Павел Евдокимов - Женщина и спасение мира

• Название: Женщина и спасение мира
• Автор: Павел Евдокимов
• Жанр: Религия

Книга жившего во Франции русского христианского писателя и богослова Павла Евдокимова "Женщина и спасение мира" хорошо известна на Западе, где она впервые была опубликована в 1958 году на французском языке. К теме женщины русское богословие, к сожалению, обращалось и в прошлом и в настоящем довольно редко. Автор пытается осмыслить предназначение, роль и место женщины в историческом онтологическом и эсхатологическом контексте. Он пишет уверенными мазками, умело пользуется святоотеческим наследием и трудами современных православных и католических богословов. Несомненная эрудиция и хорошее знание источников, могут создать впечатление, что в его книге раскрывается церковное учение. Конечно же это не так. В замечательной работе "К вопросу о "Filioque" (СПб. 1913г.) наш выдающийся церковной историк Василий Болотов (f5 апреля 1900 г.) дает четкие критерии различения теологумена и частного богословского мнения и проводит их отличие от догмата. "Содержание догмата — истинное, — говорит он, — содержание теологумена — только вероятное, это — богословские мнения святых отцов единой неразделенной Церкви. От теологумена я различаю достаточно резко богословские мнения. Это лишь частные мнения тех... кто не более как только богословы... Каждый русский богослов является в сущности представителем только своего личного мнения... и если я свои частные мнения выбираю... из круга богословских мнений, я отвечаю за них как за свои собственные догадки".

С подобным частным мнением и догадками мы как раз и имеем дело у Евдокимова. А если это так, то с его идеями можно не соглашаться и полемизировать. Такая творческая полемика, думается, и стала бы важным и полезным результатом публикации на русском языке его во многом спорной книги.

Протоиерей Владимир Башкиров, г. Минск

---

"...Отныне будут ублажать Меня все роды" (Лк.1.48). Ангельское приветствие "Радуйся, Благодатная Мария" (Лк.1.28) становится ежедневным богослужебным опытом Церкви, узаконенным вселенскими соборами. Есть таинственное совпадение в том богословском молчании, которое окружает в течение первых трех веков Дух Святой и Пресвятую Деву, но Их двойной кенозис завершается громким прославлением, тоже одновременным, в IV и V веках. Пресвятая Богородица является как предустановленный центр мира, как освященное место пришествия Божьего. Состояние Ее Святости дает Ей возможность родить не Младенца-Христа, но Богочеловека; это побуждает называть Ее не простоTheotokos — Богородица, но Theo-anthropotokos — рождающая Богочеловека.В качестве новой Евы Она, как и Адам содержит в Себе все человечество; плоть, которую Она взаимодает Своему Сыну, — это плоть матери всех живущих(Быт.3.20). "...Се, Матерь твоя!" — говорит Иисус Иоанну (Ин.19.27), и все человечество через апостола Иоанна Богослова снова обретает свою Мать. Своею Благодатью материнской помощи Она покрывает всю Вселенную, потому что Она ее носит в Себе и рождает ее для зона Духа Святого; "Есть только одна Пресвятая Дева Матерь, и мне нравится называть ее Церковью", — говорит Климент Александрийский[285].

Христос зачинается от Духа Святого и Марии Девы, говорит Символ веры. Таким образом всякий верующий возрождается от Духа Святого и от fiat — "да будет" Пресвятой Девы; в вере мы тоже рождаемся от Пресвятой Богородицы. Вот почему в диалоге с Ангелом в момент Благовещения Пресвятая Дева Мария возрастает до размеров Храма, который "пространнее небес". На одной иконе — так называемое "Устюжское Благовещение" — Младенец уже изображается в Пресвятой Деве. Это — рождение от Духа Святого в самый момент произнесения слов "Да будет мне по слову твоему" — рождение согласно повелению Божьему: "...Ибо Он повелел и сотворилось" (Пс.148.5).

Если Церковь в самом своем бытии является агиофанией—явлением Святости, то Пресвятая Дева олицетворяет эту Святость; Пречистая, она есть panagia — Всесвятая, и тем самым — Образ Церкви: Святость Божья в святости человеческой. Св. Кирилл Александрийский прославляет "Марию Приснодеву, ten agian ecclesian[286] — святилище".

ГЛАВА II АРХЕТИПЫ

Мы подходим к такому моменту наших размышлении, когда мысль психолога Юнга многое может нам подсказать: ее глубина побуждает богословов внимательно рассмотреть некоторые ее аспекты. Широта исследовательского подхода Юнга делает его психологию неуязвимой для какого бы то ни было обвинения в "психологизме"; для него опыт души охватывает как психическое (душевное), так и духовное. Его иерология (наука о священном) явно содержит элементы богословия. Всякое внутреннее явление нашей жизни относится к содержанию нашей души (psyche), которая есть место "эпифаний". Фундаментальное для Юнга утверждение родства образа Христа и некоторых содержаний человеческого бессознательного очень сближает его мысль с христологией. Действительно, архетип Богочеловека "вечно присутствует"; во Христе он переходит в историческую реальность — Воплощение. Здесь высказывания Юнга почти совпадают со святоотеческими. Для него "образ Божий, отпечаток которого... находится в душе, есть образ образа. Христос... является истинным образом Божиим, и по Его подобию была создана наша psyche"[287]. Так уже думал Ориген: "Образ Божий... — что же Он, как не наш Спаситель, Который есть Первородный среди тварей"; также у Илария: "Образ Божий есть Первородный среди тварей... Человек создан по этому образу"[288]. Истолковывая образ. Юнг видит в нем "архетип себя самого", что согласуется со словами св.Григория Богослова: "Иисус Христос представляет в образе (архетипе) то, чем мы являемся"[289]. "Я сам" выше сознательного "я"; если это последнее есть центр сознательного, то "я сам" содержит в себе и подсознательную часть psyche, являя собой центр человеческой целостности и становясь тем самым предельным понятием. Эта целостность ставит проблему интеграции всего того, что является "тенью", то есть проблему осуществления прозрачности путем полного просвещения; таким образом речь идет о пути восхождения: от ограниченного "я" нужно перейти к полному "я" ("я сам"), от более глубокого плана — к более высокому, от архаичного животного инфантилизма подняться до духовного homo maximus (максимального человека). В конце концов человек должен достичь того, чем он является по своей сущности, — образа, отпечатка Архетипа {typos значит удар, отпечаток). Это объясняет многочисленные символы "себя самого", которые направляют и подсказывают путь: "жемчужина", "венец", "солнце", а также "мандала" — священные образы интеграции.

Юнг показывает динамизм Образа в историческом существовании в противовес часто встречающимся абстракциям богословов, которые не исчерпывают отношение между образцом и его воспроизведениями, так как образ Архетипа в человеке имеет профетическую функцию. Ученик Юнга Кюнкель употребляет очень выразительный термин: ведущий образ, образ-путеводитель. Со стороны человеческой, он подготовляет пришествие Архетипа: готовится к этому Пришествию, стремится к нему и тем самым привлекает Его. Со стороны Божественной, Образ выражает желание Бога стать человеком[290]. Это предварительное действие Образа показывает, что именно в качестве Архетипа Христос пришел к Себе, и если Он оказался у Себя (т.е. у своих — Ин.1.11), то потому, что "свои" действительно были созданы по Его архетипическому образу.

Юнг, почти единственный среди психологов резко подчеркивает всю реальность зла, его радикальность. Он не допускает какого-либо смешения зла с темным полюсом бытия, с его утробной тайной. Причина зла в извращении, в сознательном отказе от Божественной Любви, что и создает Ад. Зло не является только privatio boni (отсутствие добра), оно — дьявольский противник, очень конкретный и очень реальный "враг". Именно этот реалистический подход ставит столь трудную проблему эсхатологии. Архетип Христа в своем качестве начала интеграции и рекапитуляции несет в себе абсолютную универсальность и постулирует апокатастасис — восстановление первоначальной целостности. Юнг считает, что школьное богословие разделяет архетип на две части: на небо и ад; что оно недостаточно серьезно воспринимает слова:  "...да будет Бог все во всем" (lKop.l5.28), и приходит к неудовлетвори тельным определениям вечности. Ада и последней судьбы Сатаны. Вопрос поставлен четко, однако он обречен оставаться вопросом. Может' быть, в этом и заключается его положительное значение, так как на нашем уровне понимания на него невозможно дать никакого категорического ответа, и всякий богослов должен соблюдать здесь крайнюю осторожность. Св. Анастасий Синаит вспоминал при этом "несчастного Оригена" и призывал к молчанию[291]. Об этом хорошо говорит преп. Максим Исповедник: "Учители Церкви, которые могли многое сказать об этом месте [в Св.Писании] по причине благодати, которую они имели, сочли более осторожным почтить его молчанием, так как, по их мнению, ум толпы неспособен был понять глубину этих слов"[292].

Апокатастасис может быть только аспектом нашей молитвы, подвигом нашей любви. Можно выразить это парадоксальным образом: именно от нас Бог ожидает апокатастасиса...

Наряду с личным бессознательным. Юнг открывает и показывает коллективное бессознательное. Это последнее играет огромную роль и выражается в снах, мифах, волшебных сказках. Здесь встречаются постоянные и универсальные символы, которые снова и снова возвращаются: образы дерева, змия, горы, царя, ребенка. Они являются образами архетипов, которые живут в коллективном бессознательном. Архетипы определяют общие для всех господствующие тенденции и располагают к формированию одних и тех же представлений, обладающих большой энергетической силой. Они не наследуются, но являются врожденными и принадлежат универсальной и самотождественной структуре psyche. Anima и animus, сознательное и бессознательное, интровертивность и экстравертивность, рациональные функции (мысль, чувство) и иррациональные функции (ощущение, интуиция) являются инфракомплементарными частями psyche; конфликт между ними вызывает невроз; напротив, здоровье состоит в гармонизации противоположностей. Если в логическом противоречии члены оппозиции взаимно исключают друг друга, то в экзистенциальном противоречии противоположные, но взаимозависимые члены (например, мужское и женское начала) могут достигать высшей интеграции, что можно определить термином Николая Кузанского co'incidentia oppositorum (совпадение противоположностей)[293].

Св. Григории Нисский уже это утверждал: "Даже то, что в человеке кажется противоречивым..., должно быть синтезировано и упорядочено..., чтобы кажущиеся противоречия разрешились в соответствии с одной и единственной целью, ибо Божественная сила способна явить надежду там, где уже нет надежды, и указать путь там, где он невозможен"[294].