Илья Дубинский - Трубачи трубят тревогу

• Название: Трубачи трубят тревогу
• Автор: Илья Дубинский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

Книга писателя И. В. Дубинского посвящена героической борьбе червонного казачества против белогвардейщины и иностранных интервентов в годы гражданской войны на Украине. Написана она непосредственным участником этих событий. В книге правдиво и ярко рассказано об успехах и неудачах отдельных кавалерийских частей, о выдающихся командирах, политработниках и рядовых бойцах. Автору удалось выпукло показать отважных вожаков советской конницы В. М. Примакова, Г. И. Котовского, М. А. Демичева, П. П. Григорьева, Д. А. Шмидта, а также проследить за судьбами своих многочисленных героев, раскрыть их характеры. Редакция и автор выражают глубокую признательность ветеранам червонного казачества Киева, Москвы, Ленинграда, Львова, Чернигова, Днепропетровска, Донецка, Харькова, Винницы, Хмельницкого, Ахтырки, старым большевикам черниговцам, черниговскому музею М. М. Коцюбинского, которые оказали ценную помощь в работе над книгой. Автор также сердечно благодарит участников читательских конференций в Ленинграде, Москве, Киеве за дружескую критику и добрые советы.

---

Братовский привез личный приказ Петлюры о назначении Шепеля «атаманом трех губерний» вместо Мордалевича. О том, что этот сверхатаман сдался добровольно органам Советской власти, резидент не знал. И не поверил Шепелю, когда тот сообщил ему эту потрясающую новость. Там, за Збручем, опасаясь деморализации гайдамаков, говорили, что Мордалевич убит.

Братовский подоспел к Шепелю в тот момент, когда он, арестовав Карого — тютюнниковского кандидата на «атаманство трех губерний», собирался его расстрелять. Новое назначение, исходившее от самого головного атамана, смягчило сердце вонячинского бандита, помнившего слова Петлюры, обращенные к нему еще в 1919 году, когда Шепель, поощряемый галицийским генералом Микиткой, занял Винницу. Петлюра тогда сказал: «Если б у меня было три — четыре таких атамана, как Яков Шепель, я бы давно сидел в Киеве».

Эта характеристика была, конечно, преувеличенной. За все время пребывания советской конницы в районе, «подвластном» Шепелю, сей атаман особой прыти не проявлял. Лишь однажды его люди из засады в Кожуховском лесу обстреляли группу командиров, следовавших из Хмельника в Литин, и ранили начдива.

И сейчас, когда после длительной беседы вышли из кабинета ее участники, Шмидт, пошевелив раненой рукой, спросил резидента:

— После этого Шепель, верно, донес за Збруч, что население Литинщины восстало и под его руководством разгромило вторую червонно-казачью дивизию!

— Его доклада я не читал, — ответил раскрасневшийся после беседы Братовский. — Говорили, сам Галлер, командующий шестой армией, звонил Петлюре в Тернов... Поздравил его с крупным успехом...

— Вот тебе и самостийна Украина! — усмехнулся в лицо резиденту Лука Гребенюк. — Нет, хлопче, правильно я тебе говорил там, в кабинете: у Петлюры может быть только самостийна земська аптека, а больше ни хрена.

Братовского увели. Шмидт, подойдя к Крылову, по-дружески хлопнул особиста по плечу. 

— Ценную птицу поймал ты, — сказал начдив. — Интересно, твой начальник хоть сказал тебе спасибо?

— Мы, товарищ начдив, работаем не за спасибо и не за страх, а за совесть, — ответил Иван Вонифатьевич, чуть окая, и посмотрел поверх очков на Письменного. — И подцепили-то мы его на чем? — по-детски усмехнулся трехгорец, — никогда и не поверите — на арбузном соке!

— Как это так? — удивился Письменный.

— Очень просто, товарищ начальник. Сами знаете, на чем мы их обыкновенно берем — на ночных свиданиях с женами или любовницами, а то еще у дружков-кулаков — на самогоне. Братовский, это мы узнали твердо, спиртного избегал и с бабами не путался. Одним словом, настоящий резидент. Слабость у него есть только к соку квашеных арбузов. А такие водятся лишь у требуховской попадьи, да у вонячинской. Вот в Вонячине, бывшей шепелевской столице, мы и накололи диверсанта. Принимала его попадья широко. Не то что нас. Адъютанту Ратову, когда штаб квартировал в Вопячине, воскового огарка и то жалела.

— Молодец, Красная Пресня! — с восхищением выпалил Шмидт. — А вот я знаю: ваш начальник Феликс Эдмундович кое-кого повыметал из чека железной метлой. И по заслугам. Весной 1919 года, когда мы держали петлюровский фронт под Проскуровом, и мне попался такой «Шерлок Холмс». Он не способен был распознать врага профессиональным нюхом, изобличить его фактами, брал горлом. Привел он однажды «контрика» и хвалится: «Споймал крупного гада. Граф, и не простой, а какой-то тупой граф». А мы с комиссаром спрашиваем: «Документы проверил?» «Шерлок Холмс» отвечает: «Документов при нем не нашлось. Сам сознался, говорит — тупой граф». Ну, комиссар вник, и выяснилось, что страшный «контрик», «тупой граф», был обыкновенным топографом. Вот такие «Шерлоки Холмсы»  Ловят мнимых врагов и мнимых графов, а настоящих прохлопывают.

— В семье не без урода, — повел плечом Письменный.

— Знаете, ездил я недавно в Харьков, — продолжал Шмидт, — товарищ Фрунзе нас созывал. Встретился я в столице с моим хорошим другом Затонским. Рассказал он мне забавную историю. Осенью 1920 года ведет он заседание Галревкома[26] в Тарнополе. Вдруг врывается в зал запыленный Потапенко, командир второго полка, и командует: «Гукайте, товарищ голова, всех своих членов и грузите их на мои пулеметные тачанки, бо зараз йде сюды атаман Тютюнник. Меня послал до вас сам Примак». Владимир Петрович, как профессор, никогда ни на кого не подымал голоса, а тогда не сдержался. Тут же в зале подошел к председателю Галчека и кричит: «Работнички! У вас «око баче», «ухо чуе», а Тютюнник под вашим носом лезет к нам в столицу». А дело вот в чем, — добавил Шмидт, — на вывесках Галчека был нарисован глаз с грозным предупреждением: «Око баче» — и ухо с надписью: «Ухо чуе».

— Что ж, — ответил Письменный, начавший немного нервничать, — в Тарнополе было кого устрашать. Тут и подполье Пилсудского, его знаменитая ПОВ (Польская организация войскова), и агенты Петрушевича — галицийского диктатора, и диверсанты Петлюры, и иезуиты Ватикана.

— Тем более надо было не устрашать их, а хватать, — продолжал Шмидт, — вот как наша Красная Пресня схватила мазепинского сотника и петлюровского резидента пана Братовского. Тогда не пришлось бы Пантелеймону Потапенко вывозить галицийское правительство из-под носа Тютюнника на пулеметных тачанках...

* * *

Сотник мазепинского полка не только был выпущен, но и облачен в новенькую красноармейскую форму. Начдив возложил на нас ответственность за Братовского-Ярошенко. Ему, как полагал Шмидт, угрожала пуля из-за угла, пущенная любым нашим казаком, он мог  ждать и мести бандитов, и, кроме всего прочего, надо было опасаться, что в подходящую минуту он скроется, чтобы вновь вернуться в петлюровское болото.

Нашему полку с помощью капитулировавшего резидента предстояло разгромить контрреволюционное подполье. Петлюровские резиденты, агенты, атаманы скрывались в глухих трущобах Литинщины, Летичевщины, Проскуровщины.

Для этой цели была выделена первая сотня во главе с Григорием Васильевым[27].

Полагая, что лучше всего держать Братовского возле себя, я отказался от передвижения на коне и забрался на тачанку, усадив рядом с собой резидента.

Вперед ушли разъезды. Позади нас двигалась вся сотня. Встреча с любой бандой была не страшна. Но наш попутчик, хотя и щеголял в боевой форме червонного казака, все время нервничал и оглядывался по сторонам.

— Вас поймают бандиты, конечно, расстреляют, — скулил он, — а меня посекут на куски.

Словно находя в этом оправдание и своему решительному шагу, Братовский неоднократно возвращался к письму Мордалевича.

— Мне его дал читать Письменный, — качал головой попутчик, — ничто так меня не потрясло, как перестройка Мордалевича... столпа движения....

Знаменитое письмо «атамана трех губерний» появилось на свет два месяца назад. Печаталось оно и в советской прессе. Но там, за Збручем, и особенно в лагерях для интернированных, широкие массы петлюровцев ничего о нем не знали.

22 июня 1921 года Мордалевич писал Тютюнчику, что будущее украинского народа строится по эту, а не по ту сторону Збруча, что украинская интеллигенция все больше симпатизирует советскому строительству и враждебно относится к Петлюре. Отказываясь от дальнейшей борьбы против Советской власти, Мордалевич советовал не губить даром людей и не вносить беспорядка в жизнь страны. «Революционные украинские круги, — заканчивал послание Мордалевич, — глубоко  убеждены, что логика фактов приведет и Вас в ряды сознательных защитников УССР».

Наша операция продолжалась с неделю. Спешившись, люди незаметно подбирались к глухим пасекам, ночью окружали мрачные монастырские скиты. Днем с ходу внезапно налетали на отдельные хутора, отмеченные самим Братовским на двухверстной карте. Наш обоз вырос до двух десятков подвод. На них, связанные по рукам и ногам, проклиная судьбу и Братовского, корчились в бессильной ярости эмиссары пана Чеботарева. Благодаря капитуляции Братовского осенью 1921 года значительно было подсечено петлюровское подполье Подолии.

Случилось так, что к пасеке у Майдана Голенищева нам не удалось подкрасться незаметно. Бандиты издали открыли огонь. Жалея людей, я подумал: как бы поступил в данном случае мой учитель Василий Федоренко? Решил посоветоваться с командирами и усилил блокаду пасеки. Сам Братовский предложил поджечь бандитское гнездо. За это дело взялся Запорожец и пулеметчик Полтавец. Вскоре из запылавшей хаты донеслись выстрелы. Несколько бандитов, выбравшись из огня, бросились наутек. Но их настигли казачьи пули. Какой-то атаман, лавируя меж деревьев, кинулся с обрезом на Братовского. Связанный нашими казаками и брошенный на повозку, петлюровец еще долго угрожал бывшему резиденту:

— Погоди, собака! Попадешься, накормим тебя собственной требухой. Мы еще вам покажем савецкую власть.