Павел Буркин - Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы)

• Название: Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы)
• Автор: Павел Буркин
• Жанр: Фэнтези

В смертельной схватке схлестнулись два народа. Побежденные и победители, порабощенные и поработители, захватчики нынешние и захватчики вчерашние. Даже у вождей нет выбора - никто не властен убежать от судьбы, остановить древнюю вражду. Сметая границы государств, ломая судьбы и сжигая города, по миру Сэрхирга катится каток войны. Топливом для него служат старая ненависть и иномировые технологии. Кто прав, кто виноват - как разберешься, когда и те, и другие превзошли жестокостью зверей? Можно ли построить аналог СССР на средневековых технологиях? И выдержит ли испытание огнем и железом Любовь, зародившаяся на развалинах мира? Этого знать не дано никому. Потому что рушатся старые правила, а Ночь Мира сменяет Кровавый Рассвет. ВНИМАНИЕ! ПОД НАЗВАНИЕМ "ВЕТЕР, НЕСУЩИЙ СТРЕЛЫ" ЭТОТ РОМАН БЫЛ ОПУБЛИКОВАН ИЗДАТЕЛЬСТВОМ "YAM-PUBLISHING".

---

  Хотя что-то подозрительно долго не кончаются "трофейные" снаряды требюше: наверняка алки разгадали-таки секрет смеси, а их мастера научились делать снаряды...

  Тород воткнул факел в бронзовый держатель. Выбрал снаряд поменьше, поднял. Ядро было тяжеленное, весило, наверное, три пуда, не уронить бы на ноги... Какие же нужны были механизмы, чтобы метать самые большие, втрое большие, на полмили? Как в Лакхни или еще больше? И каких инженеров должна была растить Империя, чтобы такие машины умели строить сотнями? Но если таких мудрецов были сотни, а то и тысячи - сколько должно было быть просто грамотных? И где находили средства и учителей, чтобы их всех учить?

  А ведь несмышленым мальчишкой он еще застал Старый Сколен: ему было пять лет, когда солнце скрыла Великая Ночь. Ровесник Амори, вот так-то... Помнится, отец еще бранился на глупость чиновников, на непокорство смердов, на бесконечные, разоряющие страну Северные походы. По нынешним временам ведь мелочи, но как тогда плевались, мечтая, когда же этот колосс рухнет и настанет свобода. Колосс рухнул, свобода наступила - правда, в обличии алкских рыцарей. Нате ее, жрите, сколько влезет. И радуйтесь. Опять же, пока не треснете.

   Потом были Кровавые топи. Помнится, отец чуял подвох: он был очень умным человеком, понимал, что Империя уже не та. Сам не поехал, отговорившись хворью, и сыновей не пустил. Как в воду старик глядел, вскоре пришла весть о резне. Но в главном - просчитался. Той же осенью, в аккурат после сбора урожая, в село заявились алкские рыцари и привезли королевский указ: освободить имение для какого-то там худородного, по имперским меркам, алкского барона. В случае покладистости разрешалось унести из дома столько, сколько хозяин дома - а отцу уже было далеко за шестьдесят - сможет пронести целый день, не присаживаясь.

  Помнится, Тород и братья готовы были взяться за оружие, поднять селян и броситься в бой - но отец убедил их подчиниться. Он выдержал, пронес набитый тем, что поменьше, да поценнее, мешок до заката. Окруженные рыцарями, с ним уходили мама с младшими дочками, сыновья и их семьи. Потом он еще хотел поехать в Алкриф, чтобы добиться справедливости у самого короля... Но в конце концов их отвели подальше в лес - и там поработали алкские копья. Последние крики женщин и ребятишек, отцовы проклятия и предсмертный хрип братьев до сих пор навещают его в кошмарах. Он и сам на палец разминуся со смертью - копье вошло между лопаток, но чуть выше сердца. Тород покатился в заросший ежевикой овраг - там ему предстояло провести самые страшные дни жизни. Он выкарапкался, потому что слишком сильно ненавидел. Пальцами с сорванными ногтями терзал неподатливую землю, пытаясь похоронить раздцувшиеся, обглоданные волками трупы близких. Потом залез в колючие кусты, вытащил отлетевший туда отцовский меч. Дело пошло быстрее. А когда снова научился ходить, отправился обратно. Его вела ненависть, она же помогла поджечь дом, в котором прошло детство. Лучшей музыкой на свете показались ему прорывавшиеся сквозь треск пламени предсмертные вопли алков и продавшихся им сколенских шлюх. Подневольных? Может быть. Что ж, он мстил и за них.

  Так двадцатилетний Тород начал личную войну с алками. А здесь, похоже, он ее заканчивает... Нет! Война не закончится, пока хоть один алк остается на сколенской земле! И пока хоть один сколенский солдат способен держать в руках меч. И пусть его смерть заставит других не сдаваться - и победить!

  Тород захрипел от натуги, поднял снаряд и швырнул на бочки с каменным маслом, пинками разбил несколько других глиняных оболочек, пачкаясь в черной смолянистой жиже. Вот и все. За Сколен! За Императора! - не нынешнего труса на троне, а настоящего, как Эвинна была настоящей императрицей. Пусть он придет на смену ничтожествам и расставит все по своим местам! Отец, я иду к тебе!

  За спиной загремели шаги - так стучат алкские сапоги по камню.

  - Сколенец, на колени, и останешься жить! - разгоняя все сомнения, с алкским акцентом закричал один из них. Это могло значить лишь одно: все, с кем породнила борьба за Сколенскую Империю, мертвы, во дворце только алки, а значит, пора устроить достойное погребение. Тород вырвал факел из держателя и, усмехнувшись, повернулся к алкам.

  - Вам, поди, холодно? - издевательски усмехнулся он. - Согреть?

  Грохнула винтовка, пуля вошла Тороду точно в сердце, сколенец умер быстро и куда легче, чем рассчитывал. Обманулся и алк: факел вырвался из мертвой руки и упал в разлитую зажигательную смесь. Загудело, побежав по дереву и глине, пламя. Осознав свою судьбу, алки ринулись наверх - но чему быть, того...

  Они не успели пробежать и десяти ступеней, не то что выбраться наверх и предупредить грабящих дворец однополчан. Один из снарядов, не выдержав жара, лопнул, стронув со своих мест остальные. Огненный вал пронесся по подвалу, вздыбились и рухнули в пламя перекрытия, а огонь уже бежал по массивным, пересохшим балкам, по гобеленам и портьерам, по ставням и стропилам крыши. В сущности, во дворце каменными была лишь несущие стены, остальное вспыхивало, как стог сена. В неистово ревущем пламени нашли свое погребение доблестно павшие сколенцы, а в пылающих комнатах метались живые факелы - некоторые алки прыгали из окон, но раскаленные докрасна кирпичи рушились, погребая под собой "счастливчиков".

  Дворец пылал как свеча, от неистового жара занимались окрестные дома, а от них все, что еще не горело в Тольфаре. Они рушились, заживо погребая алков и сколенцев. Еще много лет растрескавшиеся от жара, оплавленные руины будут необитаемы, пока время не сотрет следы ярости последего боя несдавшихся и непокоренных. Немногие уцелевшие погорельцы - по большей части старики с малыми детьми, белея обмороженными щеками, пугая ожогами, глядя на мир запавшими от голода глазами - брели прочь, навстречу снежной пустыне, из полыхающих развалин. Алки их не трогали - им самим надоела бесконечная резня, суровая зима и постоянная тревога. Немногие из немногих дожили до весны...

  Единственным человеком, который сейчас радовался в Тольфаре, был Нэтак. Амори сдержал слово, мешок золота достался Нэтаку, а с ним и охранная грамота, чтобы не ограбили по дороге алкские разъезды. Где-то в дальних кварталах еще шли бои, дым от дворца стлался по улицам, пачкал снег копотью, но это уже неважно. Мешок с золотом у него с собой - его хватит, чтобы прожить, ни в чем не нуждаясь, всю оставшуюся жизнь. Он поселится где-нибудь в Энгольде, станет давать деньги в рост, а потом задирать юбки дочерям неоплатных должников. Устроится лучше, чем покойный идиот Тьерри. Еще успеет сделать наследника, которому и передаст состояние - вместе с умением его пополнять.

  Нэтак заснул - и все это увидел во сне. А проснулся не от поцелуя податливой красотки, а от запаха гари. Дым серыми космами вползал в окно.

  Он метнулся к окну. Так и есть, пылает вся улица, а из первого этажа его дома уже валит дым. "Через окно; внизу сугроб" - подумал он. Схватил мешок, и тут случилось страшное: возле самого окна хлипкие половицы разошлись, нога оказалась намертво зажата между досок. Он дернулся - но только крепче увяз. Глухо и жутко хрустнула кость, боль ударила в сознание, лишая способности думать и действовать.

  Ему не повезло помереть от ужаса. Не повезло и задохнуться в дыму. Зато "повезло" увидеть, как пламя прорвалось сквозь перекрытия, охватило ноги, а затем всю одежду, ощутить ни с чем не сравнимую муку. Разве что с теми страданиями, которые уготованы таким, как он, в преисподней.

  ... Когда отбушевали пожары, на руинах алки нашли невиданных размеров слиток - целый пуд золота. К нему намертво приварились чьи-то обугленные, растрескавшиеся и оплавленные кости. Алков скелеты не смущали - без малейшего почтения, чеканами они выковыряли кости, само золото переплавили на слитки и поделили.

  Жизнь неслась вперед, и судьба не замедлила с приговором тем, кто в трудный час предал Сколен.

  ...Все четверо членов суда над Эвинной не пережили того года. Телгран ван Олберт, настоятель Тольфарского монастыря, остался в пригородном храме, надеясь на свои связи с алками. Он плохо знал своих новых хозяев! По приказу Амори алки посадили его в железную клетку, а под ней развели костер, в который бросили сырую солому. Вопли задыхающегося настоятеля здорово позабавили алков, они еще долго хохотали, вспоминая конец "жирной сколенской свиньи".

  Следующим встретил свой конец Тольвар ван Стемид: по приказу Амори и короля Карда уже после пленения Эвинны он проехал под городской стеной, призывая горожан сдаваться. Залп со стен заставил его замолчать навсегда.

  Нидлир ван Эльвар сразу после суда над Эвинной был взят под белы ручки, обвинен в государственной измене и сожжен в том самом Гверифском храме, где должны были казнить Эвинну. Наверное, за то, что Воины Правды упустили Эвинну, и не имело значения, что доспехи - неважная защита против трехлинейки, а пуля летит дальше стрелы и ножа.