Борис Ефимов - Десять десятилетий

• Название: Десять десятилетий
• Автор: Борис Ефимов
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-264-00438-2

Наверное, далеко не все читатели узнают в лицо этого человека с мягкой улыбкой и мудрым, слегка ироничным взглядом из-под очков. Зато, увидев его рисунки, сразу скажут: это Борис Ефимов! Потому что с самого раннего детства, еще не умея читать, все узнавали этот уверенный, тонкий штрих и эту четкую линию. Годы шли, времена менялись… Только почерк Мастера, невзирая ни на что, остается неизменным. И совершенно в своем стиле написал художник эту книгу. Такими же тонкими, уверенными, лаконичными штрихами создает он выразительные портреты тех, кто встречался ему на жизненном пути. А список этот длинен и впечатляющ: Сталин и Троцкий, Маяковский и Луначарский, Кукрыниксы и Херлуф Бидструп… И самый близкий и дорогой автору человек — его брат, замечательный журналист Михаил Кольцов, сгинувший в сталинских застенках… В книге Бориса Ефимова переплетаются смешное и трагическое, светлое и мрачное, и разделить их невозможно, потому что все это вместе и есть жизнь.

Борис Ефимович Ефимов — ровесник века. Он родился в 1900 году и пережил вместе со своей страной все, что выпало ей на долю: войны и революции, нэп и военный коммунизм, страшные 30-е и грозные 40-е, «холодную войну» и «оттепель», «застой» и «перестройку» и, наконец, наши времена, которым еще предстоит подобрать название… И все это он не просто видел, слышал и запоминал, а еще и рисовал.

С 1922 года Борис Ефимов — один из ведущих карикатуристов «Правды», «Известий», «Крокодила». Его карикатуры на злободневные политические темы всегда имели широкий резонанс и за рубежом (изображенный на одной из них английский премьер сэр Остин Чемберлен даже прислал советскому правительству ноту). Но гораздо важнее другое: в годы Великой Отечественной войны газеты с рисунками Бориса Ефимова бойцы не пускали на самокрутки, а бережно хранили в вещмешках и полевых сумках…

Борис Ефимович по-прежнему бодр, энергичен и полон юмора. И смело глядит с нами в новый век!

---

Я тихо подошел к Мочальскому.

— Дмитрий Константинович, вы ведь, по-моему, тоже секретарь Союза художников. Давайте выйдем хоть вдвоем. Вы держите в руках шкатулку, а я буду произносить приветственное слово. Все-таки не один.

Так мы и сделали. Когда я заканчивал свое краткое приветствие, Мочальский вынул из картонки яркую шкатулку и начал ее открывать, но я успел ее выхватить.

— Товарищи! — возгласил я. — Мы просим вас принять дар от Союза художников СССР. На первый взгляд может показаться, что шкатулка пуста. Но это не так. В этой шкатулке находится воздух Гоголевского бульвара, где расположен Союз художников СССР, — воздух искусства.

И, открыв шкатулку, я завопил:

— Воздух Москвы соединился с воздухом Тбилиси!

Эти слова были покрыты бурными аплодисментами и даже криками «Ура!»

…Вечером, на банкете, Владимир Семенович Кеменов сказал мне, язвительно улыбаясь:

— Ну, Борис Ефимович, подносить в подарок воздух еще никто не додумался. Вы — первый.

И он был прав.

…Встречался я в Тбилиси и с Эдуардом Шеварднадзе. Был он тогда молодым и еще не президентом Грузии, но лицом весьма значительным — Первым секретарем ЦК грузинской компартии. И его появление на пленуме правления Союза художников Грузии, на который приехала наша делегация из Москвы, было весьма престижно. Держался он очень просто и демократично и даже, помню, по-дружески расцеловался с Церетели, Джапаридзе, другими руководителями Союза. Он заразительно смеялся, когда я в своем выступлении вспомнил по какому-то поводу старый анекдот — как правительство Турции направило Наркоминделу Г. В. Чичерину официальный протест в связи с тем, что на государственном гербе Армянской советской республики изображена гора Арарат, которая находится на территории Турции и не принадлежит Армении. На что Чичерин ответил, что на турецком гербе изображен полумесяц, а между тем, Луна не принадлежит Турции и не находится на ее территории…

Потом Шеварднадзе вместе со мной и Николаем Пономаревым запросто спустился в подземный переход, без всякой охраны. Перешли на другую сторону проспекта, вошли в зал, где была развернута художественная выставка, и Шеварднадзе, рядом с другими посетителями, с интересом рассматривал произведения художников.

Мне трудно перечислить, сколько раз я бывал в ГДР. Это — и посещения, связанные с периодическими выставками международной публицистической графики («Интерграфика»), это — и командировки Союза художников СССР на различные совместные советско-германские мероприятия — критические симпозиумы, искусствоведческие совещания, творческие встречи и обсуждения. (Как-то, помню, я даже выступал с докладом на немецком языке в Академии искусств ГДР о задачах и проблемах политического плаката.) Наконец, просто туристические поездки, посещение Дрезденской галереи с ее художественными сокровищами. Все это привело, естественно, к установлению добрых, дружеских взаимоотношений и с замечательным художником Вернером Клемке, и с председательницей Союза художников ГДР, удивительной женщиной Леа Грундиг, и с карикатуристами Луисом Раувольфом, Эриком Шмидтом, другими и, больше всего, с чудесным, на редкость гостеприимным художником-плакатистом Зигфридом Кранлем, у которого я чувствовал себя, как в родном доме.

…22 июня 1971 года — ровно 30 лет после вторжения гитлеровских орд в Советский Союз. Этот «юбилей» мне доводится встретить на германской земле, в ФРГ, в городе Киле. Я с интересом раскрываю утренние газеты. И сразу вижу передовую статью под крупным заголовком «Черный день 30 лет назад. К нападению на Россию».

«Еще в два часа ночи 22 июня 1941 года, — гласят первые строки этой статьи, — советский товарный поезд пересек Буг из Брест-Литовска, следуя в западном направлении, а спустя 75 минут двинулась в восточном направлении военная машина великогерманского рейха». Заканчивалась эта статья так: «Обращаясь к урокам прошлого, мы прежде всего должны сказать: это не должно повториться!»

А как и по какому случаю я попал в город Киль?

В Киле проходила традиционная парусная регата — «Кильская неделя». В дни этой «недели» проводились обычно и другие культурные мероприятия. Среди них — обязательная художественная выставка. В этом году — это выставка советской графики, на открытие которой приехали из Москвы мы с художником Рубеном Вардзигулянцем.

…Вместе мы проделываем довольно сложный воздушный путь. Сначала Москва — Амстердам. На этом оживленном авиаперекрестке Европы проводим больше трех часов, не уставая глазеть на немыслимо пеструю, карнавально причудливую толпу пассажиров, нескончаемыми потоками движущихся по горизонтальным и вертикальным эскалаторам вокзала.

…В Гамбурге нас никто не встретил, и мы, постояв некоторое время в ожидании, двинулись к выходу в город. Но тут нас остановил молодой человек с модно опущенными вниз, как у древнего викинга, усами.

— Господин Ефимов? — обратился он ко мне.

— Да, — несколько удивленно ответил я, — а каким образом…

— О, я вас тотчас узнал по описанию господина Вернера Истеля, который недавно познакомился с вами в Москве. Меня зовут Брандт. Ганс Петер Брандт. Мне поручено встретить вас и доставить в Киль.

Обменявшись приветствиями, мы направились к выходу из аэровокзала. По дороге я спросил:

— Если не секрет, дорогой господин Брандт, то мне интересно знать, как именно описал меня господин Истель. Что-нибудь вроде того, что вы увидите лысого старикашку, похожего на лягушку?

— О нет! — рассмеявшись ответил Брандт. — Он сказал, что я встречу пожилого господина, очень живого и подвижного в свои восемьдесят два года.

— Восемьдесят два? — переспросил я.

— Да. А что?

— Нет, нет, ничего. Господин Истель весьма любезен. Мы с ним подружились в Москве, и я буду рад снова встретиться с ним в Киле.

Но мой спутник Вардзигулянц не утерпел:

— Господин Истель немножко ошибся — всего на двенадцать лет. Господин Ефимов — ровесник века, ему идет семьдесят первый год.

Описание всех спортивных, культурных, увеселительных и разных других мероприятий «Кильской недели» заняло бы слишком много места. Но я хочу упомянуть приезд в Киль президента ФРГ Густава Хейнеманна. В кильской ратуше очередной торжественный прием. В числе прочих гостей президенту представили и нас.

Президент очень одобрительно отозвался о выставке советской графики в Киле и о благодарностью принял нашу просьбу отобрать для себя на память любое из экспонированных произведений. Ему пришелся по душе лирический русский пейзаж ленинградского графика Бориса Ермолаева.

Мы провели в Киле еще несколько дней, окруженные неизменным вниманием и дружелюбием. Накануне отъезда нас пригласили на прощальный завтрак к обер-бургомистру Киля господину Бантцлеру. Во время беседы я вспомнил свою поездку на Нюрнбергский процесс.

— Интересно было бы взглянуть, как теперь выглядит этот замечательный город, который был так страшно разрушен.

— Так это легко сделать! — сразу отозвался обер-бургомистр. — Мы вас завтра же отправим самолетом в Нюрнберг, а потом обратно в Киль.

Я только развел руками от такой любезности, но, естественно, не стал отказываться.

И мы с Вардзигулянцем летим в Нюрнберг.

Оставив чемоданы в номерах гостиницы, мы устремляемся на улицу. Облицованный керамической плиткой туннель приводит нас к площади главного вокзала, а дальше мне уже все хорошо знакомо… Импозантный «Гранд-отель» нисколько не изменил своего тяжеловесно пышного облика, если не считать того, что тогда, в 45-м, он был расколот пополам глубокой трещиной от прямого попадания бомбы. Вот из этого подъезда мы ежедневно утром и вечером выходили в город на заседание Международного военного трибунала.

Где обгорелые развалины средневекового Нюрнберга? Где страшные каменные джунгли, через которые мы пробирались к зданию, в котором проходил процесс? От них не осталось и следа. Разрушенные дома полностью реставрированы, точнее говоря, заново построены по старым образцам и лоснятся чистеньким камнем, розовым и блестящим, как затянувшийся свежей кожей рубец. Это, если можно так сказать, новехонький «Старый город», в котором благородную седину и патину столетий, художественную неповторимость искусства старины заменили глянец и лакировка строительного модерна.

Даже к чудом уцелевшему подлинному дому Альбрехта Дюрера впритык пристроен модный бетонный куб новейшего выставочного зала, вход в который прорублен прямо из вестибюля дюреровского дома-музея. Таким образом, осмотрев старинные, отделанные потемневшим дубом комнаты, где все проникнуто духом великого мастера, вы получаете возможность (за ту же плату) познакомиться с опусами некоего художника-абстракциониста, фамилию которого я не помню.