы из альбома для рисования. Но стоило Любе позаимствовать у него калькулятор или плейер, вопил и грозил кулаками. Однажды попросила его: «Побей, пожалуйста, Колю Суркова, чтобы он в меня влюбился». Брат отказал. Сказал, что будет только тех пацанов наказывать, которые к Любе пристают. А для любви — пусть сама выкручивается. Коля Сурков на Любу — ноль внимания, дружил с Настей, что отравляло Любе ее счастливые детсадовские годы и первый-второй классы.

Но теперь все их — брата и сестры — потасовки, взаимные упреки, жалобы родителям в прошлом. У Никиты взрослая жизнь, у Любы — свои девичьи заботы. Они мирно сосуществовали и, к взаимному удовольствию, обменивались: услуга — деньги, деньги — услуга.

Малину испортила бабушка.

Никита собирался выйти из дома:

— Люб? Где моя черная майка и джинсовая рубашка?

— В чистом белье, не глажены.

— Так погладь!

— Пять рублей за майку и десять за рубашку.

— Почему это у нас цены возросли?

— Рубашку гладить в три раза сложнее, чем майку. В стране инфляция. Даже врачам и учителям зарплату повысили. Мне тоже прибавь. И за чистку обуви тоже.

— Крохоборка!

— Не мелочись, братик! Итак, глажка: майка — пятерка, рубашка — чирик, брюки со стрелочками — двадцать рублей, джинсы — пятнадцать. У тебя на джемпере дырочка, могу фигурно заштопать, видно не будет — за тридцатник. Ботинки замшевые…

И тут они услышали бабушкин возглас:

— О ужас!

Бабуля стояла в дверях, заломив руки, смотрела на них как на преступников. Родных, любимых, но бандитов, застигнутых на месте преступления.

— Вы… вы, — заикалась она. — За деньги… брат сестре… Люба Никите… как чужие, как деляги…

— А что такого? — быстро одевался в то, что подвернулась под руку, Никита. — У нас нормальный маленький семейный бизнес.

— Я же немного беру, — оправдывалась Люба, — только сегодня повысила цены.

— Да как вы можете! — шумно вздохнула бабушка.

Полную грудь воздуха набрала. Значит — морали станет читать добрых три часа.

— Опаздываю! — прошмыгнул мимо бабушки Никита.

— Мне к Насте надо, подготовиться к контрольной по химии, — рванула следом Люба.

Бабушка осталась одна, с большим неизрасходованным потенциалом эмоций и нравоучений. Она нервно ходила по квартире, затем решительно сняла трубку телефона и набрала рабочий номер дочери.