Александр Воронцов-Дашков - Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале

• Название: Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале
• Автор: Александр Воронцов-Дашков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03295-8

Жизнь Екатерины Романовны Дашковой (1743–1810) богата событиями даже по меркам бурного XVIII столетия. Родившись в семье одного из самых влиятельных сановников империи, графа Воронцова, она получила блестящее образование и внесла немалый вклад в дело просвещения России. Екатерина II, бывшая в молодости подругой Дашковой, поручила ей руководить сразу двумя высшими научными учреждениями — Императорской Академией наук и Российской академией. Непростой характер «Екатерины Малой» заставил ее пережить опалу, ссылку, клевету врагов и непонимание родных. В одинокой старости, пытаясь оправдаться перед потомками, донести до них свои идеи, она создала «Записки» — замечательный памятник русской словесности. К 200-летию со дня кончины Екатерины Дашковой приурочен выход в серии «ЖЗЛ» ее фундаментальной биографии, написанной прямым потомком — американским историком Александром Воронцовым-Дашковым.

---

Тем самым Александр повторил упрек Михаила Воронцова, что Дашкова ничего не сделала для своей семьи, и еще раз через несколько дней потребовал от нее прийти семье на помощь[162]. Он был так разгневан на Дашкову, что всерьез рассматривал решение никогда больше не писать ей, однако чувствовал, что не может его принять, не посоветовавшись сначала с дядей. Поэтому он послал ему копию своего последнего, как он надеялся, письма сестре. Михаил отверг это решение — она все же была членом семьи. Он не разрешил Александру совершенно порвать с сестрой и ответил, что хотя поведение Дашковой не может вызвать с их стороны чувства любви, он запрещает ему прекращать переписку с ней. Он объяснил Александру, что, согласно пожеланию его отца, Романа Воронцова, он уничтожил его последнее письмо к Дашковой[163]. Александр еще раз упрямо написал дяде, что, узнав больше о поведении Дашковой, он не намерен впредь общаться с ней[164]. В то же время Дашкова энергично защищалась и утверждала, что сделала все возможное для своих тети и дяди и что ее сестра в безопасности и живет в отцовском имении[165].

Все же Александр тянул время, находя для себя трудным выполнить желание Михаила Воронцова, поэтому дядя еще раз убеждает его продолжать переписку, разве что в «соответственно сдержанной манере»[166]. Наконец, Александр уступил и написал Дашковой, еще раз упрекая ее в том, что она не ходатайствовала за сестру. Хуже того, он недвусмысленно обвинил ее в воровстве. «Говорят, — писал Александр, — вы завладели всем, что имела моя сестра, и вы отказались снабдить ее даже тем необходимым, что ей требовалось для отъезда в деревню»[167]. Дашкова отвечала со всей убедительностью, энергично защищая себя от обвинения в том, что она украла драгоценности сестры. Она заявила, что никогда не брала ничего из имущества сестры. Елизавета оставила все в квартире в Зимнем дворце, Рославлев запечатал ее гардероб, и все драгоценности оказались в распоряжении Екатерины[168].

Хотя резкий тон Дашковой огорчил его, Александр, кажется, смягчился и был готов помириться со своей провинившейся сестрой. В своем примирительном ответе он объяснил Дашковой, что узнал больше о ее действиях сразу после переворота и о том, как она отправилась в отцовский дом утешать Елизавету. Он не смог обуздать свою склонность к морализаторству и добавил, что она не должна забывать о благодарности своей сестре. Ведь именно Елизавета помогла организовать миссию ее мужа в Константинополь, вступилась перед Петром за Дашкову, предотвратив ее высылку в Москву, позволила ей некоторое время жить в ее доме и сделала множество других добрых дел. Наконец, он надеялся, что она не забыла своего отца, дядю и тетю, которым она обязана воспитанием, образованием и положением в обществе[169]. Александр также попытался стать посредником между ней и остальной семьей, но раны были слишком глубоки, и Михаил Воронцов, к примеру, не желал мириться. Он писал, что он вообще презирает сплетни и особенно семейные ссоры, поэтому больше не будет обсуждать ее дела, ведь она больше заслуживает жалости, чем гнева. Возможно, через какое-то время она осознает свои ошибки и попытается исправить свои идеи и поведение. Он посоветовал, чтобы их действия по отношению к ней оставались строго в рамках приличий и не вели к дальнейшим обострениям. Они должны обращаться с ней так, будто имеют дело с посторонним человеком[170]. Довольно неохотно Дашкова также согласилась простить их и написала брату, что желает «забыть все его несправедливые обвинения»[171].

Воодушевляющие события последних нескольких дней переворота оказали большое влияние на жизнь Дашковой. Она попыталась преодолеть обычные представления о жизни, мечтала о личной свободе и индивидуальных возможностях. В реальности ее ожидали остракизм, печаль и разочарование. Дашкова чувствовала, что ею пренебрегли, а вклад ее не оценен, несмотря на записку Екатерины о том, что ей выплатят 24 тысячи рублей за преданную службу трону и обществу. Сама эта выплата была оскорбительной, поскольку Дашкова не нашла себя среди первых в списке награжденных, когда он был напечатан в газете[172]. Высшая категория включала сорок персон, которым Екатерина была особо обязана, и подразделялась на четыре группы. Дашкова, вместе с шестнадцатью прочими, была награждена как участница «второго эшелона». Она была разочарована и в «Записках» опять замаскировала свой гнев, дав Ивану Бецкому, который был камергером и советником Екатерины, слово, чтобы выразить императрице неудовольствие в том, что его участие в революции не было достаточно оценено. Человек большого ума, таланта и энергии, Бецкой также находился под серьезным влиянием французских просветителей, особенно Руссо. Один из первых поборников единого образования для обоих полов в России, он основал Смольный институт благородных девиц и ряд благотворительных учреждений. Очевидно, из-за его стремления открыто выражать недовольство Дашкова назвала его сумасшедшим.

Внутреннее, эмоциональное отчуждение было для Дашковой очень болезненным, и когда она потеряла дружбу и поддержку Екатерины, то почувствовала себя очень одинокой. Присоединившись к заговору против Петра III, Дашкова пошла против своей семьи в надежде создать иной, необычный союз с Екатериной. Однако при этом она пренебрегла важнейшими правилами приличия, и это ее решение должно было иметь как личные, так и политические последствия. Она нарушила одно из самых строгих табу русского общества XVIII века — святость семьи и послушание дочери отцу. После переворота она обратилась к Никите Панину, которого считала одним из самых образованных и уважаемых людей Российской империи. Британский посланник Джон Хобарт, второй граф Бэкингемшир, в своих депешах подтверждает ее близкую связь с группой Панина[173]. Дашкова тем самым присоединилась к новой «семье», которая была фактически придворной группировкой, и с этого момента ее судьба была связана с интригами и политическими превратностями группы Панина. В соответствии с этим М. М. Сафонов отмечает: «Борьба между сторонниками Екатерины, братьями Орловыми и приверженцами цесаревича Павла объясняет нам самые темные места биографии Екатерины Романовны»[174].

Предательство Дашковой клана Воронцовых при дворе было больше чем семейным делом. В XVIII веке, по крайней мере до появления Потемкина в 1770-х годах, русский двор и правительство контролировались не политическими партиями как таковыми, но широкими коалициями могущественных семей и их родственников (родами или кланами)[175]. Эти властные структуры представляли собой в основном личные союзы друзей, родственников и любовников, имевших общие стремления и цели. Они не были четко ограниченными группами с хорошо определенными политическими программами. Скорее, эти многочисленные кланы состояли из обширных сетей, объединенных общими взглядами, интересами, патронажем и родственными отношениями. Это было время, когда аристократические олигархические кланы обладали в России огромной властью и даже могли сажать на трон или свергать монархов. В середине века, в эпоху правления императрицы Елизаветы, именно клан Воронцовых вместе с кланом Шуваловых контролировал внутренние и внешние дела Российского государства. Во время царствования Екатерины многочисленная группа под руководством Панина противостояла братьям Орловым и их сторонникам, таким как Бестужев-Рюмин. Главное различие этих двух группировок состояло в том, что Орловы защищали авторитарные формы правления, а Панин объединял тех дворян, которые хотели ограничить власть монарха законом. Первая окружала императрицу Екатерину, вторая была более тесно связана с малым двором и великим князем Павлом. Как и Дашкова, группа Панина выступала против немедленного возведения на престол Екатерины, растущего влияния братьев Орловых и, как им казалось, очевидного игнорирования права Павла на наследование. Они участвовали в перевороте не для того, чтобы посадить на трон Екатерину, но с желанием свергнуть Петра III. Группа Панина включала таких важнейших государственных деятелей, как его родственник Иван Неплюев и граф Миних, а также Куракиных, Репниных, Леонтьевых, Еропкиных, Румянцевых и др.[176]

Группа Панина также вобрала в себя остатки свергнутой воронцовской группировки — самого Михаила Воронцова, его брата и племянников. Отказавшись от практики тех, кто в первой половине столетия захватывал трон военной силой, Екатерина не преследовала и не ссылала служивших Петру III. Мягкая, более просвещенная политика Екатерины разительно отличалась от жестокости императрицы Анны по отношению к матери Дашковой и семье Долгоруковых, а также от грубой ссылки Дашковой, последовавшей в дни правления императора Павла. Конечно, некоторые из Воронцовых были на время отстранены от власти, но многие вскоре вернулись и заняли важные посты. Хотя взгляды Михаила Воронцова и Никиты Панина в ряде моментов различались, у них было также и много общего. Например, воронцовская группировка способствовала освобождению дворян от обязательной государственной службы, а группа Панина продолжила попытки ограничить власть императрицы путем включения ведущих аристократических семей в управление Россией. Во внешней политике Воронцов и Панин не сходились: Воронцов предпочитал про-французскую ориентацию и более близкие связи с Австрией, тогда как Панин призывал к союзу с Пруссией и Данией в «Северном согласии».