Эммануил Фейгин - Здравствуй, Чапичев!

• Название: Здравствуй, Чапичев!
• Автор: Эммануил Фейгин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

---

Здравствуй, Чапичев!

ОТ АВТОРА

Повесть о Якове Чапичеве, человеке широкой души и щедрого сердца, о коммунисте, бойце и поэте, была задумана мною давно, еще в те дни, когда я только что узнал о посмертном присвоении ему звания Героя Советского Союза. Она мыслилась мне как рассказ о комсомольцах двадцатых, тридцатых и сороковых годов — поколении тревожной и беспокойной юности.

Я много лет дружил с Чапичевым. Знал его еще «мальчиком» в частной парикмахерской Ветросова, потом кочегаром-шлакочистом джанкойского паровозного депо, остроумным комсомольцем-«синеблузником», командиром передового артиллерийского расчета, затем политработником в Красной Армии. Он всегда шел по жизни с высоко поднятой толовой.

Его пример беззаветного служения Родине вдохновлял меня при создании романа «Совершеннолетие» о молодых подпольщиках. Его образ, славно живой, стоял перед моими глазами, когда я писал повести «Солдат, сын солдата», «Земляки» и военные рассказы, вошедшие в книгу «Верность».

Тем не менее написать повесть о самом Якове Чапичеве и его сверстниках я долго не решался. Мне казалось неимоверно трудным вместить в нее его недолгую, но по-настоящему большую, богатую яркими событиями и вместе с тем скромную жизнь. Этому мешало и еще одно важное обстоятельство: я слишком мало знал о боевых делах Якова в годы войны. Были мы на разных участках фронта, далеко друг от друга, встречались лишь дважды, да и встречи эти были очень кратковременными. Что касается фронтовых товарищей Якова, то почти ни с кем из них я не был знаком.

Все же я начал работать над повестью, и мне посчастливилось. Когда повесть в основном уже была написана, я прочитал некоторые ее главы человеку, которого солдатская судьба свела с Чапичевым в первые, самые тяжкие месяцы войны. Имя его — Семен Михайлович Борзунов. Он — полковник, военный журналист, живет и работает в Москве, а в грозном сорок первом году был корреспондентом армейской газеты «В бой за Родину» в той самой армии на Волховском фронте, в составе которой воевал и Яков.

Нет нужды говорить, как я обрадовался встрече с фронтовым товарищем героя повести! Ведь Волховский фронт был одной из самых малоизвестных мне страниц биографии Чапичева. Встреча с полковником в какой-то мере помогла восполнить этот пробел. Его воспоминания о Чапичеве послужили мне материалом для новой главы повести. Я назвал эту главу «Революцией призванный».

Хочется надеяться, что и другие однополчане Чапичева, которым после выхода в свет попадет в руки моя книга, напишут мне, расскажут что-то новое, доселе неизвестное о ее герое, о свершенных им подвигах. Это поможет мне в дальнейшем завершить повесть, дописать те ее страницы, без которых она всегда будет казаться незаконченной.

Автор

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Он родился в Париже незадолго до первой мировой войны и погиб на подступах к Берлину, не дожив всего два месяца до нашей победы над фашистской Германией.

Когда я написал эти первые строки повести о Якове Чапичеве, то вдруг вспомнил, что почти такими же словами он хотел начать книгу о самом себе. Якову в то время было года двадцать три-двадцать четыре, и он сказал мне однажды:

— Стукнет тридцать, брошу сочинять стихи. Начну писать прозу. Что-нибудь вроде автобиографического романа. Только в третьем лице, чтобы я мог на героя смотреть со стороны. Так вернее. И я уже начало придумал, вот послушай: «Он родился в Париже, был выращен и воспитан Советской Россией и погиб на баррикадах восставшего Пекина». Ну как, нравится?

— А как же ты напишешь в автобиографическом романе о собственной смерти? Откуда ты знаешь, где и как помрешь? — спросил я.

Яков пожал плечами, удивляясь моей непонятливости:

— Эпоха войн и революций, браток. Понятно?

Яков, конечно, не был ни пророком, ни ясновидцем. Просто он был сыном своего времени и потому так верно угадал свою солдатскую судьбу.

Автобиографический роман он не написал. Не успел. А мне писать о таком человеке, как Яков Чапичев, нелегко. Он жил непостижимо быстро: неожиданно появлялся, так же неожиданно надолго исчезал, поэтому многие, вероятно, крайне важные страницы его биографии мне просто неизвестны. Но я чувствую себя обязанным рассказать о Якове хотя бы то, что знаю. А знаю я все же немало. Так или иначе, его жизнь прошла через мою. И не без следа.

«ЧУБАРИКИ, ЧУБЧИКИ, ЧУБЧИКИ…»

Мы встретились с ним еще в ранней юности в Джанкое — маленьком степном городке на севере Крыма.

Как-то в воскресенье я зашел в парикмахерскую Ветросова.

В кресле уже сидел какой-то усатый дядька, один из тех степных богатеев, которые после хорошей сделки на воскресном базаре не прочь «причупуриться». Обкарнав его густую сивую шевелюру ножницами, Ветросов хлопнул в ладоши и крикнул:

— Мальчик, прибор!

Вот тогда я и увидел впервые Яшу Чапичева. Ему было, наверное, в то время лет тринадцать, а то и все четырнадцать, но выглядел он десятилетним. Я даже возмутился про себя: «Ну и гад этот Ветросов: такого маленького эксплуатирует». Мальчик подал хозяину прибор с горячей водой и встал у двери, ведущей в темную боковушку, где сердито шипел примус.

Я с интересом принялся разглядывать мальчика, удивляясь тому, что ни разу не видел его на джанкойских улицах. А он был очень приметен и необычен, этот худенький, костлявый заморыш. Такого раз увидишь и уже никогда не забудешь. Неисчислимое количество черных, отливающих синевой колечек украшало его голову. И все одного размера, на один фасон, одно к другому. Каракуль — и только. Но еще сильнее удивили меня глаза мальчика. Большие, черные, блестящие, они казались еще более огромными, потому что лицо у него было тогда маленькое, изможденное, бледное.

Яша стоял у двери, то и дело подтягивая сползавшие штаны. А на них тоже стоило поглядеть. Материалом для них послужил мучной мешок. На правой штанине можно было прочитать напечатанную несмываемой черной краской фамилию арендатора паровой мельницы Крутоярского.

Мальчику, видно, надоело стоять на одном месте. Неслышно ступая босыми ногами, он подошел поближе к зеркалу и отразился в нем во всем своем великолепии. Усатый клиент выпучил от удивления глаза и, словно не веря тому, что увидел в зеркале, быстро обернулся. Реальный, живой Яша удивил его еще больше, чем отраженный в зеркале. Усатый не удержался, фыркнул, и пушистая мыльная пена, которой были покрыты его губы, разлетелась во все стороны. Парикмахер рассердился. И конечно, на мальчика.

— Яшка, не егози! — строго прикрикнул он.

Яша так же неслышно отступил к двери.

— Ты где выкопал этого цыганенка, Ветрос? — спросил усатый.

— А он не цыган, он француз, — сказал Ветросов.

Усатый зашелся смехом:

— Хранцуз! Хранцуз! Ох и шутник ты, Ветрос!..

Я тоже рассмеялся. Никогда еще я не видел французов, но представлял их себе иными. Какой же это француз? Парикмахер, конечно, пошутил.

Мальчик презрительно скривил шершавые, обветренные губы. Он даже не взглянул на меня, но я тотчас же перестал смеяться.

Некоторое время он стоял спокойно. Но вдруг быстро расстегнул ворот и полез рукой под рубаху, пытаясь почесать какое-то труднодоступное место на спине. Когда это ему не удалось, он, нисколько не смущаясь, всласть почесался о дверной косяк. Даже заулыбался от удовольствия.

— Ты что чухаешься, как шелудивая свинья? — набросился на него Ветросов. — Что у тебя, короста?

— При чем тут короста? — ответил мальчик. — Надо было почесаться, вот и почесался. Я потный, а вы тут волосьев настругали. У меня даже во рту волосья.

— Опять рассуждаешь! — возмутился Ветросов. — Я тебя чему учу: мыться надо чаще.

— Я моюсь.

— Знаю, как ты моешься! Гляди, еще заразу занесешь мне в салон. Для парикмахера чистота — первый закон. Ты куда девал мыло, которое я тебе дал?

— Сестрам подарил. Они девчонки, им нужнее.

— Вы только посмотрите на него! Он своим сестрам за мой счет подарки делает. Я ему мыло для чистоты, а он… Целыми днями чумазый ходит, смотреть тошно.

— Я не чумазый, — возразил Яша. — Я смуглый.

— Опять рассуждаешь! Забыл, как надо с хозяином разговаривать?

— Забыл, — сказал мальчик.

Ветросов даже взвизгнул от злости:

— Уйди с моих глаз. У-у, цыганская морда.

Яша недобро усмехнулся и не спеша удалился в боковушку. Стало слышно, как он орудует примусным насосом.

— Не слухает он тебя. Не дело это, — сказал усатый.

— Да, непослушный, — сокрушенно вздохнул парикмахер.

— А держишь.

— Держу. Забавный очень. И пляшет, и поет. Умора. Ей-богу, умора. И главное, ничему не учился. Даже азбуки русской не знает.