Сергей Абрамов - Сказки

• Название: Сказки
• Автор: Сергей Абрамов
• Издательство: Орденов Трудового Красного Знамени и Дружбы народов издательство «Детская литература» Госу­дарственного комитета РСФСР по делам изда­тельств, полиграфии и книжной торговли.
• Жанр: Сказка
• Год: 1989

Сборник, в который входят четыре фантастические повести о современных школьниках-подростках. Все эти повести можно назвать еще и сказочными, однако элемент сказки служит в них лишь условным авторским приемом, позволяющим вести с читателем серьезный и взволнованный разговор о проблемах, заботящих сегодняшнюю молодежь: о становлении характера юного человека, о его отношении к жизни, к родине, к любви, к своему таланту.

---

— Простите меня, Настя, — глухо сказал Игорь. — Я не могу вас проводить. Мне очень жаль… — и замолчал, ожидая, что сейчас произойдет непоправимое: она повернется и уйдет, и будет права. Во всяком случае, он бы на ее месте так и поступил.

Но, слава богу, Настя-то пока была на своем месте. Она не повернулась и не ушла, а спросила:

— Вам надо спешить?

Игорь обреченно кивнул.

— Идите. Я сама доеду. Не волнуйтесь.

Она смотрела на него, будто что-то ждала.

— Простите меня, Настя, — повторил он. — Я очень хочу вас видеть. Можно, я вам завтра позвоню?

Ну, когда бы еще Игорь рискнул так сразу, ничуть не стесняясь, сказать все, что думает, что чувствует сейчас? Да никогда не было с ним подобного. А тут то ли волнение, что потеряет он ее, помогло, то ли странная его раздвоенность: и хочется остаться, и колется, и старик Леднев ждет. А может, как раз светская беседа и подготовила то, что он сказал — «сам вдруг», пользуясь морской терминологией?

И Настя тоже не подкачала:

— Конечно, позвоните. Я буду ждать. Телефон вам Наташа скажет, я ее предупрежу. — Бот тут она повернулась и пошла не оборачиваясь: все-таки надо марку поддержать, именуемую женской гордостью. Или — женской независимостью. Выбирайте, что нравится.

А Игорь смотрел ей вслед и уже, пожалуй, не видел ее. А видел — внутренним, что ли, зрением? — лес — темный, по-ночному прохладный, узкий покрасневший край неба на востоке: подымалось солнце. Будет день, будет пища, как говорит старик Леднев.

4

Каждый раз вечером старик Леднев грозился встать первым, бог знает в какую рань, и беспощадно будить Игоря. Не получалось. Леднев еще похрапывал, с головой накрывшись необъятным брезентовым плащом, а Игорь уже разжигал костерок на месте вчерашнего, на остывших за ночь угольях, набирал воду в ручье или роднике — ночевать старались неподалеку от воды — и тогда сам беспощадно расталкивал профессора. Леднев, к слову, принадлежал к той счастливой породе людей, что могут спать в любом состоянии, положении, в любое время суток и на любом месте. Мечта гипнотизера, считал Игорь и как-то сообщил о том старику. Но Леднев воспротивился.

— Кажущееся, — сказал он. — На мне не один факир репутацию потерял. Засыпаю, верно, сразу. А потом он мне, как водится, приказывает: иди туда, делай то, ты птичка, ты рыбка. А я сплю сладким сном, без движения, вопреки гипнотической науке.

Игорь не стал тогда выяснять, почему Ледневу так везло на встречи с гипнотизерами. Сам-то он до семнадцати лет дожил, а ни одного не видал. То ли число их сильно поуменыиилось по сравнению с пресловутым тринадцатым годом, то ли врал старик, сочинял по своему обыкновению. Не суть важно.

Вот и нынче приладил Игорь над костром закопченный котелок, медный, луженый, куда тяжелее алюминиевых — современных Игорю, стащил с профессора плащ.

— Павел Николаевич, подъем!

Профессор скукожился на сухом лапнике, колени к подбородку подтянул, руками их обнял, глаз не открывал. Однако сказал:

— Сейчас, сейчас… Отыди от меня, изверг.

— Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало… — Игорь не врал: солнце давно поднялось над верхушками деревьев, высветило, выжелтило траву в лесу, грело. День обещал быть теплым, а то и жарким.

— Я же сказал: сейчас… Русского языка не понимает, охламон… — плаксиво затянул Леднев. Вдруг открыл один глаз — левый, уставил его на Игоря: — Заварку не цапал?

— Не велено было.

— То-то! — Споро сел, как ванька-встанька, пятерней лицо утер — умылся вроде. — Закипела?

— Кипит… — Игорь всегда с любопытством наблюдал за процессом утреннего оживления старика Леднева, именно оживления, другого слова не подберешь. Только-только лежал трупом, и — бах! — живой и деятельный, будто и не спал вовсе. А вот насчет умывания… Не любил старик этого занятия. Говорил:

— Мы в каких условиях бредем? В у-жас-ных! Кругом зараза. А грязь, она как защитная корка — заразе и не пробиться.

— Вы же интеллигентный человек, — укорял его Игорь, — профессор!

— А что профессор, что профессор? — хорохорился старик. — Не человек он, что ли? Как все, так и я. Вот придем в деревню, попросим хозяев баньку растопить…

Банька впереди маячила. Игорь сказал:

— Позавтракаем — ив путь.

Леднев чай сварил, заварки его драгоценной никто не трогал, вот он и доволен был, даже несколько разнежен.

— Куда ты как торопишься? — только и спросил.

— В Лежневку вашу.

— А там тебе чего?

«Че-го»… Профессор называется…

— Может, Пеликан подгребет…

— Жди-дожидайся. Хотя, может, и подгребет, как ты изволил выразиться. Ох, моветон!..

«Чего» — не моветон, а «подгребет», видите ли, — моветон. А где последовательность, спрашивается? Старик Леднев таковой не грешил.

— Он тебе что говорил, Игорек?

— Говорил: до города увидимся.

— У-у, до го-о-орода… Эдак он в любой момент способен объявиться. Хоть сейчас.

— В Лежневке он будет, — упрямо сказал Игорь.

— Надежды юношей питают… А вот как ты мыслишь, Игорек, не супостат ли наш Пеликан, не тать ли ночной? Вот кличку разбойничью носит…

Поди разбери старика: то ли он шутит, то ли всерьез считает Пеликана разбойником.

— Вздор вы несете, Павел Николаевич, и сами о том знаете.

— Почему вздор? — старик поел, попил, за куст сбегал, теперь сидел переваривал, жизнью наслаждался. А когда он в таком состоянии — Игорь заметил, — то склонен праздно пофилософствовать. — Вот, к примеру, где он бродит? Почему не с нами, коли ему в город надо?

— А может, ему еще куда надо?

— Допустим. А зачем скрытничает? Отчего бы ему не поделиться своими планами с двумя странниками?

— С вами поделись…

Леднев нахмурился.

— Обижаешь, Игорек. В своей многотрудной жизни я еще никого не выдал, не предал, на тридцать сребреников не лыцусь, а ранее, до пролетарского переворота, мне жалованья хватало.

При слове «переворот» Игорь поморщился: слабоват профессор в политграмоте, терминологию путает.

— Все на деньги меряете?

— А идеалы нынче бесплатно дают. С одной стороны: кто был ничем, тот станет всем. А с другой: отстоим святую Русь от посягательств черни. Какой идеал тебе по душе, а, Игорек?

Игорь усмехнулся:

— Первый, конечно.

— А папаша-то инженер, то есть буржуй. Как совместить?

— Отец мой так же думает.

— Хотя новой России инженеры понадобятся: стро- ить-то придется… А вот как насчет профессоров?

— И без них не обойтись, думаю.

— Выходит, и я пригожусь государству рабочих и крестьян! Ах-ах, я роняю слезу от умиления… Значит, я тоже за первый идеал. А Пеликан?

— А что Пеликан?

— Ты, Игорек, про его идеалы что ведаешь?

А что ведает Игорек? Ничего не ведает. Темей Пеликан, аки нощь. Ни красный, ни белый, ни буро-ма- линовый. Хитрит, темнит, а за всем его балагурством, за шуточками да ужимочками скрывается что-то серьезное — это ясно. Конечно, можно спросить напрямую: за кого ты? Ну, спросил однажды… А в ответ получил: за маму с папой. Игорь не очень перед ним раскрывается. Не мальчик, о правилах конспирации наслышан. Тем более легенда однозначна: сын интеллигентных, хотя и небогатых родителей, целый год жил у родственников в Ростове, идет в Москву своим ходом, потому что поезда теперь — вещь ненадежная, пешком быстрее и проще, да и землю посмотреть хочется. А то что в Москве видал? Дом да гимназию… По такой легенде ни красным, ни белым быть не стоит: биография не позволяет.

А вот сочувствовать… А кому? Ну, тут Игорь чувств не скрывает. Ни перед Пеликаном, ни перед стариком Ледневым.

Кстати, легенды у них со стариком похожи. Тот тоже в Москву топает — аж из Царицына — теперешнего Волгограда. Застрял там у родственников покойной жены, а у них самих семеро по лавкам. Лишний рот в тягость. Вот и пошел профессор истории своими глазами историю поглядеть. Это он так говорит. Торопиться некуда, смерть — она и в дороге не минет, а мир вокруг иной, нежели из университетских окон. Куда пошире!

Конечно, не легенда это в отличие от Игоревой, а правда. Старику Ледневу скрывать нечего. Хотя… Убеждений его, по-ледневски — идеалов, Игорь тоже не ведает.

Так и ответил:

— Я и про ваши ничего не знаю.

Ладошками заплескал, засмеялся меленько, будто Игорь что смешное сказал.

— Мои идеалы давным-давно плесенью покрылись. Когда в Москву придем — если дойдем, — я тебе их при- зентую в отпечатанном виде. В типографии Московского университета. Называются «Смутное время».

— Учебник?

— Ошибник, прости за каламбурство. Писал о смутных днях в государстве Российском, а как дожил до них, смотрю: не о том писал. Вот она, смута… — Он обвел короткими ручками вокруг себя.