Борис Ефимов - Десять десятилетий

• Название: Десять десятилетий
• Автор: Борис Ефимов
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-264-00438-2

Наверное, далеко не все читатели узнают в лицо этого человека с мягкой улыбкой и мудрым, слегка ироничным взглядом из-под очков. Зато, увидев его рисунки, сразу скажут: это Борис Ефимов! Потому что с самого раннего детства, еще не умея читать, все узнавали этот уверенный, тонкий штрих и эту четкую линию. Годы шли, времена менялись… Только почерк Мастера, невзирая ни на что, остается неизменным. И совершенно в своем стиле написал художник эту книгу. Такими же тонкими, уверенными, лаконичными штрихами создает он выразительные портреты тех, кто встречался ему на жизненном пути. А список этот длинен и впечатляющ: Сталин и Троцкий, Маяковский и Луначарский, Кукрыниксы и Херлуф Бидструп… И самый близкий и дорогой автору человек — его брат, замечательный журналист Михаил Кольцов, сгинувший в сталинских застенках… В книге Бориса Ефимова переплетаются смешное и трагическое, светлое и мрачное, и разделить их невозможно, потому что все это вместе и есть жизнь.

Борис Ефимович Ефимов — ровесник века. Он родился в 1900 году и пережил вместе со своей страной все, что выпало ей на долю: войны и революции, нэп и военный коммунизм, страшные 30-е и грозные 40-е, «холодную войну» и «оттепель», «застой» и «перестройку» и, наконец, наши времена, которым еще предстоит подобрать название… И все это он не просто видел, слышал и запоминал, а еще и рисовал.

С 1922 года Борис Ефимов — один из ведущих карикатуристов «Правды», «Известий», «Крокодила». Его карикатуры на злободневные политические темы всегда имели широкий резонанс и за рубежом (изображенный на одной из них английский премьер сэр Остин Чемберлен даже прислал советскому правительству ноту). Но гораздо важнее другое: в годы Великой Отечественной войны газеты с рисунками Бориса Ефимова бойцы не пускали на самокрутки, а бережно хранили в вещмешках и полевых сумках…

Борис Ефимович по-прежнему бодр, энергичен и полон юмора. И смело глядит с нами в новый век!

---

Даже к чудом уцелевшему подлинному дому Альбрехта Дюрера впритык пристроен модный бетонный куб новейшего выставочного зала, вход в который прорублен прямо из вестибюля дюреровского дома-музея. Таким образом, осмотрев старинные, отделанные потемневшим дубом комнаты, где все проникнуто духом великого мастера, вы получаете возможность (за ту же плату) познакомиться с опусами некоего художника-абстракциониста, фамилию которого я не помню.

Уличная толпа, естественно, тоже мало напоминает пришибленных и потертых нюрнбергцев сорок пятого года — это причудливая смесь респектабельных бюргеров, и степенных фрау в старомодных шляпках, карнавально пестрых юношей и девиц в курточках, джинсах и шортиках. Оба поколения не обращают друг на друга ни малейшего внимания. Блестящие лысины и гладко выбритые лица пожилых мирно сочетаются с апостольскими шевелюрами до плеч и бородками молодежи.

Проливной дождь загоняет нас в простую и недорогую закусочную, где мы отдаем должное знаменитым нюрнбергским жареным колбаскам и светлому пиву.

Наступил вечер. Уже в полную силу полыхают, переливаются, угасают и снова вспыхивают неоновые рекламы всех цветов радуги, а главный пункт нашей программы еще не выполнен.

Широкая и прямая Фюртерштрассе ярко освещена фонарями и витринами заново отстроенных домов, среди которых темной массой выделяется громада Ландесгерихта — Баварского областного суда. Мы пересекаем вымощенный брусчаткой двор, входим под тяжелые гранитные аркады. Вот у этого подъезда двадцать пять лет назад каждые четыре дня несли караульную службу советские гвардейцы, на груди которых символически сочетались медали «За оборону Сталинграда» и «За взятие Берлина». Советских часовых сменяли американские, английские и французские. Бесконечные коридоры огромного здания кишели сотрудниками трибунала, адвокатами, журналистами, экспертами, фотокорреспондентами. Сейчас здесь пусто и темно. Впрочем, в просторном вестибюле горит свет. Мы входим внутрь. Навстречу нам устремляется вахтер в форменной фуражке и со скрещенными золотыми ключиками в петлицах мундира.

— Что вам угодно?

— Нам угодно посмотреть это здание.

— А кто вы такие?

— Мы туристы.

— А, тогда все понятно! Вы хотите увидеть зал, где происходил процесс над военными преступниками?

— Совершенно правильно.

— Но это, к сожалению, невозможно. Уже поздно, и все закрыто.

— О, какая жалость. А мы приехали издалека специально, чтобы посетить это здание. Нельзя ли что-нибудь сделать? Мы будем вам очень благодарны.

— Я очень сожалею, но… Кстати, из какой вы страны?

— Мы из Советского Союза.

— Что? — он смотрит на нас, и лицо его одновременно выражает удивление, недоверие и интерес. — Из Советского Союза? Прямо из Москвы?

— Да, прямо из Москвы.

— Тогда идите за мной.

Мы выходим из вестибюля, и вахтер ведет нас по двору, подробно рассказывая, где находились представительства союзных стран, где размещались караулы, где были расположены тюремные камеры и т. д. Мы подходим к правому крылу здания, и он показывает три больших неосвещенных окна на третьем этаже — окна того самого зала.

— Все это очень интересно, — говорю я, — но нам хотелось бы войти в зал.

Вахтер явно огорчен.

— Ничего не могу сделать. У меня просто нет этих ключей. Но вот что я придумал. Дело в том, что в этот зал туристы не допускаются. Туда можно пройти только по делу, назвав фамилию определенного судебного деятеля — адвоката или прокурора. Я сейчас скажу вам, кто будет завтра присутствовать в суде, и, если вы придете к десяти часам утра…

— Спасибо за любезность, — отвечаю я, — но завтра в десять часов мы уже будем в воздухе по пути в Москву. А сейчас разрешите спросить: сколько вам было лет в сорок пятом году?

— Десять лет.

— А что вы думаете об этом процессе?

Немного помолчав, страж Ландесгерихта говорит:

— Это были очень плохие люди. Они сделали много зла, и дай Бог, чтобы это никогда больше не повторилось. Пусть никогда больше не будет войны между нашими народами.

Наше полное согласие с таким мнением закрепляется московскими сигаретами «Тройка», которые наш собеседник охотно принимает в дар, и, пожав друг другу руки, мы расстаемся.

…В своих воспоминаниях я рассказал о шести разных Германиях, в которых мне довелось побывать: это — кайзеровская Германия, Веймарская Республика, гитлеровская Германия, Германия 1945 года («Бизония»), ГДР и, наконец, ФРГ. Рассказал и призадумался: как обобщить все эти сложные, пестрые, во многом друг другу противоречащие, а иногда и опровергающие впечатления и наблюдения? Как привести их к какому-то «общему знаменателю»? Ведь все-таки речь идет об одной конкретной стране, об одном народе.

Немного досадно, что я ничего не могу сказать о седьмой, нынешней Германии. Я ее не видел. Это не мешает мне отдать должное и, не боюсь сказать, восхищаться страной, которая после двух страшных проигранных мировых войн, в которых народ понес неслыханные материальные и людские потери, сумела всего за три десятилетия стать одной из самых богатых, экономически развитых, благоустроенных и авторитетных держав в Европе. И горько, и обидно, и с трудом объяснимо сравнение ее со страной-победительницей, ставшей после победы над Германией одной из двух мировых «сверхдержав», а теперь не вылезающей из экономического, финансового, политического, нравственного и всяких других кризисов. Какой страшный парадокс…

…А вот о другом европейском государстве. Стране суровой средневековой романтики и высокой проникновенной поэзии, мрачных кровавых придворных тайн и жизнерадостных народных карнавалов. Стране безжалостных мракобесов и благородных гуманистов. Стране бессердечных тиранов и самоотверженных борцов за человеческое достоинство. Стране, о которой вдохновенно писали Шиллер и Пушкин, а в наше время — Лион Фейхтвангер, Эрнест Хемингуэй, Михаил Кольцов. Стране, изощренно соединившей в себе культуру мусульманского, мавританского Востока со строгой, аскетической культурой христианского мира и эклектикой современной цивилизации.

Она раскинулась на равнинах и предгорьях Пиренейского полуострова. Это, конечно, Испания.

Кто из нас не мечтал побывать в Испании, увидеть ее своими глазами, прикоснуться своими руками к древним, овеянным незабываемыми историческими событиями и легендами камням Толедо, Кордовы, Эскориала, Альгамбры, увидеть гордую красоту Мадрида и Барселоны?

Я дождался этого только на склоне лет, в 77-летнем возрасте, выйдя из самолета в мадридском аэропорту. Я — в Испании! Со всех сторон меня обступают настойчивые и неизбежные ассоциации — литературные, исторические, политические и… личные, о которых я еще скажу. И неизбежно возникают образы великих испанцев, знакомые еще со школьной скамьи — это и Сервантес с его бессмертными Дон Кихотом и Санчо Пансой, это Веласкес и Гойя, Пикассо и Эль Греко. Это, если хотите, и зловещие, но неотделимые от истории страны фигуры короля-изувера Филиппа II и даже мятежного генерала-фашиста Франко. Это, несомненно, и Пасионария — Долорес Ибаррури, и лидер немало испытавшей бед испанской компартии, трагически погибший Хосе Диас. Все это — ИСПАНИЯ.

Рассказ о всех моих испанских впечатлениях занял бы слишком много места, и я ограничусь отдельными впечатлениями.

…Наш туристический автобус остановился на специальной смотровой площадке у дороги, чтобы мы могли полюбоваться неповторимо прекрасной панорамой легендарного города-музея, древней столицы Испании. С этого самого места прославленный Эль Греко написал свой знаменитый «Вид Толедо» — необыкновенной красоты и выразительности полотно, буквально завораживающее зловеще-тревожным колоритом. Но глядя на залитое ярким солнцем Толедо и сверкающую громаду замка Алькасар на высоком холме в центре города, нельзя было не вспомнить печально-знаменитое: «Над всей Испанией безоблачное небо» — условный радиосигнал к началу фашистского мятежа против Республики.

Нельзя было не вспомнить и это: «Толедо было видно издали, замок Алькасар курился на высокой горе дымом двух разбитых башен, фиолетовая лента реки Тахо круто опоясывала город… Пушка стреляла по Алькасару каждые три минуты, из четырех снарядов в среднем разрывался один…» Эти строки из «Испанского дневника» Кольцова датированы 6 сентября 1936 года. Разумеется, сегодня, четыре десятилетия спустя никакие пушки по Алькасару не били, его башни не дымились, а возвышались над городом в высокомерной неприкосновенности. Между прочим, еще по пути в Толедо, в автобусе возникла тень достопамятного тридцать шестого, когда из уст нашего любезного гида мы услышали весьма драматический рассказ о неслыханном мужестве горстки защитников осажденного превосходящими силами республиканцев Алькасара и его коменданта полковника Москардо, впоследствии произведенного в генералы и причисленного к лику национальных героев. Оказывается, свирепые республиканцы потребовали, чтобы Москардо выдал им в качестве заложника своего восемнадцатилетнего сына, который и был ими коварно расстрелян. Я не мог скрыть своего изумления и когда мы вышли из автобуса, сказал гиду: