Фэй Уэлдон - Жизнь и любовь дьяволицы

• Название: Жизнь и любовь дьяволицы
• Автор: Фэй Уэлдон
• Издательство: Полина
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-86773-048-4

В центре романа — судьба женщины, не просто обычной, а гипертрофированно заурядной. Крупная, неловкая, некрасивая, безропотно смирившаяся с участью домашней рабыни Руфь. Ее муж Боббо — красавчик и бонвиван — принимает ее собачью преданность как должное и живет в свое удовольствие. Но вот в тихом семейном болоте взрывается бомба — Боббо влюбляется в очаровательную писательницу Мэри Фишер и решает оставить семью. Загнанная в угол жена вырывает из сердца все, что составляло суть ее жизни. Отныне она не жена, не мать — она воплощение сатаны в юбке, ее цель — месть. В ее голове рождается грандиозный, поистине дьявольский замысел, и для его осуществления ей понадобится семь лет.

---

— Приходилось, — ответила Руфь.

— Тогда все будет в порядке, — заверила ее миссис Трампер. — Заметите мокрую простыню, запах — немедленно мне докладывайте. И учтите, они все жутко хитрые: доходит до того, что могут уволочь мокрый матрас на улицу, лишь бы их не застукали — и такое бывало! Ну, да от меня не утаишь, это уж дудки!

— Не утаишь чего? — спросила Руфь.

— Недержания! — сказала миссис Трампер.

Если пациентка начинает мочиться в постель, значит, ей пора расставаться с Рествудом, пояснила миссис Трампер.

— Наверное, им здесь очень нравится, — заметила Руфь, — если они идут на такие ухищрения, чтобы только остаться.

— Да, — согласилась миссис Трампер. — Что правда, то правда. Сказать по совести, я иногда слишком долго терплю, а не надо бы, себе же во вред. Уж больно у меня сердце доброе, вот сама себя и наказываю.

Комнату Руфи выделили крохотную, да и кровать оказалась коротковата, и жалованье положили всего 85 долларов в неделю. Миссис Перл Фишер, мать Мэри Фишер, жила в одной из задних комнат с Руби Айвен и Эстер Свит.

— Какие чудесные у вас у всех имена, — сказала Руфь, когда на следующий день рано утром принесла им в комнату чай, пробудив их от тяжелого наркотического забытья. Приходящий доктор назначал пациенткам валиум и могадон — как средство от депрессии и бессонницы, причем дозы прописывал лошадиные. А что ему еще оставалось? Он искренне полагал, что чем меньше старушки будут понимать, где они находятся, тем для них же лучше. Ведь деваться им все равно некуда.

Миссис Фишер, миссис Айвен и миссис Свит такое начало удивило и обрадовало, и с той поры они стали считать Руфь своим другом. В их глазах весь обслуживающий персонал Рествуда распадался на два лагеря — стан друзей и стан недругов. Миссис Трампер была типичным недругом. Она постоянно вынюхивала и выслеживала, чтобы, не приведи Господи, не упустить момент, когда кто-то из ее подопечных намочит постель — провинившегося немедленно выгоняли вон, в безжалостные руки родственников, а там жди-дожидайся, пока они подыщут какой-нибудь дом престарелых, где бы для подобных случаев была предусмотрена регулярная смена белья. Но таких заведений — кого хотите спросите — просто не существует на свете. И, значит, все, приехали. Дорога под названием «жизнь» в этом месте утыкается в тупик.

Руфь подбадривала и поглаживала, переворачивала и причесывала, подтирала и поливала дезинфицирующим составом — и так продолжалось примерно с неделю, после чего она как-то раз между прочим обмолвилась миссис Фишер, что знает ее дочь, Мэри, но миссис Фишер лишь посмотрела на нее бессмысленным взором и никак не прореагировала. Руфь стала давать ей вместо валиума витамин В, а вместо могадона витамин С и спустя еще неделю вновь завела этот разговор.

— Говорите, знаете ее? Хм, интересно, — проговорила миссис Фишер. — Но вообще-то я сомневаюсь, что кто-то знает Мэри, а меньше всех — ее мать, то есть я. Ну, так как она?

— У нее все прекрасно, — сказала Руфь. — Недавно завела нового любовника.

— Фу, мерзость какая, — прокомментировала миссис Фишер. — Да она просто сучонка — у нее вечная течка. Всю жизнь она такая была. Я-то ее давным-давно раскусила. Ей самое место на помойке, уж я знаю, что говорю — сама оттуда.

Она в сердцах плюнула. Помотала головой, собирая побольше слюны, — и плюнула. Плюнула аж в самый дальний угол комнаты, поверх коек миссис Айвен и миссис Свит, которые, в отличие от нее, были типичные божьи одуванчики. От этой выходки они и вовсе оробели. Руфь вытерла со стены плевок. Слюна была жидкая, водянистая, точно белок залежалого яйца.

— Она ведь и мне свинью подложила, — продолжала солировать миссис Фишер. — Увела у меня кавалера. А кавалер-то был, между прочим, богатенький. Я была вполовину его моложе, а она, выходит, в четверть — вот и обработала его в два раза быстрее. Старый пень! Поделом ему. А еще социалист!

Поощряемая Руфью, миссис Фишер начала потихонечку вставать с кровати и даже передвигаться при помощи металлической рамы — ходунка. К концу месяца миссис Фишер уже могла ходить без опоры, а еще через неделю-другую самостоятельно спускалась по лестнице.

— Хотите лишних неприятностей себе на голову? — сказала миссис Трампер. — Нет, конечно, посетители будут в восторге; еще вчера бабка шевельнуться не могла, а сегодня ишь как скачет, не унять. Только ведь, с другой стороны, всем спокойнее, когда они лежат себе и не рыпаются, разве нет?

Руфь кормила миссис Фишер бобами, и яблоками, и шинкованной капустой, и неполированным рисом-падди, и мало-помалу старуха перестала жаловаться на рези в желудке. Она то и дело рыгала и пукала, и миссис Айвен и миссис Свит стали проявлять беспокойство.

— Вам нужна отдельная комната, — говорила ей Руфь. — Вы теперь не лежачая, и у вас есть право на дополнительную площадь.

Она же в общем виде изложила миссис Фишер содержание требуемого письма. Для миссис Фишер было полным откровением узнать, что у индивидуума есть какие-то права. Она привыкла считать, что каждый урывает, что может, в этом по большей части враждебно настроенном мире. Новые идеи невероятно пришлись ей по душе, и она принялась рьяно воплощать их в жизнь.

— Я имею право на две порции бекона, — заявляла миссис Фишер, расхаживая взад и вперед по коридору. Человек имеет право не страдать от голода. — Или: — Вот захочу и буду принимать ванну два раза в неделю — мое право! — Или: — После всего, что я сделала для этой страны, неужто я не заслужила права на резиновое кольцо под зад, чтоб нормально спать ночью? — Или: — Любая мать имеет законное право плевать, пукать, сморкаться в два пальца, когда и сколько ее душе угодно. — И одобрительное ворчание и мычание эхом проносилось по палатам, и отголоски его бывали даже слышны в общей комнате, где ходячие больные сидели вдоль стен в пластиковых креслах и глядели в телевизор: там на экране что-то мелькало, что-то, чего они не понимали, поскольку не имели ни сил, ни желания что-либо понимать.

Посетители, прежде такие сговорчивые и за все благодарные, вдруг стали без конца чего-то требовать: то подавай им дополнительные подушки, то блюдца к чашкам, то воду в вазах неплохо бы менять почаще, особенно в сезон георгинов.

— Ишь какие привередливые! Ну и держали бы своих старух при себе, ухаживали бы за ними по всем правилам, верно? — вопрошала миссис Трампер, обращаясь к стакану с джином. — А то сбагрили их на мою голову, а теперь еще чем-то недовольны.

Миссис Трампер отдавала себе отчет в том, что все неприятности начались с появлением Руфи, и она разрывалась между желанием немедленно уволить ее и беспокойством, удастся ли найти замену: все-таки Руфь была на редкость сильная, чистоплотная и работящая. Кроме того, она побаивалась Руфи — уж больно здорова. Ей бы ничего не стоило раздавить миссис Трампер, как козявку. И ее глаза так странно сверкали.

Миссис Фишер потребовала отдельную комнату.

— На какие, интересно, шиши? — ехидно поинтересовалась миссис Трампер. — Ваша дочь и так присылает тютелька в тютельку. К старикам ведь как относятся? С глаз долой, из сердца вон. Так-то, миссис Фишер. Я этого нагляделась во как! Правда и то, что каждый под конец получает, что заслуживает. Вначале все зависит от удачи, но в конце воздается по справедливости. Выходит, вы, миссис Свит и миссис Айвен друг друга стоите.

Она любила эдак слегка пошутить со своими подопечными. Впрочем, они, как правило, все равно ничего не понимали. Иногда миссис Трампер чувствовала себя бесконечно одинокой.

— А я возьму и напишу дочери! — заявила миссис Фишер.

— Не напишете, — возразила миссис Трампер. — У вас нет ее адреса.

— А вот и есть! — сказала миссис Фишер. — Так что заткнись и не вякай! — В действительности она выразилась еще грубее и определеннее, недаром она говорила Руфи, что сама вылезла из помойки.

И миссис Фишер написала дочери письмо. Руфь ей диктовала.

Милая моя Мэри! Что-то ты меня совсем забыла, уж не помню, когда навещала. Я понимаю, ты у нас человек занятой, но иногда не грех было бы вспомнить о тех, кто тебя вырастил и помог встать на ноги. Мне легче было бы стерпеться с моей горькой судьбой, если бы ты подсобрала денег и заплатила бы миссис Трампер за отдельную комнату для меня, с телевизором. Тогда мне было бы не так тоскливо тут одной, ведь ко мне никто не приходит. Желаю всего самого доброго тебе и твоим близким и поцелуй от меня милых крошек.

Любящая тебя мама,

Перл.

— Но у нее же нет никаких «крошек», — возразила миссис Фишер.

— Раньше не было — теперь есть, — сказала Руфь.

— Ну и дела! — удивилась миссис Фишер. — Вот ведь сучка скрытная! Мать всегда обо всем узнает последней!

Но, судя по всему, дальнейшие подробности ее ничуть не интересовали.

Руфь самолично отправила послание миссис Фишер, потому что с почтой все время случались разные накладки и письма где-то терялись. Вскоре пришел ответ: Руфь подняла письмо с коврика под дверью — благоухающее духами, написанное изящным, мелким почерком Мэри Фишер. Из него явствовало, что изыскать дополнительные средства не представляется возможным. Одновременно Мэри Фишер выражала искреннюю надежду, что ее мать пребывает в полном здравии и всем довольна. Ей, Мэри, несладко приходится в последнее время: что поделать, инфляция — работаешь за двоих, а получаешь вполовину меньше, чем прежде, и нужно еще ухитряться прокормить столько ртов! Она даже хотела попросить маму войти в ее положение и несколько снизить оговоренную ранее недельную норму хереса. Ах, с какой бы радостью она поменялась с ней местами и жила бы себе тихо-мирно, как живет сейчас ее дорогая, любимая мамочка.