Джойс Оутс - Венец славы: Рассказы

• Название: Венец славы: Рассказы
• Автор: Джойс Оутс
• Издательство: Известия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1986

Рассказы данной книги, взятые из различных сборников писательницы, представляют Оутс-новеллистку с начала 60-х годов по конец 70-х. Писательница сложного, самобытного дарования, Дж. К. Оутс видит и воспроизводит без прикрас жизнь в США, не закрывая глаза на многие болезненные стороны существования «потребительского общества».

---

Но Хилбери-колледж это, конечно, не Мичиганский университет. Да и сам Барри был не тот, что прежде. Мир чуть было не отверг его, ему довелось познать вполне реальные муки унижения, и он состриг свои длинные патлы, завитки волос на затылке теперь лишь слегка прикрывали воротник, он начал носить носки и обычные ботинки, а на беседы с профессором Тэйером являлся даже в свежей рубашке. По вторникам и четвергам он брился (в эти дни ему полагалось присутствовать на занятиях Тэйера) и, усевшись в последнем ряду, внимательно конспектировал лекции Тэйера от начала до конца. Как ассистент, Барри был обязан отмечать отсутствующих, помогать проводить контрольные работы и экзамены, а иногда, по просьбе профессора, заменять его на занятиях.

Тэйер, однако, был не склонен доверять Барри преподавательскую работу. На их первой беседе — она состоялась в кабинете Тэйера, в корпусе гуманитарных факультетов — он долго разглядывал Баррк, не говоря ни слова, и морщины вокруг рта застыли, словно Тэйер решил сидеть так вечно. На нем был один из его серых костюмов, старомодного покроя, в тонкую полоску, рукава, пожалуй, самую малость длинноваты.

— И это вы хотите преподавать в колледже? Вы? — наконец сказал Тэйер и с сомнением покачал головой. — Что ж, вероятно, у вас есть на то основания. Вы, я полагаю, чрезвычайно уверены в себе.

Барри грустно смотрел на профессора. Он не знал, что сказать, и, пытаясь выдавить из себя улыбку, молча сидел на стуле с короткой прямой спинкой, придвинутом вплотную к большому письменному столу профессора. Тэйер откинулся на высокую спинку своего коричневого кожаного кресла и загадочно улыбался. Казалось, он ждет, что Барри заговорит, и Барри залепетал, что он вполне рад довольствоваться только проверкой письменных работ, он будет следить за посещаемостью и выполнять любые другие поручения профессора… да, конечно, он мечтает, что будет преподавать, но не смеет и надеяться, и вообще… ему пока даже страшно об этом подумать… Но Тэйер перебил его:

— Не делайте вид, что вы такой уж скромник. — Он засмеялся. — Знаю я вас, студентов, вы совершенно иначе разговариваете, когда думаете, что рядом никого нет, в мужском туалете, например, я иногда слышу массу интересного. Я, мистер Соммерс, далеко не уверен, что мне понадобится проверить ваши педагогические способности на практике, разве что ближе к концу года, но я требую, чтобы ассистенты посещали все мои лекции, а также выполняли для меня некоторую дополнительную работу. Сейчас я пишу статью об одном современнике Шекспира, о Стерджесе, вы, я думаю, о таком и не слышали… да?.. Мне нужно, чтобы вы собрали о нем кое-какой материал, кроме того, я попрошу вас внимательно следить, кто из студентов ведет на лекциях конспекты, а кто нет; в силу ряда причин мне необходимо иметь информацию такого рода. В конце концов это только справедливо: засылают же они своих шпионов следить за мной, а раз так, то мне это тем более не возбраняется.

— Шпионов? — переспросил Барри.

— Да. В студенческой газете время от времени публикуются разоблачительные репортажи, и никто не гарантирован от скандала, но я все эти годы успешно держу оборону, — бодро сказал Тэйер, — и у них еще ни разу не было повода обвинить меня в неподготовленности к лекции. Ни разу. У нас тут по-своему очень бурная жизнь… А знаете, мистер Соммерс, мне думается, мы с вами, вы и я, сумеем поладить. Вы, кажется, вполне приличный молодой человек. По-моему, вы даже вымылись и побрились, и, хотя на вас джинсы — это ведь джинсы, я не ошибаюсь? — все же это лучше, чем ходить в комбинезоне и армейских сапогах, как тот ассистент, которого кафедра пыталась навязать мне в прошлом году. Так что, — он вдруг улыбнулся, — так что, может быть, все сложится неплохо. Никаких дурных предчувствий у меня вроде бы нет. Надеюсь, у вас тоже.

— Да, сэр. Тоже. Совершенно никаких, — сказал Барри.

— В таком случае рад приветствовать вас в Хилбери на кафедре английского языка и литературы. У нас здесь, конечно, не «Энн Арбор», но если на то пошло, «Энн Арбор» тоже не Оксфорд. А?

Ученые степени магистра и доктора Тэйер получил в Юниверсити-колледже в Оксфорде. Лекции он читал монотонной скороговоркой, перемежавшейся паузами, когда он отрывался от своих записей и окидывал аудиторию взглядом, часто очень пристальным и вопрошающим, словно ждал от студентов какого-то отклика, но студенты сидели уткнувшись в тетради, писали конспекты, или рисовали чертиков, или рассеянно смотрели в окно; иногда, пораженный такой явной тупостью, он саркастически улыбался и коротко замечал, что канадские и американские студенты по своему уровню отличаются от английских. Хилбери-колледжу он противопоставлял Оксфорд. И наконец, словно сознательно заставляя себя уступить, словно сознательно привлекая всеобщее внимание к своей уступке, бормотал, что, конечно, времена изменились и Хилбери ничем не хуже любого другого колледжа в Онтарио.

Постепенно Тэйер стал вызывать у Барри чуть ли не восхищение. Он и боялся его, и недолюбливал, но был вынужден признать, что Тэйеру известно про Шекспира действительно все, по крайней мере все проверенные исторические факты, да и знаменитые отрывки профессор читает неплохо, пожалуй, только слегка пережимает. Барри даже начало сердить, что на лекциях Тэйера некоторые студенты переглядываются и улыбаются; и он вместе с Тэйером кипел от негодования, когда тот в сердцах выгнал со своей лекции какого-то молодого увальня: «Уйдите! Прошу вас, уйдите! Сейчас же встаньте и уйдите!» Барри понимал, что Тэйер действует опрометчиво, но в душе одобрял его и был доволен, что профессор выставил этого мерзавца за дверь.

Студенты часто заходили к Барри в клетушку, отведенную ему в большой, разгороженной на секции общей комнате ассистентов, он с сочувствием выслушивал их жалобы, но никогда не поддерживал нападки на Тэйера. Просматривая вслед за Барри письменные работы, Тэйер дотошно отмечал все орфографические ошибки и ставил вопросы в местах, не вызывавших у Барри особых возражений; он часто зачеркивал оценки, выставленные ассистентом, и снижал их, но Барри обычно соглашался с его поправками. Когда поэт Бласс сплетничал на кафедре, развлекая аспирантов анекдотами про профессора Тэйера, Барри угрюмо молчал и не смеялся вместе с другими. Бласс рассказывал, что на конференции в Торонто Тэйер, пьяный и расхристанный, ворвался в зал, чтобы опровергнуть выводы одного специалиста по Возрождению, выступавшего с докладом о каком-то третьестепенном драматурге — как же его? Стерджес! впрочем, неважно, о нем все равно никто не слышал, — и эта история попала даже в местную газету. Это было лет семь-восемь тому назад.

— С тех пор он ведет себя чинно-благородно, — сказал Бласс, — и, судя по всему, бросил пить. Да, должно быть, больше не пьет… Барри, вы не замечали, от него не попахивает перегаром? Ведь, кроме вас, он никого к себе близко не подпускает…

Нет, он никогда не замечал, чтобы от профессора Тэйера пахло перегаром, неприязненно сказал Барри. И вообще вся эта история не внушает ему доверия.

— Но это же правда! Более того, есть еще кое-какие таинственные подробности, но о них знают только заведующий кафедрой и декан, — сказал Бласс. — Тэйер — загадочная личность. Всех других я здесь давно вычислил. А насчет его мне до сих пор кое-что неясно. Кстати, вы знаете, что он презирает студентов театрального отделения? Если он кого-нибудь выгоняет с лекции, можете быть уверены, что пострадавший учится на театральном. Тэйер что-то не поделил с заведующим театральным отделением. Хотя еще несколько лет назад они прекрасно ладили. Между прочим, Тэйер даже участвовал в одной студенческой постановке, играл Яго, представляете? И несмотря на свой возраст, играл отлично. Просто по-настоящему здорово. Его так загримировали, что он выглядел на двадцать лет моложе, и он действительно помолодел. Этот его голос, даже то, как он двигался, — все было очень убедительно, вы ему сразу верили, и все в пьесе становилось вам понятно. Вы понимали, почему все сложилось именно так, а не иначе. Но потом Тэйер раскапризничался, а может быть, случилась какая-то ссора, короче говоря, однажды он повернулся и ушел перед самым началом спектакля. Все ужасно возмутились. Сам президент университета уговаривал его вернуться. Но он и слушать не желал… А недавно, в апреле, с ним опять вышла какая-то темная история: он поскандалил со своим домовладельцем и переехал жить в гостиницу, просто нанял утром фургон, сложил вещи и съехал с квартиры. Но при этом он нарушил арендный договор, домовладелец подал на него в суд, все это попало в газеты, и из Кэлгери приехала его сестра — или тетка, не знаю, — этакая лошадь, и с характером, как у него самого. Она и внешне вылитый Тэйер: короткая стрижка, брючный костюм в полоску… Пробыла здесь почти месяц, даже ходила к нему на лекции, вертелась возле его кабинета, и никто не понимал, что ей нужно, хотя одной секретарше она сказала, что она врач-психоаналитик. Тэйер, как мне кажется, старался встречаться с ней поменьше. Думаю, он до сих пор живет в гостинице. Вы не знаете, Барри, он никуда не переехал?