Александр Воронцов-Дашков - Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале

• Название: Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале
• Автор: Александр Воронцов-Дашков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03295-8

Жизнь Екатерины Романовны Дашковой (1743–1810) богата событиями даже по меркам бурного XVIII столетия. Родившись в семье одного из самых влиятельных сановников империи, графа Воронцова, она получила блестящее образование и внесла немалый вклад в дело просвещения России. Екатерина II, бывшая в молодости подругой Дашковой, поручила ей руководить сразу двумя высшими научными учреждениями — Императорской Академией наук и Российской академией. Непростой характер «Екатерины Малой» заставил ее пережить опалу, ссылку, клевету врагов и непонимание родных. В одинокой старости, пытаясь оправдаться перед потомками, донести до них свои идеи, она создала «Записки» — замечательный памятник русской словесности. К 200-летию со дня кончины Екатерины Дашковой приурочен выход в серии «ЖЗЛ» ее фундаментальной биографии, написанной прямым потомком — американским историком Александром Воронцовым-Дашковым.

---

Дашкова была слишком чужда условностям и независима, она с трудом соответствовала стереотипам поведения русской аристократки XVIII века. Годы спустя после смерти она все еще была темой для обсуждения, и те, кто ее знал, комментировали ее неуместные мнения и манеры. 4 декабря 1833 года А. С. Пушкин описал в дневнике историю, которую услышал от Натальи Загряжской, близкой знакомой семьи Воронцовых, бывшей на галере с Петром III, когда тот пытался бежать в Кронштадт. Она категорически утверждала, что видела Екатерину действительно разгневанной только дважды — и оба раза на Дашкову. Она рассказала один случай, когда Екатерина узнала, что Дашкова со своим десятилетним сыном опаздывала в Эрмитаж и, чтобы сэкономить время, прошла коротким путем прямо через церковный алтарь. Императрица была в ярости и сделала ей выговор: конечно, Дашкова, будучи русской, должна была знать о запрете женщинам входить в святая святых православного храма. Пушкин также записал, как один из гостей в доме Загряжской при этом саркастически заметил, что Дашкова, должно быть, думала, что ее директорство в Академии наук освобождает ее от соблюдения общепринятых правил[182]. Такие истории и анекдоты о Дашковой были распространены, поскольку, по всей видимости, отражали ее характер, и хотя они указывали на напряженность между двумя женщинами и на отношение к Дашковой при дворе, они исторически неточны и очень далеки от истины. Когда ее сыну исполнилось десять, Дашкова была в Европе. Если же этот случай и мог произойти на год раньше, когда Дашкова была в России, то директором академии она стала лишь через двенадцать лет.

С окончанием пьянящих дней восстания и восстановлением незыблемых правил и порядков самодержавного правления отношения между Дашковой и Екатериной испортились, а такие могущественные враги, как Орловы, ускорили их распад. Тесные личные отношения Екатерины с Дашковой заставили сплотиться интриганов и клеветников и питали ревность и сплетни. Нетрудно было настроить Екатерину против Дашковой, поскольку постоянные возвышенные мысли, непреклонный нрав, требовательность к «просвещенной монархине» и слишком либеральные взгляды прежней поклонницы теперь ее раздражали. Екатерина находила Дашкову назойливой и не могла вынести ее стремление командовать и во все вмешиваться. Дашкова, со своей стороны, не могла преодолеть глубокое недовольство возвышением Орловых и потерей своего влияния. В письме от 10 сентября король Франции Людовик XV признал, что Дашкова недовольна и склонна к участию в «тайно вынашиваемых новых заговорах», а барон де Бретёй, французский посол, описал ее разочарование Екатериной: «Сразу после беспорядков думали, что княгиня Дашкова и г-н Панин были недовольны и покинули двор. Когда княгиня Дашкова вернулась, императрица осмеяла ее и больше не доверяла г-ну Панину». Он также утверждал, что Дашкова и вся страна горячо желали реформирования деспотической системы, и добавлял: «Княгиня Дашкова, которая была восторженной сторонницей императрицы, первой отвернулась от нее»[183].

Екатерина полностью использовала связи Дашковой в Преображенском и Измайловском полках и в кругу Панина, но она не желала делить всеобщее внимание и только что приобретенную власть с амбициозной подругой. Она пользовалась любой возможностью приуменьшить ее роль в перевороте, и Бретёй отмечает: «Ничто так не демонстрирует избыточное amour propre[184] императрицы, как ревность к княгине Дашковой и желание изменить наше понимание той помощи, которую ей предоставила Дашкова»[185]. В то время как Дашкова преувеличивала свою роль в событиях 1762 года, Екатерина пыталась приуменьшить ее важность и представить ее как второстепенную фигуру. Этот спор стал источником большого конфликта между двумя гордыми женщинами и соперничества, длившегося всю жизнь. Ситуация усугубилась, когда современники начали драматически представлять Дашкову как девятнадцатилетнюю женщину, одетую в офицерский мундир, которая практически в одиночку свергла законного правителя огромной Российской империи. Она быстро становилась знаменитой в Европе, и большинство иностранных комментаторов писали, что участие Дашковой было решающим для успеха дворцовой революции. Екатерина была обижена тем, что ее слава и репутация не получали того внимания, которого заслуживали. Обсуждая чувства Екатерины, Герцен писал, что она не могла терпеть рядом с собой женщину, «говорившую о своей собственной славе, с ее умом, с ее огнем и с ее девятнадцатью годами», и что она удалила Дашкову «с быстротой истинно царской неблагодарности»[186].

Дела пошли еще хуже, когда Екатерина узнала, что Иван Шувалов написал Вольтеру о центральной роли Дашковой в перевороте. Барон де Бретёй так описал ситуацию: «Несмотря на службу, которую Дашкова действительно сослужила, ее теперь игнорируют. Императрица ревнует и хочет, чтобы Вольтер не приписывал успех революции княгине»[187]. Письмо Шувалова внесло свой вклад во впадение Дашковой в немилость и спровоцировало гневное письмо Екатерины Понятовскому: «Княгиня Дашкова, младшая сестра Елизаветы Воронцовой, напрасно пытается приписать всю честь победы себе. Она знала кое-кого из главарей, но была у них на подозрении из-за своего родства, да и ее девятнадцатилетний возраст не особенно располагал к тому, чтобы доверять ей. И хоть она и заявляет, что все, что произошло со мной, прошло через ее руки, не следует забывать, что заговорщики были связаны со мной в течение шести месяцев, и задолго до того, как она узнала их имена. Она действительно умна, но тщеславие ее безмерно. Она славится сварливым нравом, и все руководство нашим делом терпеть ее не может. Только олухи и могли ввести ее в курс того, что было известно им самим — а это были, в сущности, лишь очень немногие обстоятельства. И. И. Шувалов, самый низкий и трусливый из людей, тем не менее написал, как говорят, Вольтеру, что женщина девятнадцати лет сменила в этой империи власть. Разуверьте в этом, пожалуйста, великого писателя. От княгини Дашковой приходилось скрывать все каналы тайной связи со мной в течение пяти месяцев, а четыре последние недели ей сообщали лишь минимально возможные сведения»[188].

Екатерина признавала ум Дашковой, но также подчеркивала, что на нее нельзя положиться из-за ее огромного тщеславия и ненадежности натуры. Императрица должна была утвердить свой авторитет и продемонстрировать всем, что завоевала трон собственными усилиями, а не была посажена другими. Она повторяла в своих мемуарах, что Дашковой нельзя доверять и что она «никогда не называла княгине Орловых, чтобы отнюдь не рисковать их именами; большое рвение княгини и ее молодость заставляли опасаться, чтобы в толпе ее знакомых не нашелся кто-нибудь, кто неожиданно не выдал бы дела»[189]. Следовательно, Екатерина представила участие Дашковой как побочное и случайное, и эти резкие суждения сильно отличались от лести, содержавшейся в ее ранних письмах к Дашковой.

Дашкова признавала, что характеристики, данные Екатериной, были особенно оскорбительны, и даже сорок лет спустя она с трудом верила, что Екатерина могла нарисовать в такой степени искаженную картину ее вклада в триумф императрицы: «Есть один очерк, нарисованный, как говорят, рукой самой императрицы; по восшествии на престол, она писала Польскому королю и, говоря об этом событии, уверяла его, что мое участие в этом деле было ничтожно, что я, на самом деле, не больше, как честолюбивая дура. Я не верю ни одному слову в этом отзыве; за всем тем удивляюсь, каким образом умная Екатерина могла так говорить о бедной ея подданной, и говорить в ту самую минуту, когда я засвидетельствовала ей безграничную преданность и ради ея рисковала головой перед эшафотом»[190].

Не могла Дашкова и поверить, что Екатерина определила ее как непостоянную и ненадежную молодую женщину в письме Фридриху II, императору Пруссии, который, в свою очередь, назвал ее «тщеславной мухой» (la mouche vaniteuse)[191]. «Говорят также, — писала Дашкова, — что императрица выставила меня Немецкому императору, как самую капризную женщину. И этому не верю, потому что Екатерина коротко знала меня и могла видеть, что ничего не может быть противоположней этого свойства моему действительному характеру»[192]. Вопреки протестам Дашковой Екатерина действительно написала это письмо, отразившее ревность и личную враждебность бывшей подруги.

В ответ на преуменьшение ее вклада и повторявшуюся клевету Дашкова, в свою очередь, значительно приуменьшила значение всех участников переворота, кроме себя самой. В результате историки единодушно раскритиковали ее за раздувание и излишнее акцентирование своих действий, когда в «Записках» она представила только свою точку зрения в попытке восстановить репутацию. Члены ее семьи, однако, никогда не сомневались в значении ее подвигов в ту ночь, в особенности из-за того разрушительного влияния, которое они оказали на их жизнь. Так, 21 августа 1762 года Михаил Воронцов писал племяннику Александру, что Дашкова «имела большое участие в благополучном восшествии на престол всемилостивейшей нашей государыни»[193]. Другие также защищали интерпретацию Дашковой и комментировали степень ее участия. Британский посол Роберт Кейт писал: «Ясно, что она внесла принципиальный вклад в планирование и осуществление заговора с начала до его конца»[194]. На самом деле, хотя Дашкова и не занималась непосредственной организацией переворота, ее роль тем не менее была центральной и братья Орловы не могли бы действовать без ее помощи и руководства. Дашкова лично знала многих заговорщиков, поскольку офицеры гвардии, а также Никита Панин, встречались и обсуждали грядущее восстание в ее доме.