Владимир Битюков - Лесничиха

• Название: Лесничиха
• Автор: Владимир Битюков
• Издательство: Приволжское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

В книгу вошли повести «Лесничиха», «Где твой дом» и рассказ «Почта идет». Внимание писателя привлекают конфликтные жизненные ситуации, в которых он исследует моральную стойкость, нравственную чистоту, сознательность своих героев.

---

— Перед армией — надо, — улыбнулся Витька.

— Вот! А инженером ты еще вырастешь. — Ситников глянул на Седова. — Настоящим зато вырастешь! Нашим! Которому, что Таловка, что Алексеевка — везде родина.

Седов повернулся и, отпихнув завхоза, торопливо вышел из конторы.

В руках не было ни ловкости, ни силы, и Витька обливался потом, пока просверливал стену — хорошо, если только саманную. Было много домов из настоящего кирпича, и тогда отверстия приходилось долбить шлямбуром, попадая молотком по руке.

Плоский непослушный провод надо было укладывать четко, по правилам, соединения делать в тесноватых пластмассовых коробочках. От них же шли спуски к выключателям и розеткам для будущих утюгов, холодильников, плиток, приемников и — чем черт не шутит — телевизоров.

Некоторые хозяева были избалованы и хотели выключатель непременно около кровати. И это тоже разрешалось — идти навстречу пожеланиям колхозников.

Стены, особенно саманные, сильно осыпались и совсем не держали гвоздей. И тогда приходилось забивать деревянные пробки, а это в свою очередь увеличивало осыпь. Крутился и этак и так, чтобы люди были довольны.

Закончив работу, собирал инструмент и остатки провода, смущаясь, отказывался от приглашения посидеть за столом и шел дальше, в соседнюю избу. Домой возвращался усталый и взмыленный и сразу же падал на раскладушку. Но не спал. Лежал с открытыми глазами, ждал минуты, когда прогремит по улице разбитый грузовик. «Катафалка» шумела два раза на дню: утром забирала Подгороднева и Васькиных и отвозила в Таловку на помощь (там уже тянули самое дорогое — высоковольтные линии), а вечером честно возвращала. Ребята приезжали замерзшие, усталые, но спокойные, как хорошо потрудившиеся мужики. Теперь они работали на полную силу.

— Ох, и даем! — хвалились братья Васькины. — На сани ставим сразу по три барабана и раскатываем провод на последней скорости!

Раскатывали провод трактором, легко, а подымали на высокие Т-образные опоры вручную, не дожидаясь «телескопички», которая застряла где-то в пути. Подымали на плечах, медленно взбираясь к траверсе. Провод тяжелый, стальной, многожильный, тянет вниз, пытается сбросить со столба, а монтеры осторожно впиваются «когтями» в дерево и лезут. Все выше и выше. И вот она, траверса, — такая перекладина, крест. Надо лечь на нее, распластаться над землей, как птица, и, чувствуя резь в животе, трясущимися от напряжения руками перекинуть провод за торец.

Работа очень тяжелая. Но Серега не брал Витьку не из жалости.

— Посмотрим, что ты заработаешь на внутренней проводке…

Прогремела машина. Якушев представил в ней Серегу, сидевшего в кабине удобно, развалясь, и ребят в сером ящике кузова. Вот она подъехала к избе, где живут-столуются ребята, постояла с минуту и пошла. Дальше, дальше… В сторону Годырей…

А время вылистывало из календаря последние числа. Оставалось лишь несколько листков. И небо хмурилось, готовясь разразиться непогодой.

Ребятам на столбах теперь, наверное, и совсем несладко. Витька представлял, как их треплет на высоте. Руки на ветру не слушаются, деревенеют, глаза слезятся, а внизу стоит Серега Седов и подгоняет: «Скорей, скорей!»

А Витьке было жарко. Ни присесть, ни отдохнуть. Он только часто просил у хозяев воды и пил большими громкими глотками…

Настал день, когда с линиями в Таловке покончили. Ребята вернулись еще засветло, обошли дома, оценивающе осмотрели Витькину работу. Но помалкивали. Только Сема все «уокал», пробуя крепления проводов и щелкая выключателями. Сделано было немало, но все же он с жалостью взглянул на Витьку и признался:

— А там мы здорово подзаработали… — Помолчал и, не стесняясь Васькиных — они стояли рядом, — тихо попросил: — Ты, начальник, у женщины той… ну, ты знаешь… не делай. Я сам. — Похмурился, признался с грустноватой откровенностью: — Возмутил ты меня, как не знаю кто. Подранил… Она хорошая баба, добрая.

— Ктой-то? — не понял Женя Васькин. А Миша — тот заранее засмеялся, хоть и тоже ничего не понял. Но тут же сделался серьезным.

— Вот и у меня хозяйка тоже одна, — вздохнул Витька, и оба брата как-то сразу съежились. — Много их, оказывается… Много… Ладно, Сема, я ту избу оставлю для тебя…

Зашел Седов. Спросил, не глядя, сколько установлено светоточек, сколько ушло материала, небрежно записал все это в блокнот. Усмехнулся.

— Не знаю, что и процентовать. Там у меня все нормально, план идет с большим перевыполнением, а тут… — Посмотрел на Витьку, погонях на скулах желваки и распорядился: — Завтра — все на демонтаж старой линии! Как закончите, берите гуппер, якоря и — на внутрянку в кошарах… Хотя нет, — решил он, — лучше-сперва в Годыри, на молочную ферму.

Дал работу и умчался. В те же Годыри… Витька вздохнул, попрощался с ребятами и пошел домой обедать и ужинать одновременно.

Торопливо похлебав наваристых щей, он вытащил из миски увесистый, обросший мясом мосол, завернул в газету и отправился к Ситникову.

В сенях злобно зарычал кобель и враз осекся, наткнувшись на сладкую кость. Витька постучал.

— Входи! — весело встретил его председатель, едва он отворил дверь. — Да флягу, флягу не забудь! — Он сидел за столом среди шумливых, рыжих, как опята, ребятишек, ужинал.

Витька потоптался у порога и, робко косясь на хозяйку, тихо попросил Семеныча сделать доброе дело: срочно, к завтрашнему утру, убрать старую линию.

Иван Семеныч подошел, посмотрел на него близко и тоже негромко сказал:

— Нынче же свалим. Не беспокойся, Львович…

Наутро улица выглядела празднично и чисто, хотя до праздника оставалось еще пять дней. Не было уродливых столбов, их собрали за ночь и отволокли к лесоскладу. Подгороднев и Васькины не огорчились и отправились в конюшню запрягать верблюда. Витька выписал у кладовщика провод, якоря с маленькими, как желуди, изоляторами, фонари с колпаками, стаскал все это в розвальни, уселся сам, и вся бригада двинулась на МТФ.

Подгороднев запел про туман, Васькины нестройно поддержали, а Якушев помалкивал, почему-то волнуясь от возможной встречи с Сопией. В последние дни он ее видел только издали, да и то редко…

От фермы несло бражным запахом силоса. В сумрачных и теплых помещениях фиолетово светились коровьи глаза.

Ребята работали быстро, легко. Сема вроде отвлекался, глазами ощупывал доярок, но рукам своим воли не давал. Руками он ловко вворачивал якоря, красиво подвешивал арматуру. С Витькой разговаривал по-прежнему развязно, но смотрел на него с каким-то тайным уважением. И продолжал называть начальником.

«Начальник» старался изо всех сил, то и дело обнаруживая, что если разобраться, то не только там пятого, как у Семы, а и третьего, как у Васькиных, разряда он не заслужил. По теории вроде бы все так, а на практике выходит по-другому. Но приглядывался, прислушивался, постепенно обретал уверенность.

Сопию он по-прежнему близко не видел. Она теперь закутывала голову в платок так сильно, что только выделялись глаза. Высверкнет вот так смоляным светом и исчезнет…

А на дворе гудело, сыпало моросью. Ребята были рады, что работают в тепле. Они завели в помещение верблюда, натаскали ему со всех сторон корму, и он спокойно жевал, горделиво оглядываясь на коров. Вечером он бежал в Алексеевку ходко, но осторожно, мягко опуская на дорогу круглые, как огромные печатки, лапы, и отворачивал от колючего дождя маленькую мокрую голову.

Гололедило. И дорога, и снег, и кривые телефонные столбы светились тусклыми серыми бликами. Монтеры сидели в санях не шевелясь и тоже покрывались наледью.

На следующий день еле добрались до Годырей. Сильный ветер сбивал верблюда с ног, и он передвигался как-то боком, враскоряку. Все вокруг заплыло толстой ледяной корой. Лед сверкал и на верблюжьем боку и даже на кончике хвоста. Когда Миша Васькин выкрикивал «Чок!» и поднимал палку, верблюд нервно отмахивался хвостом, и на Мишино лицо падали острые льдинки.

Непогода бушевала целый день. Коровники дрожали и поскрипывали. Ребята даже не делали перерыва на обед, решив закончить в этот день пораньше.

Время только-только перевалило за полдень, когда Витьку позвали к телефону. Из Алексеевки звонила Пионерка. Торопясь, она кричала в трубку:

— Из Таловки только что звонили!.. С другом твоим, с Сергеем… какая-то беда!

— А что, что случилось?! — Якушев побледнел.

— Плохо было слыхать! Шумит в телефоне-то, трешшит!..

Витька выскочил из бригадной конторы, вбежал в коровник, палкой развернул верблюда к воротам и завалился в сани. Ребята еле успели догнать и тоже повалились на солому, спрашивая громко: что произошло? Витька повторил слова Пионерки.

— Чок! — заорали Васькины.

Верблюд, храпя и разбрызгивая белую слюну, бежал мимо потолстевших телефонных столбов с обледенелыми, провислыми проводами. Его заносило на обочину, и он ломал серые сугробы, словно проваливался в замерзшие волны.