Анна Смолякова - Замок из песка

• Название: Замок из песка
• Автор: Анна Смолякова
• Издательство: ЭКСМО-пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-04-001581-X

Красота, талант, трудолюбие — всем этим обладает юная балерина Настя Суслова. Вот-вот осуществится ее мечта — она будет танцевать с самим Алексеем Иволгиным, уже давно покорившим ее сердце. Но репетиции неожиданно прерваны, рухнули надежды на счастье — Алексей уезжает в Москву. Бросив все, Настя отправляется в столицу на поиски любимого и находит его, увы, только для того, чтобы убедиться, что Иволгин недостоин ее чувства. В самые трудные минуты жизни Настя встречает Антона — мужчину, с которым наконец находит настоящую любовь и счастье…

---

Я так и не поняла, отчего тихо заплакала: от того ли, что увидела, каким светлым и спокойным стало лицо Антона, когда он вместе со мной опустился на пол, от того ли, что небывалая нежность, переполняющая мое сердце, была слишком непривычной.

— Что с тобой? Что случилось? — тревожно спросил он, приподнимаясь на локте и заглядывая мне в лицо.

И я, стесняясь своих сумбурных чувств и просто не зная, как объяснить, вдруг ни с того ни с сего спросила:

— А твои девчонки, тогда… Они говорили про какую-то Лену. Кто она?

— Бывшая жена. Мы с ней в одной группе учились. Пять лет уже, как развелись.

— …И Ольга сказала, что ты ее очень долго не мог забыть…

— Ну, — Антон отмахнулся, — девчонки любят все излишне драматизировать!

И в том, как легко, почти небрежно он отмахнулся, мне вдруг почудилось что-то знакомое. Это пугающе знакомое было в его взгляде и когда мы прощались возле подъезда Жанны Викторовны, и когда я убегала из его квартиры.

— Антон! — Я тревожно стиснула руки. — Антон, пожалуйста!

И он понял, почувствовал, потому что тут же стал серьезным. Поцеловал мой затылок, скользнул губами по все еще стиснутым, напряженным пальцам:

— Правда, все прошло, Настенька. Давно прошло… Теперь только ты. Ты одна…

А я вдруг поняла, что больше всего на свете хочу танцевать Одетту и на бесконечно долгий, прекрасный миг замирать в летящем арабеске Белого Лебедя. Хочу, чтобы и завтра, и всегда Антон целовал мои пальцы и глаза. Хочу любить, и чтобы ему была нужна моя любовь. Вся, без остатка…

До утра мы так и не уснули. А когда рассвело, Антон спустил ноги с кровати и просто сказал:

— Сейчас пойдем к тебе и соберем твои вещи. Больше ни одной минуты ты в том номере жить не будешь.

— Ладно, — я со счастливой улыбкой потерлась щекой о его плечо, — только перед Алексеем неудобно как-то, я же слово давала… Но ведь, в самом деле, дуэт уже сложился, какая теперь разница?

— Да даже если б и не сложился! — Он хмыкнул и потянулся за брюками. — Я с твоим сексуальным террористом еще поговорю… Хорошо мужик устроился! Еще и истерики закатывает!

— Не надо. Я ведь добровольно помочь ему согласилась.

— Ладно, на месте разберемся… Кстати, выбери пока какую-нибудь мою рубашку вместо своей блузки.

Я еще раз счастливо пискнула и побежала в душ.

А когда мы вышли на улицу, моя голова чуть не закружилась от восторга. И дома, и деревья, и шпили старинных башен — все было золотым. Стрелки старинных часов, тех, что вчера били полночь, сияли солнечными бликами. А в мозаичных окнах величественного собора солнце распадалось на тысячу радужных брызг.

— Антоша, красиво-то как! — Я, сцепив руки на затылке, сделала простенький пируэт.

— А ты только заметила? — Он ласково усмехнулся и обнял меня за плечи.

На нашем этаже было еще совсем тихо. Вчера оттанцевали последний гастрольный спектакль, на сегодня было запланировано возвращение в Москву, поэтому народ сладко отсыпался. Ключ от номера лежал в кармане моего свингера, но мы, естественно, решили постучаться. Никто не ответил ни после первого осторожного стука, ни после того, как Антон довольно громко побарабанил в дверь кулаком.

— Он что у тебя, спит, как сурок?

— Да нет, — я пожала плечами и полезла за ключом. — Вообще-то Иволгин и будильник всегда первым слышал, который, между прочим, у меня на кухне под ухом стоял… Может, забрел вчера куда-нибудь? С него вполне могло статься.

— Ну что, тогда открывай…

Я открыла и в первый момент остолбенела от неожиданности. Иволгин лежал на полу посреди комнаты с выброшенной вперед правой рукой. Шея его была неудобно вывернута, глаза закрыты. Рядом с распахнутой тумбочкой на полу валялась пустая упаковка из-под таблеток. В форточку тянуло холодом. И самолетик, сложенный из вчерашней газеты, мерно покачивался на краю стола.

— Ой! — только и смогла вымолвить я, судорожно вцепившись в косяк.

Антон кинулся к Иволгину, перевернул его на спину и прижался ухом к груди.

— Он не пьяный, нет? — было первым, что пришло мне в голову.

— Нет. Водкой не пахнет. Дыхание очень плохое, но живой… Буди кого-нибудь, врача вызывать надо…

— Наверное, с сердцем плохо. У него и вчера болело, и вообще…

И тут взгляд Антона упал на упаковку от таблеток. Он взял ее с пола, вместе с документами и какой-то книгой вывалил из тумбочки на ковер еще две пустых коробки. Снова повернулся к Иволгину и указательным пальцем приподнял его веко.

— Сердце, говоришь? — Голос его стал жестким и решительным. — Если еще и сердце, то дело плохо. А то, что ты сейчас перед собой видишь, называется — наркотическая кома… Быстро дуй за врачом!

* * *

В самолете я сидела рядом с Антоном. Иволгин, бледно-зеленый, едва живой, накачанный всеми возможными и невозможными медицинскими препаратами, полулежал в кресле в самом конце салона. Как сказал врач, приехавший по вызову администратора гостиницы и пообещавший не придавать инцидент огласке: состояние позволяло транспортировать больного в Москву при условии немедленной госпитализации.

Облака за стеклами иллюминаторов казались такими же розовыми, как в день нашего прилета. Но все же это были совсем другие облака.

— И все-таки я чувствую себя сволочью, — сказала я, отстраняясь от плеча Антона и откидываясь на спинку кресла. — Ему сейчас так плохо, а его все оставили, в том числе и я…

— А что ты можешь сделать? — Антон поправил на переносице очки. — Только пожалеть его. Мне вообще кажется бессмысленным продолжать эту игру в Серебровскую.

— Давай хотя бы с Серебровской добивать его пока не будем?

— Ну ладно… Хотя я, честно говоря, не понимаю, почему стыдно быть хорошим партнером отличной балерины и чем его нынешнее положение брошенного любовника лучше?

Долетели мы без происшествий, а прямо из аэропорта Иволгина забрала машина «Скорой помощи».

— В больницу к нему сходишь. Да и я тоже зайду: все-таки объясниться надо, — сказал Антон, провожая взглядом желтый фургон с синей мигалкой… — Ну чем еще помочь? Придумай, поможем.

— А я уже знаю, — я зябко поправила воротник свингера. В Москве было значительно холоднее, чем в Праге. — Скажи мне, где здесь телеграф?..

Теперь я считала себя мудрой и опытной женщиной. И, естественно, моя помощь оказалась действеннее всяких лекарств. Ее лечебный эффект мы смогли наблюдать буквально через два дня, когда получили пропуск к Алексею в стационар.

— А у него уже есть посетители, — спокойно объяснила медсестра, дежурящая по этажу. — Подождать придется. Хотя, мне кажется, это надолго…

Улучив момент, когда она отошла от поста со своим журналом, я на цыпочках подошла к палате и заглянула в щелочку. Увидела, естественно, то, что и ожидала увидеть, посылая телеграмму из Шереметьева.

Алексей сидел в кровати, опираясь спиной на подушку. А Маша Иволгина, восхитительно красивая, длинноногая, заплаканная, ласково перебирала его темные, отливающие сталью пряди. Он же держал в своих ладонях ее свободную кисть. И я вдруг без всякого сожаления поняла, что в одном этом соприкосновении рук в тысячу раз больше любви и нежности, чем во всех тех поспешных поцелуях, которыми он осыпал меня той единственной ночью…

А потом новости посыпались одна за другой. Сначала Кристинка, в очередной раз обалдевшая от перемен в моей жизни, понижая голос, сообщила, что лысому Вадиму Анатольевичу кто-то в буквальном смысле начистил физиономию — не машину там взорвал, не экономическую подлянку подстроил, а просто и конкретно набил морду.

Я, естественно, бросилась допрашивать Антона. Но он только возмущенно насупил брови и официально заявил, что в последний раз сражался во втором классе на совочках. Но, что настораживало, новости моей нисколько не удивился!

Дальше в нашей квартире зазвонил телефон. И женщина, представившаяся балетмейстером из Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, предложила мне встретиться для серьезного разговора.

А в первых числах октября из Румынии вернулся Рыбаков.

Я как раз работала на сцене Одетту, когда он, энергичный, бодрый, в неизменной черной водолазке, вошел в зал и уселся в первом ряду рядом с Лобовым.

— Настя-то, посмотрите, как хороша! — заметил Юрий Васильевич, подпирая рукой щеку. — Правда, сманить ее от нас хотят. Как после пражских гастролей вернулись, так орлы из Станиславского на меня и налетели. Пришлось координаты дать… Да я, в общем, думаю: решать-то ей самой? Там тоже не медом мазано и своих прим хватает. А здесь она одна — звездочка!

— А кто это? — невозмутимо спросил Рыбаков.

Я остановилась, не дотанцевав вариацию, и успела заметить, как серые глаза Лобова поползли на лоб.

— Серебровская. Кто еще?

— Вовсе это не Серебровская… Хотя хороша, признаю. И лицо знакомое… Ты откуда, Лжедмитрий?