Еремей Парнов - Заговор против маршалов

• Название: Заговор против маршалов
• Автор: Еремей Парнов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2012

Проза и публицистика Еремея Парнова хорошо известны чита­телям. Его научно-фантастические и приключенческие книги, очер­ки о странах Востока и повести на историко-революционные темы получили широкий отклик. Произведения Е. Парнова изданы во мно­гих странах Европы, Азии, Северной и Южной Америки.

В Политиздате вышли снискавшие общественное признание книги Е. Парнова «Боги лотоса» и «Трон Люцифера»; художест­венно-документальные повести «Секретный узник» (об Э. Тельмане), «Посевы бури» (об Я. Райнисе), «Витязь чести» (о Ш. Петефи), «Под солнцем багряным» (об У. Тайлере).

Новый роман Еремея Парнова «Заговор против маршалов» по­вествует о драматических событиях, предшествовавших Великой Отечественной войне. Речь идет о так называемом «военно-фашист- ском заговоре» в РККА, о процессе над выдающимися военачаль­никами, уничтоженными по указанию Сталина. Большое внимание уделено и фальшивке, сфабрикованной нацистской службой безо­пасности, кровно заинтересованной в политической дискредитации М. Н. Тухачевского, других советских маршалов и командиров, став­ших в скором времени жертвами репрессий. В романе исполь­зованы многочисленные, подчас неизвестные широкой общественно­сти документы…

---

Бедный академик! Он испил свою чашу сполна. Его уже арестовали и судили — по обвинению в принадлежности к контрреволюционному монархист­скому заговору. Еле удалось вырваться из ссылки. После такой статьи можно ждать чего угодно. Вплоть до выс­шей меры. О намеченном на завтра мероприятии он, надо думать, не догадывался. Однако заподозрил, что принесен в жертву государственным интересам: бди­тельность. Но почему именно он и за что? Говорили, что Сталин ждал этой книги, собирался стать первым ее читателем. Значит, не понравилось самому?

Насилу удалось задремать после трех таблеток снот­ворного. Но не успел он провалиться в забытье, как зазвонил телефон.

—       Товарищ Тарле?.. Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин.

Напольные часы пробили два удара — его излюб­ленный час.

—       Здравствуйте, товарищ Тарле. Вы, наверное, немножко огорчены? Не стоит огорчаться. Статья о кни­ге «Наполеон» не соответствует оценке, которую дает руководство партии. Будет дано разъяснение. Всего вам хорошего, товарищ Тарле.

Утром оба ведущих органа так же дружно поме­стили опровержение.

«...Из немарксистских работ, посвященных Наполе­ону, книга Тарле — самая лучшая и ближе к истине».

—       С-слава те гос-споди...

На сообщение об окончании следствия и предстоя­щем судебном процессе Евгений Викторович сперва и внимания не обратил.

А страна и мир замерли в ожидании.

Превратности судьбы «Наполеона» тоже не прошли незамеченно. Выходит, возможна все-таки справедли­вость? И сколь беспромедлительно ее торжество. Как молния с сияющих высот.

57

— Есть только одно солнце,— объяснил Каганович, когда старая знакомая попросила его вступиться за арестованного мужа.— Все остальные — только ма­ленькие звездочки.

Над башнями Кремля зажгли рубиновые звезды, далеко видимые в ночи.

Лето летело к солнцестоянию.

Ожидался невиданный урожай.

Извержению вулкана обычно предшествуют пред­вестники: выбросы газа, толчки. Наблюдаются и ано­малии в поведении животных, домашних и диких. Лошади рвутся из конюшен, с жалобным воем ме­чутся по улицам собаки, покидают свои земляные укры­тия змеи и скорпионы. Но не люди. Люди обычно спокойно спят или предаются любви, о чем лишний раз напоминают гипсовые слепки Помпеи.

За неделю до начала процесса «Правда» опублико­вала обширную статью С. Уранова «О некоторых ковар­ных приемах вербовочной работы иностранных разве­док», вызвавшую обильную читательскую почту. В сво­их письмах в редакцию простые советские люди призы­вали к бдительности, разоблачали «беспечных просто­филь» и «опасных болтунов». «Долг гражданина — быть добровольцем НКВД»,— следовал неизбежный вывод.

Словом, никто не мог пожаловаться, что не увидел знамения в небесах. Знаки были явлены изобильно.

В самый канун одна за другой появились и две пре­странного свойства заметки. Одна так и вовсе ошеломи­тельная, но тем не менее в русле все той же гене­ральной линии на бдительность.

«Профессор — насильник, садист» — называлась первая и «Враг под маской врача» — вторая. По всему выходило, что намечается встряска медицинских работ­ников. Недаром еще в декабре подвергся идеологи­ческой проработке нарком Каминский. Темная память о холерных бунтах крепко угнездилась в народном соз­нании. Всего век минул с той поры, когда озверелая толпа избивала лекарей — распространителей мора. Сто лет для истории — это и много, и мало, равно как и для воспитания нового человека. Опрокинутое сознание нуждается в постоянной накачке абсурда, словно нарко­ман в морфии. Расстрелы, голод, осквернение святынь и могильных камней, надругательство над жизнью и смертью — все эти разрушительные процессы возроди­ли в измордованной, забитой душе древний мистиче­ский ужас. Он хлестал через край, изливаясь в наве­тах и поразительном легковерии.

Мало оказалось вредителей и шпионов, чтобы дать полный выход загнанному в лабиринты подсознания изуверству. Сваливая просчеты и провалы в хозяй­ственной деятельности на спецов-вредителей, Сталин исподволь подбирался к врачам. Первая проба с микро­биологами, которых обвинили в заражении лошадей, выявила богатейший спектр возможностей. На профес­соров, что выкармливали в колбах убийственные микро­бы, реагировали куда более живо, чем на инженеров, эсперантистов и прочую гнилую интеллигенцию.

Вождь и на сей раз не ошибся в своем народе. Где надо, он проявляет восторг и энтузиазм, понадо­билось сурово насупить брови — требует смерти. И к захребетникам, кто сидит на его шее, ничего материаль­но своими руками не производя, тоже относится долж­ным образом. Сталин ничуть не сомневался в том, что широкие массы трудящихся полностью разделяют его глубинную неприязнь к медицине научной и веру в целительную мощь простейших народных средств. Сама мысль о том, что кто-то в силу отжившего рас­порядка не то что смеет, но даже считает своей обязан­ностью совать свой нос в сокровенные тайны тела, не говоря о душе, казалась ненавистной вождю. Он сыз­мальства не жаловал медиков, и лишь крайняя необхо­димость могла заставить его обратиться к их помощи. Призрак облаченного в белый халат убийцы прокра­дывался в сны, причудливо сливаясь с образами филь­мов. Но бывало и так, что сны давали толкование кинокартинам. Антифашистская лента «Профессор Мамлок» вызвала у Сталина резкое неприятие. Он не только не мог сочувствовать герою, но, так получалось, принимал в душу предубеждения его гонителей. По- своему они действовали вполне логично. И в самом деле, как можно доверить высокомерному чистоплюю копаться в твоих кишках? Профессиональная фанабе­рия и ложно понятое чувство долга могут завести куда угодно подобных господ.

Однажды после обильного, затянувшегося далеко за полночь ужина Сталину приснилось, что он лежит на операционном столе, а над ним нависли глумливые физиономии в очках и белых хирургических масках. Пробудившись от полуденного кошмара, сопровождае­мого непонятной резью в боку, он, уже наяву, при­помнил характерные черты сумеречных злодеев, их злобные, увеличенные стеклами глаза и сопоставил при­меты.

Сначала возникла идея связать Левина, Плетнева и Казакова с правыми и Ягодой, но вскоре выяснилось, что текущий момент особенно благоприятен для неболь­шой затравки. Крушения поездов и взрывы в забоях производят сильное впечатление только в кино. В пов­седневной жизни люди не всегда думают о работе. Образ врага, который постоянно находится рядом, сопутствует человеку от рождения и до смерти, оказывает несрав­ненно более глубокое воздействие. Налицо как бы двой­ной выигрыш. Мерзавцы, которым доверена охрана здо­ровья народа, лишний раз заставят задуматься о подле­цах, которым доверили защищать Родину. Опыт преды­дущих разоблачений необходимо суммировать с прице­лом на будущее в качестве наглядного примера уже­сточения классовой борьбы в обществе победившего со­циализма.

Статья о профессоре Плетневе вобрала в себя не только исконные мифы о лекарях-убийцах, но и мрач­ную романтику западного средневековья в ее чисто обы­вательском варианте. На неприученный к самостоятель­ному мышлению мозг готическая романтика действует безотказно. В деле о «кремлевском заговоре» получили апробацию чуть ли не все ее ипостаси: изменник- комендант, переметнувшаяся охрана, библиотекарша, опрыскавшая ядом страницы книги, предназначенной для вождя. Параллели напрашиваются сами собой: королевский замок — пропитанный мышьяком фо­лиант — агонизирующий король.

Неистребимые книгочеи, конечно, сразу назовут ав­тора и припомнят соответствующее место в романе, возможно, даже сопоставят Карла Девятого с вождем, что далеко переплюнул христианнейшего монарха с его

Варфоломеевской ночью,— не в том суть. Важно, что семена упадут на унавоженную почву.

С книгой (Карл соблазнился редким фолиантом о соколиной охоте) проехало, и превосходно, на повестке дня новый шедевр. Теперь и стены кабинета, оро­шенные ядом, взяты на вооружение, и прочие изыски врачей-изуверов. Уже и разметка идет, кто какие даст показания, ибо чекистские сценарии и заготовленные по ним статьи для центральной печати неотделимы от общей сумятицы и нищеты духа. Отсюда и вопиющие перехлесты.

В статье о Плетневе бросалась в глаза одна щеко­чущая воображение подробность: пожилой профессор укусил пациентку за грудь!.. Всякое, конечно, случает­ся, но всему есть границы. Что там ни говори, а подобно­го скандала еще не знала русская медицина.