Джеймс Баллард - Империя солнца

• Название: Империя солнца
• Автор: Джеймс Баллард
• Издательство: Торнтон и Сагден
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-93923-026-1

Баллард, написавший несколько книг и известный всему миру как фантаст, прежде всего, знаменит автобиографическим романом «Империя солнца» о нескольких годах своей мальчишечьей жизни в концентрационном лагере в Китае в период японской оккупации в годы второй мировой войны. Эта правдивая и жестокая история о выживании в условиях голода, смертей и жестокости людей по отношению друг к другу не содержит моральных оценок и потрясает той непосредственностью, с которой одиннадцатилетний Джим приспосабливается к войне.

---

— Идут, — подал голос доктор Рэнсом. — Джим, встань но стойке смирно. И не спорь сегодня с сержантом Нагатой. И ничего ему не говори про налет.

Заметив, что взгляд Джима прикован к перстню с печаткой, он отвернулся — чтобы встретить сержанта Нагату, который как раз поднимался по бамбуковым ступенькам больнички. Доктор Рэнсом не одобрял мародерства, хотя прекрасно знал, что Джим меняет пряжки от ремней и подтяжки на еду. Впрочем, тихо подумал про себя Джим, у доктора Рэнсома тоже есть свои источники дополнительного дохода. В отличие от большинства других заключенных в лагере Лунхуа, которым перед тем, как их интернировать, разрешили собрать чемоданы, доктор Рэнсом приехал сюда в чем был: в рубашке, в шортах и в кожаных сандалиях. Однако в закрепленной за ним отгородке в блоке D скопилось изрядное количество движимого имущества — полный выходной костюм, портативный граммофон с несколькими пластинками, теннисная ракетка, мяч для регби и целая полка книг, источник образования Джима. Все это, вместе с одеждой, которую Джим носил последние три года, и с великолепными теннисными туфлями, на которые тут же упал взгляд сержанта Нагаты, доктор Рэнсом получил от нескончаемого потока пациентов, выстраивающихся по вечерам едва ли не в очередь у его отгородки в блоке D. Многим даже и предложить было нечего, но молодые женщины неизменно вознаграждали доктора Рэнсома каким-нибудь скромным приношением — в благодарность за те таинственные услуги, которые он им оказывал. Как-то раз Ричард Пирс даже узнал на Джиме одну из своих старых рубашек, но поезд уже ушел.

Сержант Нагата остановился перед выстроившимися в ряд заключенными. Масштабы американского воздушного налета явно потрясли его до глубины души. Челюсти у него были плотно сжаты, а на губах выступили несколько капелек слюны. Щетинки вокруг губ мелко дрожали, как усики антенн, принимающих срочное штормовое предупреждение. Ему нужно было как-то вогнать себя в приступ ярости, но блестящие носки туфель мальчика не давали ему сосредоточиться. Как и все японские солдаты, сержант носил разваливающиеся на ходу башмаки, из которых торчали большие пальцы — как из перчаток опереточного нищего.

— Мальчик…

Он остановился перед Джимом и стукнул его по голове свернутым в трубку списком заключенных, выбив из волос облачко белой цементной пыли. От рядового Кимуры он знал, что, какая бы в лагере ни велась запрещенная деятельность, Джим непременно был в ней замешан, но поймать его за руку никак не мог. Он помахал рукой, чтобы разогнать пыль, и с видимым усилием вытолкнул те единственные два связанных между собой английских слова, которым научили его несколько лет жизни в лагере Лунхуа:

— Трудный мальчик. …

Джим, завороженный капельками слюны на губах сержанта Нагаты, ждал, что он станет делать дальше. Может быть, ему доставит удовольствие свеженький, из первых рук, рассказ очевидца о воздушном налете?

Но сержант прошел в мужскую палату и стал по-японски кричать на обоих врачей. Он пристально смотрел на умирающих, к которым раньше не проявлял ни малейшего интереса, и до Джима вдруг дошло, что доктор Рэнсом наверняка прячет раненого американского летчика. Джим захлебнулся от восторга, ему захотелось дотронуться до пилота, прежде чем японцы его убьют, ощупать шлем и летный костюм, пройтись пальцами по запыленным и запачканным маслом очкам.

— Джим!… Очнись!…

Миссис Филипс, одна из вдов-миссионерок, поймала его за рукав: он качнулся вперед, едва не потеряв сознание при виде невероятной, похожей на архангела фигуры, падшей с небес на рисовые делянки возле лагеря. Джим снова встал по стойке смирно, старательно изображая голодный обморок и пытаясь не встретиться глазами с подозрительным взглядом японского солдата у двери в амбулаторию. Он стал дожидаться окончания поверки, прикидывая, сколько всего может оказаться на теле мертвого американского летчика. Рано или поздно одного из американцев наверняка собьют прямо над лагерем Лунхуа. Джим начал прикидывать, в котором из разрушенных зданий будет удобнее всего спрятать тело. Если таскать понемножку, то за обмундирование и снаряжение с Бейси можно будет целый месяц получать добавочные картофелины, а может быть, даже и теплое пальто на зиму. А картошки хватит и на доктора Рэнсома, которому Джим твердо решил не дать умереть.

Он качнулся на пятках и стал слушать, как в женской палате плачет старуха. За окном стояла пагода Лунхуа. Теперь зенитная вышка представлялась ему в совершенно ином свете.

Потом Джим еще целый час простоял по стойке смирно рядом с миссионерками, под пристальным взглядом часового. Доктора Рэнсома и доктора Боуэна сержант Нагата увел к коменданту, должно быть, на допрос. По притихшему лагерю расхаживали охранники со списками в руках, проводя повторную перекличку. Война должна была вот-вот закончиться, но японцам по-прежнему было страшно необходимо знать точное число взятых ими пленных.

Джим закрыл глаза, чтобы немного успокоиться, но часовой тут же рявкнул на него, заподозрив, что Джим затеял какую-то странную игру, которую сержант Нагата не одобрит. Джима распирало изнутри воспоминание о воздушном налете. «Мустанги» по-прежнему мелькали над лагерем, заходя на зенитную вышку. Он представил себя за штурвалом одного из истребителей и как он падает на землю после того, как самолет взорвался, как снова поднимается в небо одним из молоденьких летчиков-камикадзе, которые кричат «Да здравствует император!», прежде чем отправить свой «Зеро» в пике на стоящий у берегов Окинавы американский авианосец. Когда-нибудь Джим станет раненым пилотом и рухнет с неба между погребальными курганами и ведущей шквальный огонь пагодой. Куски его летного костюма и парашюта, а может быть, даже и куски его тела разлетятся по рисовым делянкам, чтобы досыта накормить заключенных за колючей проволокой и умирающих от голода под воротами лагеря китайцев…

— Джим!… — зашипела миссис Филипс. — Повторяй свою латынь…

Стараясь не моргать, чтобы лишний раз позлить японца-часового, Джим принялся смотреть за окно, где царил ослепительный солнечный свет. Казалось, молчаливый пейзаж весь охвачен языками невидимого пламени, тем самым гало, которое осталось от горящего тела американского летчика. Этот свет лег на колючую проволоку лагерной ограды и на пыльные листья дикого сахарного тростника, выбелил крылья сбитых самолетов и кости крестьян в погребальных курганах. Джим уже мечтал о следующем налете, грезил об ослепительной, отчаянной вспышке света, задыхаясь от жажды, которую доктор Рэнсом смог в нем разглядеть, но никогда не сможет утолить.

25. Кладбищенский огород

Когда поверка закончилась, Джим присел отдохнуть на ступеньках больничного крыльца. Доктор Рэнсом и доктор Боуэн вернулись от коменданта и тут же заперлись со всеми четырьмя сестрами в амбулатории. Доктор Рэнсом был весь на нервах, совсем как японцы. Старый шрам у него под глазом налился кровью. Может быть, он взялся возражать против дальнейшего уменьшения пайка и сержант Нагата ударил его по лицу?

Сунув руки в карманы, Джим медленно побрел по шлаковой дорожке, огибающей лагерную больничку. Он окинул взглядом грядки с помидорами и фасолью и дынную бахчу. Предполагалось, что скромный урожай, зреющий на этом кладбищенском огороде, пополнит скудный паек больничных пациентов; впрочем, значительная его часть рано или поздно оказывалась в распоряжении американских моряков из блока Е. Джиму нравилось работать с растениями. Он знал каждое из них в лицо, и с первого же взгляда замечал отсутствие одного-единственного украденного мальчишками помидора. К счастью, длинные ряды могил на расположенном неподалеку кладбище отпугивали воришек. Огород был источником не только потенциальных прибавок к рациону: ботаника сама по себе тоже была весьма увлекательный предмет. В амбулатории доктор Рэнсом нарезал, подкрашивал и клал под микроскоп (собственность доктора Боуэна) тончайшие срезы стеблей и корней и заставлял Джима срисовывать сотни разнообразных клеток и капилляров. Классификация растений служила дверью в целую вселенную новых слов; у каждой травинки в лагере Лунхуа было свое имя. Имена были вездесущи; под каждым забором, в каждой оросительной канаве скрывались невидимые энциклопедии.

Вчера после полудня Джим выкопал две траншеи для свежей помидорной рассады. Между огородом и кладбищем стоял ряд пятидесятигаллонных баков, которые они с доктором Рэнсомом вкопали в землю, а потом натаскали туда нечистот из переполненной сточной емкости в блоке G. Местная очистная команда сливала большую часть нечистот в один из пересохших прудов, но Джим и доктор Рэнсом проложили к сточной емкости свою собственную дорожку: с бадьей, веревкой и тачкой. Как сказал доктор Рэнсом, нет смысла пренебрегать любой возможностью оттянуть всеобщий конец хотя бы на несколько дней. На грядках, будто в подтверждение его правоты, довольно быстро разрослись помидоры и одутловатые местные дыни.