Илья Дубинский - Трубачи трубят тревогу

• Название: Трубачи трубят тревогу
• Автор: Илья Дубинский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

Книга писателя И. В. Дубинского посвящена героической борьбе червонного казачества против белогвардейщины и иностранных интервентов в годы гражданской войны на Украине. Написана она непосредственным участником этих событий. В книге правдиво и ярко рассказано об успехах и неудачах отдельных кавалерийских частей, о выдающихся командирах, политработниках и рядовых бойцах. Автору удалось выпукло показать отважных вожаков советской конницы В. М. Примакова, Г. И. Котовского, М. А. Демичева, П. П. Григорьева, Д. А. Шмидта, а также проследить за судьбами своих многочисленных героев, раскрыть их характеры. Редакция и автор выражают глубокую признательность ветеранам червонного казачества Киева, Москвы, Ленинграда, Львова, Чернигова, Днепропетровска, Донецка, Харькова, Винницы, Хмельницкого, Ахтырки, старым большевикам черниговцам, черниговскому музею М. М. Коцюбинского, которые оказали ценную помощь в работе над книгой. Автор также сердечно благодарит участников читательских конференций в Ленинграде, Москве, Киеве за дружескую критику и добрые советы.

---

Столько же внимания уделял комбриг Багнюк и другому полку нашей бригады — 8-му червонно-казачьему, который стоял в местечке Уланов.

После одного из учений, забрав из моих рук разгоряченную Марию, Бондалетов, считавший своим долгом  передавать все, что «хлопцi кажуть», зашептал, хитровато покосившись на меня:

— Хлопцi кажуть, що вы, мабуть, старорежимный охвицер.

— Что, обижаются на меня? — спросил я в тревоге, полагая, что не всем нравится напряженная строевая подготовка.

— Не то что обижаются, товарищ комполка, а через те полковые учения. Не хотят хлопцы верить, что обыкновенный студент и так всю строевую науку превзошел.

Хлопцы, конечно, ошиблись. Офицером я не был. Но к тому времени у меня уже накопился кое-какой опыт.

После этого сообщения Бондалетова можно было считать, что и со вторым «китом» кавалерийской выучки, то есть со строевой подготовкой, делающей из полка гибкий, послушный командирской воле «инструмент», в основном покончено. Оставался третий «кит» — тактическое мастерство: искусство побеждать малой кровью. 

Век нынешний и век минувший

Смотр в Сальницах

С лета 1918 года я состоял в повстанческом отряде Василия Антоновича Упыря, делегата II съезда Советов, участника штурма Зимнего дворца. На меня была возложена связь уездного подполья с губернским партийным центром в Полтаве через Евгению Рябицкую, а через Юрия Михайловича Коцюбинского — с губернским повстанческим комитетом. Осенью я ушел в отряд. Там-то я и получил первое боевое крещение, когда гайдамацкие сотни в ноябре 1918 года повели наступление на Кобеляки.

С отрядом Упыря пришлось действовать в мае 1919 года и против атамана Григорьева, его знаменитых верблюжских полков (формировались в селе Верблюжка).

Василий Упырь — всего лишь бывший солдат царской гвардии — успешно воевал и с немецкими захватчиками, и с карателями гетманца Кайолы. Простые и понятные боевые распоряжения командира отряда, в которого верили и которого уважали все его подчиненные, многому нас научили.

Кое-что добавилось к военным знаниям от службы в штабном эскадроне. Пошла на пользу и работа в качестве начальника политотдела Симбирской бригады, которая летом 1919 года прибыла из Казани и вошла в состав 42-й стрелковой дивизии. Бригада состояла из чувашей и марийцев, прекрасно одетых, обутых и вооруженных. По сравнению с основными кадрами дивизии — шахтерами Донбасса и партизанами Старобельщины, воевавшими уже полтора года, симбирцы могли сойти  за столичную гвардию. Взводами и ротами командовали молодые краскомы, щеголявшие в новеньких кожаных костюмах, что при тогдашней нашей бедности являлось ненужным и ничем не оправданным расточительством. Во главе батальонов, полков стояли бывшие поручики, капитаны, штабс-капитаны. Командовал бригадой бывший генерал Медем, с головы до ног одетый в черную кожу.

Учитывая ситуацию, комиссар бригады, буквально подавленный военспецовским большинством, звал меня, хотя бы на немую подмогу, в штаб, когда Медем в присутствии комиссара принимал важнейшие решения. Эти гласные штабные заседания в тот период, когда наша 13-я армия, стремясь остановить деникинские полчища, нанесла им памятный удар через Новый Оскол на Валуйки — Купянск, несколько расширили мой тактический горизонт.

Осенью 1919 года я был послан в 3-й Орловский кавалерийский полк, возглавлявшийся Есиповым. Желая подчеркнуть, что он попал в советские командиры не по своей воле, бывший гусарский штаб-ротмистр, вооружившись щегольским стеком, не брал в руки ни огнестрельного, ни холодного оружия.

Есипов демонстративно не носил и красноармейской звезды, нацепив вместо нее на околыш полинявшей офицерской фуражки кавалерийскую эмблему — конскую голову в мельхиоровой подковке.

Флегматичный, заносчивый, вылощенный офицер заботился не о том, чтобы найти способы решения полученной задачи, а о том, как тончайшим образом обосновать невозможность ее выполнения. Приходилось энергично вмешиваться и направлять его действия. Это поневоле заставляло вникать во все детали командирского искусства. Таким образом, даже работа с Есиповым кое-чему меня научила.

Наблюдая за действиями нашего комбрига Попова, донецкого шахтера, я понял, что в известные моменты кавалерийский начальник обязан не только руководить боем, но и во главе конной массы сам бросаться навстречу врагу.

Многие из нас научились военному делу, в частности управлению конницей, у комбрига Владимира Иосифовича Микулина во время похода на Запад летом  1920 года. Нравилось в Микулине то, что сразу же, отдав приказ или боевое распоряжение, он читал нам применительно к данной обстановке короткую лекцию по тактике конницы, иллюстрируя ее историческими примерами из практики кавалерийских начальников, начиная с Гасдрубала Карфагенского и кончая Зейдлицем, Мюратом, Плановым.

Наблюдая в бою за Василием Гавриловичем Федоренко, я имел возможность сравнивать действия теоретически подкованного Микулина с действиями бахмутского партизана, руководствовавшегося, так же как и Попов, шахтерской смекалкой.

Так, присматриваясь к одному, прислушиваясь к Другому, разделяя с ними, с моими командирами, бремя ответственности за малейший промах части, я постепенно накапливал тактические знамя и навыки вождения конницы.

Кинувшись в гущу боев, наше молодое поколение, в силу самих обстоятельств тех суровых лет, училось искусству боя не только, на примерах, достойных подражания, но, увы, и на тех, которые тяжело даже вспоминать.

Зимой 1919 года наш Орловский полк в конном строю недалеко от слободы Алексеевской через глубокую лощину без боевого охранения ринулся в атаку на белогвардейцев-марковцев. Не успевший взобраться на противоположный откос, полк встречным ударом был опрокинут на дно лощины. Многих наших товарищей мы не досчитались после той сумасбродной атаки.

Теперь, когда на смену ожесточенным боям пришла напряженная пора учебы, нас довольно часто вызывали в штаб дивизии. Там, а также на полях вокруг Хмельника начдив Шмидт с помощью начальника штаба дивизии черниговиа Александра Ефимовича Зубка отшлифовывал наше тактическое мастерство.

Однажды в самый разгар занятий окольным путем через плетни и баштаны, как всегда сопровождаемый Халауром, прискакал на сальницкие поля дежуривший при штабе одноглазый Семивзоров. Запыхавшись, он доложил:

— Приехали сами начдив, а с ними еще чины. Ждите строгой проверки!

Как только дивизию переименовали в червонно-казачью,  Прожектор стал неузнаваем. Он обзавелся папахой, облачился в свою, захваченную еще из станицы казачью форму, которую до поры до времени возил в переметных сумах. Как-то сопровождая меня в штаб дивизии, он, взглянув с восхищением на свои широкие шаровары, с нескрываемой радостью выпалил:

— Давно пора. Через эту военную обмундировку и я себя понимаю настоящим джигитом. На что Кружилин природный Казак, а какая на ем амуниция? Не амуниция, а ерундиция. Не то кооперация, не то землемер. Вот сотник Ротарев явились к нам с лампасами, и по одному его слову я готов, и в огонь и в воду. Скажу вам от чистого сердца, товарищ комполка, наш брат, казак, с молоком матери насмоктался покорности дисциплине. А какая там может быть дисциплина, ежели твое начальство и на командира не схожее? Наш брат привычный, чтоб командирская видимость стебала его по глазам. Вы скажете, соскучился Семивзоров по старому режиму? Ничуть не бывало! Я располагаю так: покрасовались господа в суконных мундирах, а теперь можно и нашему брату — трудящему в них покрасоваться. Во! Форма — это хундамент всего войска.

...Выслушав сообщение Семивзорова о прибытии комиссии, сделанное им, очевидно, не по чьему-либо приказу, а по собственному почину, я его спросил:

— А как с побывкой? Может, поедем?

— Ни в какую, товарищ комполка. Я сказал: Семивзорову пока нет ходу на Дон. Ему еще тут работенка предвидится. — Казак, закинув голову, широко раздул ноздри, грозно сверкнул единственным глазом. — Мой прожектор кое-что распознает в тумане, а нос чует пороховой дух. Не гоните, товарищ комполка, Семивзорова. Он еще сгодится! В таком полку, — казак посмотрел вдаль, где сотни под командой Царева, вытягиваясь из развернутого фронта, строили в клубах густой пыли линию колонн, — послужить и мне лестно. А вот и они едут... — сказал казак, ткнув плеткой в сторону села.

Подымая розовое облако пыли, к учебному плацу на широкой рыси приближалась кавалькада всадников.

Раскинувшиеся на огромном пространстве взводы и сотни по команде «Строй фронт» стали стекаться к сборному месту. 

И вот в поле, влево от знамени и трубачей, построилась в две линии живая стена всадников, а за ними — изгородь боевых тачанок. По команде «Направо равняйсь» сотни папах, украшенных алыми верхами, повернулись в одну сторону.