Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

• Название: Сочинения в двух томах. Том второй
• Автор: Петр Северов
• Издательство: Днiпро
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

Во второй том вошли рассказы и повести о скромных и мужественных людях, неразрывно связавших свою жизнь с морем.

---

— Значит, отсылаем музыку?

Бригадир не понял:

— То есть?

— Мои ребята, чудаки, недовольны. Я им прямо сказал: тут не до баянов. Нам, братцы, на делянку Дальнюю перебираться, а там только и знай — вытаскивай рыбку, выколачивай план!

— Ну, и назойлив ты, Иван: опять насчет музыканта?

— Потому что с уважением к бригадиру и с ним согласен. Обойдемся и без музыки. Калиныч, тот дяденька исполнительный: сказано выставить гостя — свяжет, а выставит. Правда, мои ребята, чудаки, малость недовольны: никак, понимаешь, в толк не возьмут, что без музыки им даже лучше.

— До чего же ты ядовит, Иван, кто говорил, что лучше?

— Калиныч всем объясняет: бригадир, мол, не отсылал бы музыканта, будь от него польза.

Братан вздохнул и призадумался.

— А Калиныч уже и отослал? Но, погоди, в Южно-Курильск ни вчера, ни сегодня и целую неделю машины не было.

— Значит, пешком отправил, безжалостный!

Легкий на помине, из-за угла времянки появился степенный и важный Калиныч. При всей своей внушительной внешности, — что мощный разворот плеч, что могучая шея, что руки гиревика, — бригадный кормилец Калиныч был человеком тихим и застенчивым, а перед Братаном немного робел. Вид у него на этот раз был смущенный, он еще издали стал жаловаться:

— Да мало ли у меня, Кирилыч, своих забот, чтобы к тому же за «кочевником» гоняться? Куда его ветром сдуло? Не иначе, тронутый, пешой нарезал в Южно-Курильск! Но ведь это же не Крым и не Кавказ! Тут косолапые у самого стана топчутся… Эх, парень, и что его повело? Я ему, конечно, пояснил, что следует машину подождать: может, еще денек, может, еще и два… Так он и тарелку — в сторону. «А, прогоняете? Ну, ладно». Вот оно какое «ладно», человека-то нету!

— Хватит, — оборвал его Братан. — Рыбака мы не потеряли. Видели руки его, девичьи? Какой из него рыбак? А насчет баяниста — жаль, да только есть еще и такой сухарь бухгалтер, уж он спросил бы за музыку! Ну, касательно медведей, Калиныч, почаще Ивана Иванова слушай: тот с косолапыми на «ты», и, видишь, ни одной царапины.

История с гостем на том и закончилась бы, если бы не хитрец Иванов с его «зигзагами». А у бригадира в путину на нелегком Охотском берегу достаточно ежедневных больших забот, чтобы расследовать любые проходящие случаи. Из-за бесконечной клятой непогоды — слякоти, дождей, туманов, штормов, из-за пробоин, поломок, починок, потерь и поисков сетей и еще по причинам, которые не перечесть, — бригадиру порой не удавалось и самое, казалось бы, простое, непременное — побывать в размеченные сроки в каждом своем звене.

В дружном звене Ивана Иванова на делянке Дальней дела шли отлично, если не считать двух разбитых в щепы кунгасов, полуметровой пробоины в железном корпусе мотобота и выброшенного на скалы катера. Такие мелочи, впрочем, здесь почти не в счет: эти каменные берега знают опустошительные накаты цунами, бешеные тайфуны со скоростью ветра свыше пятидесяти метров в секунду, затяжные ливни, подобные водопадам, грязевые потоки в ущельях, горные обвалы, нагоны морской воды, глухие, глубинные удары землетрясений.

И что они, все каверзы стихии, в сравнении с тем светлым часом, когда суда неспешно, торжественно возвращаются с моря, переполненные трепетным живым серебром, или когда у берега, вдоль крыла ставника и в его «котле», мечутся, бунтуют, выхлестывают над волной сильные, нагулянные рыбины!

Тут рыбаку все пережитое трын-трава, и море чудесно, и берег приветлив, и доброе солнышко ласково, и дорого поставленное меж скалами скромное дощатое жилье.

На ивановскую делянку Дальнюю Панас Кириллович добрался с трудом: едва мотобот «Утенок» обогнул мыс Черный, резко засвежел ветер и пошла крутая, сильная волна. Еще хорошо, что у делянки Дальней был приметен высоченный кекур — он возвышался над низкой пеленой мглы, сразу поглотившей очертания берега, — Братан держался этого ориентира; удачно проскочил меж камнями и вовремя укрылся в бухточке.

— Что это за примета, Иван? — говорил он шутя, допивая в столовке звена шестой стакан огненного чая. — Как только к тебе в гости выберусь, тут уж непременно шторм, дождь или туман!

Иван отвечал, как обычно, без промедления:

— Видимо, природа за меня стоит: от начальственного ока оберегает.

— Колюч ты, Иванов…

— Уж каков есть и, опять-таки, от природы.

— А меж тем ты и сам вожак, Иван, и, значит, «начальственное око». Кстати, жилье у тебя в чистоте, в порядке.

Довольный похвалой, Иванов скромно заметил:

— Похулить грешно, а похвалить вроде бы не за что. Правда, народ у меня культурный: карты судом судили и сожгли, а спиртом только в выходной балуемся, и то по строгой норме.

Братан даже крякнул от удовольствия:

— Молодцы!

— Давно ли было, что, ежели случится свободный вечерок, ребятам и помыться недосуг, — в очко, в подкидного режутся. А нынче — и кто бы подумал — музыку в стане завели: все в музыкальный кружок записались.

— И ты, Иван, тоже?

— И, конечно, первый.

— А на чем играть собираешься? Наверное, как старший, на басу?

Иванов беззлобно улыбнулся.

— Шутка за пазуху не лезет: одним по нотам играть, другим в ладоши хлопать. В общем, приготовься, бригадир. Хлопать придется обязательно.

Панас Кириллович неторопливо налил седьмой стакан чая.

— Хороший ты рыбак, Иван. Умеешь рыбу брать, уют устраивать, с людьми ладить. Верно, есть у тебя в характере избыток соли и перцу, но это терпимо. А насчет вашего кружка, извини, враки. Что за учение — без учителя? А где его взять?

Тут Иванов почему-то засмеялся. Глянул на бригадира и засмеялся еще громче. Панас Кириллович насторожился, спросил:

— Ты, может, голубь, малость «причастился»?

Иван тяжело перевел дыхание.

— Ладно. Перемелется… Интересно, товарищ начальник. Очень интересно!..

Ночью случилось ЧП: южный ветер резко сменился на западный, и в бухту с моря ворвалась высокая гремучая волна. Мотобот бригадира «Утенок» сорвало с якоря и закачало, закружило на зыби, унося на скалы. Береговой вахтенный ударил в обрубок рельса, подвешенный на столбе, и по знакомому голосу сигнала население малого стана поднялось на ноги в течение считанных минут.

Первыми у лодок, вытащенных на крутой откос, подальше от полосы прибоя, оказались Братан и его молоденький моторист Мишутка. И пока Иван Иванов, необычно строгий и собранный, отдавал распоряжения своей дружине, Панас Кириллович и Мишутка сдвинули на воду одну из лодок и пошли на веслах к мотоботу.

Лишь через несколько минут, уже отдаляясь от берега, Панас Кириллович понял, что второпях, да еще спросонья, неверно оценил силу ветра, высоту и разгон волны: их малую лодчонку, которая сначала шла довольно бойко, ударил, поставил торчком и тут же захлестнул огромный вал. Барахтаясь в ледяной воде, Панас Кириллович попытался сбросить сапоги и тяжелую фуфайку. Это ему не удалось, и он решил плыть к «Утенку» в одежде. Расстояние до судна было невелико, какие-то сорок метров, но вскоре Братан заметил, что мотобот нисколько не приближался, — уходил все дальше, дальше… И последнее, что запомнилось бригадиру в те злые, безнадежные минуты, — какая-то белая стенка и на ней распластанный парень с черным, кричащим ртом… и глаза парня… необычайные глаза, к тому же удивительно знакомые. Так и не припомнилось Братану, где и когда он видел эти глаза.

В тишине и странном покое он долго и напряженно прислушивался, раздумывая над одним-единственным вопросом: неужели так и умирает человек? Знает, что уже умер, и продолжает слышать чьи-то голоса и далекую негромкую мелодию. Если бы он мог сказать на прощанье своим ребятам хотя бы два-три слова! Свое последнее желание! Нет, не услышат. А Мишутка? Умер и он? Ну, косматое, беспощадное Охотское, каким же значится бригадир Братан у тебя на счету? В какие глубины ты его упрячешь? Можешь не бесноваться, не радоваться: он — настоящий курильский рыбак, и думал не о смерти в серой твоей пучине, и в самую последнюю минуту не устрашился тебя… Нет, не устрашился. Нет и нет!..

Голос Ивана Иванова — не насмешливый, как обычно, а словно бы просящий и сдавленно взволнованный, — послышался где-то совсем близко, но Братан не тотчас разобрался в смысле слов:

— Губы дрогнули… Братцы, родные, ну, ей-богу, дрогнули! О, ты, дьявол, счастливый, Петр Петров!..

Панас Кириллович прислушивался и раздумывал: значит, в звене обретается еще один «двузначный»? Может, и он хлебнул студеной морской водицы и, счастливый, остался жить? Да, в таком случае, действительно, счастливый…

Братан пошевелил руками, убедился, что целы и послушны, крякнул, поднатужился, приподнялся, сел; в тесной комнатушке то ли в тумане, то ли в табачном дыму перед ним замелькали, потом постепенно четко обозначились напряженные, неподвижные лица.