Хескет Пирсон - Бернард Шоу

• Название: Бернард Шоу
• Автор: Хескет Пирсон
• Издательство: Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1997. - 544 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-222-00176-8

Бернард Шоу — первый ум в английской драматургии нашего века, мудрый и остроумнейший собеседник, оставивший глубочайший след в мировой культуре. Вот почему интерес к этой незаурядной личности не ослабевает уже на протяжении полувека.

Книга Хескета Пирсона — уникальная попытка проникнуть в сложный духовный мир писателя, фактически предоставив ему самому писать о себе. Добрая половина книги написана от первого лица и представляет собой бесценный материал о жизни и творчестве Бернарда Шоу.

---

…Мною движет страсть к полной самоотдаче — таковы все художники. Надо жить во всю мочь, широко зачерпывая разнообразного бытия. Как драматург я уже замечаю за собой способность одним разом проникать в суть там, где литературные мужи только умеют разводить пошлости…

Вот какие дела, Генри Артур Джонс! Теперь Вы понимаете, что Вам придется иметь дело с человеком, которому в привычку считать себя одним из гениев всех времен? Впрочем, и Вы думаете о себе то же самое, не правда ли? Если мы ошибаемся, то нам придется плохо. Но не будем делать очевидную ошибку и считать себя заурядными людьми — с искрой таланта, разумеется».

Находились заботливые доброжелатели, бравшиеся указать ему, как лучше применить к делу эту самую искру. Одному из них Шоу писал: «Как понять Ваш совет — писать с оглядкой на театральную кассу? Как пишу — так и буду писать еще десять лет, а там приглашаю поваляться в золоте, которое свалит к нашим ногам преображенная публика».

Но трудно было даже просто пробиться к публике: «не преображенный» зритель нес свои деньги на пьесы Джонса и Пинеро, и это вполне устраивало знаменитых актеров. Прослушав «Кандиду», Чарлз Уиндхем пролил слезу над последней сценой, а осушив глаза, заявил автору, что пьеса поспешила родиться на двадцать пять лет раньше своего срока. Джордж Александер признался, что ему по душе роль поэта, только надо сделать героя слепым, чтобы сразу пробудить к нему сочувствие.

Может статься, актеров немного озадачивало, как работал наш драматург и насколько странным образом он выносил свои пьесы на обсуждение. Одетый весьма своеобразно, внешностью — викинг, Шоу заявился однажды утром к Уиндхему читать «Кандиду». Усевшись за стол, он запустил руку в карман брюк и вытащил маленький блокнот; другой рукой выудил блокнот из кармана пиджака; из другого кармана вытянул третий блокнот; откуда-то полезли еще и еще блокноты, пока наконец Уиндхем не заинтересовался: это фокус такой, что ли? Шоу отвечал: «Похоже, мои записные книжечки вас удивили? Я, видите ли, пишу свои пьесы в основном на империале автобуса». (Мог бы, кстати, добавить, что кроме империала работает над пьесами в метро. Это объяснит нам, вероятно, почему в ранних пьесах Шоу все герои объясняются, как бы повысив голос.)

Огромная заслуга Шоу перед театром выявилась впервые как раз в «Кандиде». Он был и остается единственным драматургом, которому удалось выразить в драматической форме религиозный темперамент. Только такого рода темперамент и был близок Шоу, и Шоу его постиг в совершенстве.

Я не рассчитывал, что на этот предмет Шоу полностью согласится со мной. Мое заявление, как водится, было принято в штыки: «Драматизация религиозного персонажа была мне не в тягость: ведь я водил дружбу со всеми знаменитыми христианскими социалистами — от крайне правого Стопфорда Брука до лезых Стюарта Хедлэма и Сарсона. Модные драмоделы, конечно, и не ведали, что есть такие звери; а и знали бы — не поняли. Мне был с руки любой темперамент: религиозный, поэтический, художественный, ученый. Любой из них я мог показать на сцене с таким же успехом, как тещу или зеленщика. Словом, я обретался в мире, неведомом для актеров, драматургов и тогдашней ограниченной публики: публику мне предстояло создать, создавая пьесы».

Шекспиру — тому был открыт любой душевный строй, кроме религиозного. Вот тут и лежит основное различие этих двух драматургов. Автор «Кандиды» верно понял, что наконец-то он схватил самую суть своего гения. «Я не позволял другим читать ее — всегда сам. И ревели же они — за три улицы слышно», — сообщал он Эллен Терри. «Скажу по секрету, — доверялся Шоу, — Кандида — это Пречистая Дева. Богородица». Он хотел, чтобы ее сыграла Эллен — у нее было одно сердце с героиней, но Эллен все не могла развязаться с Ирвингом, и Шоу пообещал роль Дженет Эчерч.

После долгих уговоров он-таки решился на время расстаться с пьесой и послал ее Эллен. Та отвечала, что все глаза выплакала над этой божественной пьесой, и умоляла написать для нее пьесу «с богородицей». «Я уже написал ее, это «Кандида», — отвечал Шоу. — А повторить шедевр не сумею».

Друзья не все полюбили «Кандиду». Миссис Уэбб, например, считала героиню «сентиментальной проституткой»; однако большинство сходилось на том, что это лучшая его пьеса. Постоянные разговоры на эту тему стали его раздражать, «кандидомания» надоела — пьесу переоценили, решил он, и «особенно это ясно рядом с моей новой работой». (Речь идет уже об «Ученике дьявола», который на поверку оказался едва ли не обыкновенной мелодрамой. Вот ведь как бывает с писателями: свою последнюю работу они обязательно считают лучшей.)

Весной 1897 года «Кандида» была впервые показана Независимым театром во время гастролей по провинции; на будущий год театр опять повез ее в гастрольную поездку. В Лондоне пьеса была поставлена силами Сценического общества в театре «Стрэнд», в воскресный день 1 июля 1900 года. Дженет Эчерч была бессменной исполнительницей главной роли. В двух лондонских спектаклях открыл свой шовианский репертуар

Грэнвилл-Баркер. «Я не представлял себе, где отыскать актера, который понял бы моего Марчбэнка, — рассказывал мне Шоу. — Забегаю как-то на утреннее представление «Праздника примирения» Гауптмана — и сразу вижу: вон тот парень мне подойдет. Спешу поделиться своим радостным открытием с Дженет Эчерч и ее супругом. Они пишут, что уже несколько раз мне подсказывали взять Баркера на роль поэта».

Лондонцы приняли «Кандиду» восторженно. Шоу сказал речь. Он поздравил публику: она на девятнадцать лет опережает свое время, ибо шесть лет назад Чарльз Уиндхем заверял его, что «Кандида» написана на двадцать пять лет раньше срока.

Осенью 1895 года Шоу написал «Избранника судьбы». Наполеон был списан с Ричарда Мэнсфилда — тогда это был ведущий актер в Нью-Йорке. Шоу видел его в «Ричарде III» и целый час с ним беседовал. Эллен Терри, как мы уже знаем, стала в этой пьесе Незнакомкой. Мэнсфилд не без удовольствия воображал себя Наполеоном, каким рисуют императора легенды, и в Наполеоне, сочиненном Шоу, себя не узнал. Он вернул пьесу автору с лаконичной отпиской. Шоу ответил: «Ваш презрительный отказ от «Избранника судьбы» меня глубоко огорчил, к не потому, что я отношу эту вещь к своим шедеврам, но потому, что Наполеон в пьесе — это сам Ричард Мэнсфилд. Благодаря Вам я понял этот характер, а занявшись потом уже самим Наполеоном, убедился, что понял его правильно». Мэнсфилд, однако, не думал, что Шоу «понял его правильно», и переговоры окончились ничем. Эллен Терри не уломала Ирвинга поставить пьесу, и свет рампы перед ней зажег Меррей Карсон — в театре «Гранд» в Кройдоне 1 июля 1897 года. Шоу был на премьере — «мучительное событие для автора, но для критика чрезвычайно интересное». Постановка была ужасающей, сам автор «улыбнулся только два раза. В первый раз — когда в виноградник забрел шальной котенок — пушистый, с разбойной внешностью — и трактирщик погнал его прочь. В другой раз котенок взял реванш, неожиданно объявился перед Наполеоном, расправляющимся с одной из своих «маренговых»[94] ситуации, и во все глаза уставился на него: с кошачьей точки зрения человек вел себя очень странно».

Неудача постигла и следующую работу: «Поживем — увидим!». Шоу начал пьесу в 1895 году и в апреле следующего года, очевидно, еще работал над ней, ибо писал Эллен Терри из Олдбери в Тринге: «В моей новой пьесе жизнь и искусство сходятся, как нож с точилом, — только искры летят». А вскоре он, вероятно, ее закончил — в июне Джордж Александер ему напишет: «Пьесу я прочел и — хоть убейте — ничего в ней не понял».

Сирил Мод готовился принять руководство театром «Хэймаркет» и собирался поставить «Кандиду». Прослышав об этом, Шоу обещал приготовить для «Хэймаркета» что-нибудь более подходящее. Он не пожалел летнего времени и несколько недель просидел в Риджентс-парке и в Саффолке, перемарывая пьесу, — очень старался, чтобы смысл ее понял ведущий актер театра. Усилия, надо полагать, были затрачены не напрасно: 8 сентября Шоу отмечает, что новая дирекция «решилась-таки лезть в мою петлю». Миссис Сирил Мод (она же Уинифред Эмери) отказалась от главной роли (Глории), взяв себе роль Долли: «Красиво великодушничает, — решил Шоу, — а на самом деле не поняла и не хочет понять мою Глорию». Шоу был уверен, что Уинифред переменит свое решение, и на читке пьесы 9 апреля 1897 года так превосходно показал первый монолог Глории (Уинифред раздражало, какая Глория молчунья), что еще до окончания первого действия актриса написала на листочке «Буду играть Глорию» и передала записку мужу. Еще двух актеров проняла эта читка. «Превозмогая усталость и отвращение», встал и вышел вон в конце второго действия Джек Барнс, в тот же день отказавшийся от роли. А Фанни Колмен забраковала свою роль на том основании, что «она ничуть не смешна, хоть и все время торчишь на сцене». Роли взяли Сидней Валентайн и Кейт Бишон, но и их хватило ненадолго.