Алексей Писемский - Мещане

• Название: Мещане
• Автор: Алексей Писемский
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Он потому тебе нравится, что на тебя похож! - возразила ему резко та.

Генерал ей на это ничего не ответил, а встал и ушел в свой маленький кабинетик.

На другой день Траховы уехали в Петербург, куда граф Хвостиков и Долгов написали Татьяне Васильевне письма, в которых каждый из них, описывая свое страшное денежное положение, просил ее дать им места.

Татьяна Васильевна, получив такое воззвание от своих друзей и единомышленников, каковыми она уже считала Долгова и графа Хвостикова, принялась горячо хлопотать об их судьбе. Она при этом прежде всего припомнила, как ее отец-масон радел к положению низших "каменщиков". Средства ее, впрочем, для сей цели ограничивались тем, что она начала толковать и долбить мужу, что он непременно этим двум человекам должен дать места, - на том основании, что в настоящее время они гораздо более нужны, чем он сам. Генерал хотел было сказать жене, что теперь нужны военные люди, а не статские; но зная, что Татьяну Васильевну не урезонишь, ничего не сказал ей и, не спав три ночи сряду, чего с ним никогда не случалось, придумал, наконец, возобновить для графа упраздненное было прежнее место его; а Долгову, как человеку народа, вероятно, хорошо знающему сельское хозяйство, - логически соображал генерал, - поручить управлять их огромным имением в Симбирской губернии, Татьяна Васильевна нашла этот план недурным и написала своим просителям, что им будут места. Граф, не откладывая времени, собрался в Петербург и вознамерился прямо приехать к Траховым и даже остановиться у них, надеясь, что те не откажут ему на время, по крайней мере, в гостеприимстве.

Накануне отъезда своего он зашел к Бегушеву.

- Александр Иванович, вы были таким благодетелем мне... Я понимаю, что вся моя жизнь должна была бы остаться на служение вам, но теперь совершаются такие крупные дела, что я должен переехать в Петербург по приглашению Трахова.

- На службу к нему? - спросил Бегушев.

- Да, - отвечал горделиво Хвостиков.

Бегушев, конечно, догадался, что, как и почему это так устроилось, и сказал только графу:

- С богом!

- Именно с богом! - повторил граф с чувством и на следующий день в карете Бегушева уехал на железную дорогу.

Долгов тоже зашел к Бегушеву ради объявления, что он уезжает в имение Траховых управляющим.

- Какой вы управляющий, когда вы и с своими делами так плохо владеете, - сказал ему прямо Бегушев.

- У них старост на это много, но я увижу тут народ! - возразил Долгов.

- Увидят этот народ, только уж не вы!

- Кто ж его увидит?.. Вы, что ли?

- Может быть, и я! - отвечал протяжно Бегушев.

- Не знаю, как вы будете видеть и наблюдать этот народ, сидя на диване!.. - сказал он и мрачно задумался. - Вообще, скажите мне, Бегушев, вы меня нисколько не любите и не уважаете? - присовокупил он.

Бегушев, немного сконфуженный таким прямым вопросом, отвечал, слегка подумав:

- Напротив, очень люблю и уважаю.

Последнее слово он как бы проглотил.

- За что?

- Вы не мещанин и не торгаш.

- Благодарю, благодарю!.. - воскликнул Долгов с расцветшим от удовольствия лицом и тут же старому товарищу под секретом поведал, что, помимо своей управительской деятельности, он везет в Петербург несколько публицистических статей своих для печати, которые, как он надеется, в настоящих событиях разъяснят многое.

Бегушев усмехнулся про себя, будучи твердо уверен, что у Долгова никаких нет статей, и что ему решительно нечего печатать, и что в Петербург он привезет лишь себя и присущую ему невообразимую способность разговаривать.

Покуда все это происходило, Прокофий, подобно барину своему, тоже обнаруживал усиленную и несколько беспокойную деятельность; во-первых, он с тех пор, как началась война, стал читать газеты не про себя, но вслух - всей прислуге, собиравшейся каждый вечер в просторной девичьей пить чай за общим столом. Более прочих по случаю прочитанных известий разговаривали и воздыхали Маремьяша и старик Дормидоныч. Прокофий на все высказываемые ими мнения и соображения обнаруживал явное презрение и даже некоторую злобу; с своей же стороны он произносил только при названии какого-нибудь города, по преимуществу в славянских землях: "Мы были там с барином!"

- А как там живут, лучше или хуже нашего? - спросил его однажды повар.

- Ну да, есть где-нибудь такое житье, как тебе - борову, - оборвал его, по-видимому ни за что ни про что, Прокофий.

Повар на это лишь рассмеялся. Кстати, об его наружности: несмотря на свои пятьдесят лет, сей великий мастер поваренного искусства был еще молодчина и чрезвычайно походил на Виктора-Эммануила{333}: такие же волнистые усы, такая же курчавая голова; пить он мог сколько угодно, совершенно не пьянея. Вряд ли у него в последние годы не завелось кой-чего с Минодорой. Замечал ли это Прокофий - неизвестно, но только день ото дня он делался все более и более строг с поваром, а тот как бы больше все отшучивался от него.

Десятое сентября, в именины Минодоры, обычное заседание вышло несколько бурнее. На столе, кроме самовара, были наставлены: водка, ром, селедка, изюм, яблоки и орехи. Поваром был приготовлен вкуснейший пирог и зажарена четверть телятины. Минодора - расфранченная, стройная и весьма миловидная разливала чай. В числе гостей у нее был также и старик Дормидоныч, о внешнем виде которого я тоже теперь хочу сказать. Видали ли вы картину Перова "Первый чин"? В картине этой на сына дьячка, тупоглазого малого, старик-портной примеривает вицмундир. Портной этот как будто бы писан был с Дормидоныча, который тоже был портной, сильно нюхал табак и страстно любил выпить. Шить, впрочем, он уже ничего не мог - по случаю слабости зрения и дрожания в руках; единственное его занятие было, что он вязал шерстяные чулки, которые и продавал у Иверских ворот, а при этом выпрашивал и подаянье, которое прямо и проносил в кабак; касательно табаку его обеспечивал Александр Иванович, велевший, по ходатайству Минодоры, каждый месяц выдавать Дормидонычу по два рубля серебром в месяц. В настоящий вечер Дормидоныч, стремясь воспользоваться возможностью понасосаться на даровщину, тянул стакан за стаканом пунш. Маремьяша, разодетая еще лучше Минодоры, блистала даже небольшими брильянтиками в серьгах и брошке. Два молодые лакея прислушивались к звонку Александра Ивановича, и когда тот раздавался, они поочередно убегали к нему и, исполнив приказание барина, возвращались к трапезе и тоже позанялись пуншем. Прокофий, ничего почти не пивший, был мрачней, чем когда-либо, и по временам взглядывал то на жену, то на старшего сынишку, которого он любил, кажется, больше других детей.

Посреди всеобщего молчания вдруг заговорил Дормидоныч, обращаясь к Прокофью:

- А гроб господень вы видели там?

- Где?

- Где вы были, как нам рассказывали.

- Дурак! - обругал его Прокофий - вероятно за нетвердое знакомство с географией.

- Хоть бы бог привел съездить на Афонские горы{334}, - сказала Маремьяша. - Когда мы с Аделаидой Ивановной жили еще в деревне, к нам заезжал один греческий монах и рассказывал, как там в монастырях-то хорошо!

Прокофий при этом злобно взглянул на Маремьяшу. Он был с барином и на Афоне; но из этого путешествия помнил то лишь обстоятельство, что у них в сих святых бы, кажется, местах украли чемодан.

- А ты вынимал жеребий? - обратился он затем к одному из молодых лакеев.

- Вынимал-с! - отвечал тот.

Прокофию давно уже вся его собратия говорила "вы", и даже иногда с прибавлением "с".

- Ведь притянут теперь тебя, - продолжал Прокофий.

- Говорят-с! - отвечал лакей.

- И прямо тебе турка пулю в лоб всадит... благо лоб-то широкий, пошутил над ним повар.

- Что ж, на то и война! - произнес ветрено молодой лакей.

- Как бы и тебе стали целиться в брюхо, так не промахнулись бы! оборвал еще раз повара Прокофий.

- Это верно! - согласился тот и ударил себя по животу.

Минодора на это чуть заметно усмехнулась, а Маремьяша стыдливо опустила глаза в землю.

- Теперь надо молить царицу небесную, чтобы она помогла нашим воинам завоевать славян... - начала было она выпечатывать.

- А зачем они нам? - остановил ее озлобленным голосом Прокофий. - Видал я их много; шлялись они к нам в Париже... Барин им денег давал, поил и кормил их!..

Прокофий тут перемешал: к Бегушеву ходили не одни славяне, а и эмигранты поляки, жиды и даже обнищавшие французские рабочие.

- Наталья Сергеевна на что уж была добрая, - продолжал он с искаженным от злости лицом, - и та мне приказывала, чтобы я не пускал всех этих шляющих, болтающих: "Моли бога об нас!.." Христарадник народ, как и у нас вон!.. - заключил Прокофий и при этом почти прямо указал глазами на Дормидоныча.

Чувства милосердия и сострадания к слабым у Прокофия совершенно не было!

- Христарадники, брат, люди божьи!.. Им помоги - все равно, что Христу помог!.. - осмелился было возразить ему уж совсем пьяненький Дормидоныч.