Эдуард Хруцкий - Поединок. Выпуск 7

• Название: Поединок. Выпуск 7
• Автор: Эдуард Хруцкий
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Детектив
• Год: 1981

В седьмом выпуске ежегодника “Поединок” публикуются приключенческие повести и рассказы Геннадия Головина, Артура Макарова, Леонида Словина и других авторов

Московские писатели рассказывают о борьбе чекистов с белыми бандами на Дальнем Востоке в годы гражданской войны, о петроградских событиях 1919 года, о подвигах советских разведчиков и о тех, кто стоит сегодня на страже справедливости и порядка.

СОДЕРЖАНИЕ

  Повести

Геннадий Головин. “Миллионы с большими нулями”

Артур Макаров. Будь готов к неожиданностям

Александр Беляев. Никогда не забуду

  Рассказы

Леонид Словин. Свидетельство Лабрюйера

Эдуард Хлысталов. Приговор

Владимир Рыбин. Ночные птицы

  Антология “Поединка”

Иван Макаров. Рейд Черного Жука

  Наши авторы

---

Дом под номером шесть оказался двухэтажным, стоял в глубине двора, и на второй этаж вела деревянная скрипучая лестница.

Дверь в квартиру нашел распахнутой, но сразу же из кухни справа высунулись две женщины.

— Федякина где живет? Здравствуйте…

— Здрассте, здрассте, молодой–интересный, — многозначительно поджав губы, ответствовала одна из жиличек. — Раиса–то? А вот и прямо ее комнаты… Да дома ли она?

На стук никто не ответил, но легкая дверь подалась при нажатии.

В нос ударил застоялый запах прокуренности и несвежей еды — стол в первой комнате не убрали после пирушки… Проход в соседнюю комнату был завешен кружевной самодельной занавеской.

— Есть кто–нибудь? — спросил Родионов.

Звучно тикали старинные напольные часы, в стекло с негодующим жужжанием пыталась пробиться залетевшая оса. Он откинул занавеску и встал на пороге…

Раиса Федякина была дома. Она лежала на кровати одетая, крашеные губы ярко, выделялись на белом лице. Левая рука свисала с кровати и выпавший из нее шприц не откатился далеко.

Когда после доклада он выходил от Бакрадзе, первым его встретил Катин. Как всегда, подтянутый, бравый и шумный.

— Ну–у, наслышан, наслышан уже! С окончанием дела тебя.

— Да окончание больно скверное.

— Ничего не попишешь: видно, за ней еще провинностей было в запасе… — Он тут же спохватился суеверно: — Но это теперь не наше дело, грех покойницу тревожить!

— Все–таки, значит, ее грех был! — не удержался Родионов. — А вы все торопили: «Бери, сажай их!», помните? Ребят этих…

— Так ведь и так придется сажать, — удивился Катин. — Факт хищения налицо, а что дадут меньше, так, может, и зря, а? Да, там тебя опять Талгатов дожидает, притопал.

Талгатов сидел в кабинете, глядя на тополь за окном. Он обрил голову, бритая голова и тюбетейка молодили его, белая рубаха с закатанными рукавами делала, крепче.

— Ну что, на коне? — пожимая руку, он пытливо смотрел на Родионова.

— Да, все. Трагично, правда, но — все. А то, понимаете, всплыл там один тип, я уже начал его разыскивать, целую версию вылепил! Думаю, ребятам этим могут условное натянуть… Дзасохову особенно.

— Могут, — задумчиво согласился Талгатов, все так же пытливо разглядывая молодого человека. — Очень даже возможно.

И, наконец, Родионов заметил и странность его тона, и эти приглядки.

— Вы что–то хотите спросить, Абид Рахимович?

— Хочу. Скажите, Игорь Николаевич, вы эту свою версию, что вылепили, как изволили выразиться, вместе с ней, с Федякиной, намерены похоронить?

— Не понимаю, — нахмурился Родионов. — А что же с ней прикажете делать? Литературно записать?

Талгатов задумчиво выбил пальцами дробь по подоконнику:

— Тут одно меня смущает…

Он замолк, но следующая дробь прозвучала длиннее и громче.

— Что же вас смущает? — ощутил раздражение Родионов. Талгатов снова казался ему пожилым, нудным и… слегка завистливым человеком.

— Смотрите, — оживился Талгатов. — Опытная женщина, имеющая судимость, битая, как говорят, — и вдруг кончает с собой из–за не слишком крупной аферы. А?

— Ну, знаете! — вскинулся Родионов. — Подвергать все сомнению полезно, конечно, но до известных пределов! Разное может быть причиной… Ну устала, ну жизнь не сложилась, в состоянии аффекта, наконец! Многое тут может быть.

— Вот именно, многое! Квартира опечатана?

— Опечатана…

Талгатов встал, приблизился к нему и взял за локоть:

— Вы не сердитесь на меня… Я понимаю: ваши предположения подтвердились, вы рады за этих парней, что они вас не обманули, и за себя, что не обманулись. А тут я, со всяким–разным… Хожу, надоедаю, под ногами путаюсь! Но сделайте мне одолжение, съездим с вами туда, а?

И столько горячего и искреннего было в лице и голосе этого пожилого человека, что, глядя на него с гневной беспомощностью, Родионов почувствовал, как несправедливо было бы ему отказать.

В комнатах Федякиной почти все осталось в том же виде, что и днем, даже смятая кровать хранила очертания тела.

Место на полу, где лежал шприц, белело меловой отметкой, и Родионов все время возвращался сюда взглядом. Он курил уже третью сигарету и с растущим раздражением следил за кружащим по комнатам Талгатовым.

— Отпечатки на рюмках отработали?

Родионов сделал вид, будто не расслышал вопроса, и, покосившись на него и нагнувшись над столом, Талгатов осмотрел рюмки, вилки… Затем поднял из–под стула в углу смятую газету.

«И чего он ее разглядывает? Нюхает даже… Вот Шерлок Холмс на мою голову навязался!»

— Вы, простите, не знаете случайно: есть ли в этой квартире Илясова?

— Случайно знаю: нету. Я двух соседок в понятые приглашал и помню хорошо. — И все же любопытство взяло верх в Родионове: — А почему вы интересуетесь?

Талгатов отошел к окну, аккуратно разгладил на тумбочке найденный обрывок.

— А вот, обратите внимание, газетка… «Комсомолка» вчерашняя, так тут надпись карандашом: «7–3–35, Илясова». Тэк–тэк–тэ–эк… Это ведь, знаете, почтальоны так пишут, для удобства доставки! Ну, предположим, что семь — это номер дома…

— Тогда три — номер квартиры, а что же такое тридцать пять?

— А не надо торопиться, — посоветовал Талгатов раздумчиво. — Поспешность, знаете, она хороша в определенных обстоятельствах… Она–то хороша, а мы? Ну–ка, ну–ка… Стоп! Ротозеи мы. Вторая цифра может быть номером корпуса, Игорь Николаевич! И получается у нас: дом семь, корпус три, квартира тридцать пять, Илясова. Улицы не хватает! Пустяка.

Родионов едва не ругнулся от досады на собственную несообразительность. Но ему и так было обидно, что опростоволосился с отпечатками, хотя они были совсем ни к чему, и больше не хотелось попадать впросак.

— Да зачем все это нам? Такие домыслы?

— Затем, что эта Илясова могла последней видеть Федякину. Илясова, или тот, кто эту газету принес! Пятна на ней жирные, либо колбаса была завернута, либо еще что… Записки ведь нет, Игорь Николаевич, а женщины в таких ситуациях обычно бывают расположены записки оставлять.

Ощутив резкость своего тона, Талгатов подошел к Родионову, сказал примирительно:

— Я же понимаю, Игорь Николаевич, что денек был у вас хлопотный, но ведь лучше все обстоятельства до конца доводить… Давайте так, а? Отдохните немного, а после, к вечерку, — ко мне. Вокзальная, семь, чайку попьем, обсудим то да се не торопясь… Давайте?

Ну нет, больше он его не упросит!

— Вечером я занят, — сухо отрезал Родионов. — Так что принять приглашение не могу.

— Видимо, свидание? — язвительно поинтересовался Талгатов.

— Именно оно. Может у меня быть личная жизнь?

— Может. Смотрите только, чтобы она у вас безличной не стала!

Талгатов еле заметно кивнул и пошел из комнаты, вздернув подбородок и молодцевато выпрямившись, а Родионову почему–то стало жалко его и хотелось вернуть, но он не сделал этого. Простучали по коридору, по лестнице шаги, смолкли…

Родионов взял с тумбочки газетный лоскут, прочел еще раз: «7–3–35, Илясова». И пожал плечами.

Со стены на него, доверчиво улыбаясь, глядела пухленькая девица с челкой над светлыми глазами.

Умываясь из рукомойника под деревом, Тина чувствовала, как наблюдает за ней в окно отчим, и старалась не дать понять, что чувствует это.

Когда шла к себе через проходную, его комнату, Малюгин закрылся газетой.

Она перебрала нехитрый запас кофточек, выбрала цветастую, с короткими рукавами, быстро пришила крючок к юбке. Уже оделась и у зеркала конструировала прическу, а отчим коротко стукнул в дверь, вошел и остановился за спиной. В ней все поджалось, одеревенело, по обыкновению…

— Гляжу — прихорашиваешься? — сверху он видел ровную линию ее пробора.

— Прихорашиваюсь.

— Наладилась куда или гостей ждешь?

— Гостей жду.

— Нет, это хорошо, только вот с посудой у нас… Может, к соседке сбегать?

— Я одного гостя жду.

В углу глаза дрогнула и пульсирующе забилась какая–то жилка, Тина едва не прижала ее рукой.

— А–а–а… Это кого бы? Уж не пижона того, милицейского?

— Его.

— Ага! Тогда, может, мне погулять пойти? — миролюбиво предложил Малюгин.

Она посмотрела на него в зеркале. Отчим улыбался, и в какой раз вызвало удивление, что у него такие ровные, крепкие и белые зубы.

— Ну, зачем вам себя утруждать… На крайний случай у меня эта комната есть.

— Это так. Только я все же пройдусь. А то все дома и дома.

Когда он вышел, Тина глубоко перевела дыхание, оглядела себя и, бросив гребень, отошла от зеркала. Надела старенький сарафан, в котором ее впервые увидел Родионов, вышла на террасу и села на ступеньки, заплетая косу.

У сотрудника НТО на запястье виднелся след сведенной татуировки, толстые короткие пальцы поросли рыжеватыми волосками. Но все, что брали эти пальцы, они брали бережно и аккуратно.