Эммануил Фейгин - Здравствуй, Чапичев!

• Название: Здравствуй, Чапичев!
• Автор: Эммануил Фейгин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

---

Корреспондент приблизился к танку, положил руку на его броню. Броня была холодная, а корреспонденту почудилось, будто металл еще дышал неостывающим жаром недавнего боя.

Из открытого люка выглянул танкист с гаечным ключом в руке. Корреспондент поздоровался с ним, спросил:

— Чья машина?

— Командирская.

— Давно из боя?

— Позавчера.

— Экипаж уцелел?

— Где там уцелеешь. В такое пекло попали. — Танкист вздохнул. — Башенный стрелок сгорел, нынче утром похоронили. — Он показал на невысокий холмик, уже запорошенный снегом.

— А остальные?

— Тоже пострадали. Механика-водителя отправили в медсанбат. Сильно ему досталось, но, может, еще выживет. Да вот и наш политрук идет. Это его машина…

Корреспондент повернулся.

К подбитому танку шел человек лет двадцати восьми, крепко сбитый, плотный, на первый взгляд даже излишне грузный. Он был в черном меховом полушубке, в ватных брюках и в больших кирзовых сапогах. На забинтованной голове слегка сдвинутая на затылок щегольская кубанка из рыжеватого каракуля. Густые брови нахмурены, большие глаза воспалены, припухлые губы в кровоточащих трещинках.

Какой-то очень уж не танкистский, а, скорее, партизанский вид был у этого командира. Но корреспондент не удивился — война не парад.

— Чапичев, — назвал себя политрук. Голос у него был глуховатый, усталый, но руку корреспондента он пожал крепко. — Хорошо, что забрели к нам. — Хмурость сошла с лица Чапичева. — Очень правильно сделали, а то я уж сам собирался писать в газету.

— А вы напишите, — подхватил корреспондент. — Мы всегда рады письмам с передовой.

— Знаю, что рады. И с большой радостью написал бы, да где время возьмешь? Третьи сутки нас атакуют без передышки.

— Держитесь?

Чапичеву явно не понравился этот вопрос.

— Удержимся, — строго оказал он. — Обязательно удержимся. Потому что люди у нас такие… Что ни боец, то герой. Так и просится каждый в поэму. Понятно, они не ради славы бьются, но славы заслуживают. Это точно. Эх, нам бы своего Пушкина. Вот написал бы Александр Сергеевич…

Корреспондент смутился, проговорил что-то невнятное.

Чапичев рассмеялся. Потом продолжал:

— Работы у нас для газетчика хоть отбавляй. О том, что было — расскажем, что есть и будет — сами увидите. А главное — с нашими людьми познакомитесь. Они вас вдохновят на такое… Только успевай писать и печатать.

— Ну что ж, попытаюсь написать о ваших героях, — обещал корреспондент.

— Значит, договорились. А то, примечаю, вы все в сторону поглядываете. Думаю, еще чего доброго сбежите: у вас ведь другое задание. — Чапичев снова засмеялся. — Решил поэтому маленько поагитировать.

— Агитировать меня не нужно, не сбегу, — сказал корреспондент.

Внезапно начался минометный обстрел командного пункта. Одна мина разорвалась совсем близко от «тридцатьчетверки», и осколки ее пронеслись над головой корреспондента. Он невольно присел на корточки и тотчас же выпрямился, почувствовав на себе взгляд политрука. Правда, во взгляде этом не было ничего плохого: ни укора, ни насмешки, только понимание — видно, политрук Чапичев хорошо уже знал, чего действительно нужно стыдиться на войне и чего не нужно.

— Силаков, — обратился Чапичев к подошедшему танкисту, — проводите корреспондента в нашу землянку. И скажите, чтобы накормили…

— Слушаюсь!

— А сами не задерживайтесь, Силаков. Захватите побольше гранат и догоняйте меня. Я буду в третьей роте.

— Я пойду с вами, — сказал корреспондент.

— Нет смысла. Там не поговорим. Лучше в землянке подождите, я скоро…

Ждать политрука пришлось долго — несколько часов, но корреспондент теперь не помышлял о том, что бы уйти, не поговорив с политруком, который чем-то понравился ему. А чем? Возможно, корреспондент и самому себе не смог бы тогда ответить на такой вопрос. Слишком короткой была их первая встреча.

Танкисты, которых корреспондент расспрашивал о Чапичеве, отзывались о нем тепло, одобрительно. Правда, без всяких восклицаний. Похоже, что в их обиходе вовсе не было таких слов, как «смелый», «храбрый», «отважный», «доблестный».

Силаков, когда привел корреспондента в землянку, сказал о Чапичеве так:

— Находчивый у нас политрук. Быстро думает. Раз, два — и сообразил что надо.

— Это верно, остроглазый, все насквозь видит, — поддержал Силакова другой танкист.

А третий охарактеризовал политрука еще короче:

— С умом воюет.

…Политрук, не раздеваясь, присел к раскаленной печке-времянке.

— Порядок в танковых войсках, — сообщил он корреспонденту и неожиданно пожаловался: — Не холодно как будто, а руки все время зябнут.

— Жар у вас, потому и зябнут, — сказал Силаков. — Вам бы сейчас молока кипяченого.

Чапичев усмехнулся:

— Молока… Еще чего предложите, Силаков? Может, еще гоголь-моголь, чтобы горлышко не болело, и валерьянку для успокоения нервов. Так, что ли? Эх, Силаков, Силаков… Вот примечайте, товарищ корреспондент, как трудно мирному человеку перестроить свою психологию на военный лад.

— Вам, конечно, легче, товарищ политрук, — добродушно отозвался Силаков. — Вы человек военный, кадровый, а я…

— И вы тоже военный. Все мы теперь военные, — убежденно сказал Чапичев. — И воевать всем нам…

— Долго придется воевать, — снова вставил Силаков. — В один момент с ними не управишься.

— Вот именно, товарищ Силаков. Воевать нам и воевать. До полной победы. Пока из Гитлера всю душу поганую не вытрясем, пока не разгромим фашизм до конца. А после… После можно и молочком побаловаться, я не против. Горячее молоко с пончиками! Это, я вам скажу, совсем не дурно. Вы ведь любите пончики, Силаков?

— Люблю. А вы откуда знаете?

— Откуда знаю? Должность такая: политруку все положено знать. Только вот еще не знаю, с какой начинкой вы их любите. С кремом? С повидлом?

— Да ну их, эти пончики, — смеясь, отмахнулся Силаков. — Как-нибудь без них обойдемся. И без кипяченого молока. Лучше я чаек соображу.

— Вот это дело, — одобрил Чапичев. — А я тем временем «пушку» свою почищу.

Уверенно и быстро политрук разобрал парабеллум. И в том, как спорилось у него это дело, в каждом рассчитанном, осознанном и в то же время естественном движении его рук, в каждом мягком и бережном прикосновении его тонких и чутких пальцев к деталям пистолета чувствовались не только многолетний опыт военного человека, не только умение обращаться с оружием, но и любовь к нему, а точнее, уважение.

Так и подумал об этом корреспондент: «Уважает оружие. Видать, по-настоящему уважает».

— Ловко вы с ним управляетесь, товарищ политрук, — сказал он.

— Ничего особенного.

— Все же не наш это. Другая система.

— Не имеет значения. Принцип одинаковый. У меня и наш есть, табельный. А как же иначе! Я ведь кадровый, как сказал Силаков, значит, пришел на фронт полностью вооруженный и снаряженный. Все по норме, как положено. А этот трофейный…

Корреспондент подался вперед, надеясь услышать несомненно интересную, вероятно, очень захватывающую историю о том, как немецкий пистолет попал в руки политрука. Конечно, это произошло в бою, и скорее всего, в разведке. Такую историю газетчик без внимания не оставит, обязательно прихватит про запас, когда-нибудь да пригодится. Но Чапичев сразу разочаровал его:

— Его наши ребята с убитого фашиста сняли. Вспомнили, черти, что я до оружия большой охотник, и принесли мне. А у меня, знаете, в самом деле к оружию какое-то непреодолимое любопытство. Неравнодушие, словом. Пришлось испытать в бою и эту штуку. И ничего, знаете, хорошо работает. Вполне надежная вещь парабеллум.

— Название у него больно мудреное, — заметил Силаков.

— Это верно, мудреное, — подтвердил Чапичев. — «Si vis pacem, para bellum». Вы латынь знаете, товарищ корреспондент? К сожалению, я тоже не знаю. Пожалуй, только эту фразу. По-русски она означает: «Если хочешь мира, готовься к войне». Чисто фашистский путь. Другой им, конечно, не по душе.

— Ишь ты! Бандиты, а все же мира хотят, — удивился Силаков.

— Как бы не так! Держите карман шире, Силаков. Они такого мира в него всыпят, что жить вам не захочется. Их война породила, они войной живут, и теперь их только войной можно прикончить.

— Это так, — кивнул головой Силаков. — Только война-то ведь не на век.

— Верно. Всякая война когда-нибудь кончается. И наступает после нее мир. Но какой? Известно, какого мира они хотят. Хотят усесться на шею народам и погонять их, как рабочий скот. А мне такой мир не нужен. Мне нужен наш мир, советский, чтобы я жил в нем человеком, а не рабочей скотиной. И я до этого, нашего мира дойду. Через десять войн понадобится пройти до него — пройду.

Чапичев протянул Силакову ствол пистолета: