Илья Дубинский - Особый счет

• Название: Особый счет
• Автор: Илья Дубинский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989
• ISBN: 5–203–00809–4

Автор этой книги — один из ветеранов гражданской войны. Навсегда вошли в его судьбу легендарные комкоры и начдивы Г. И. Котовский, В. М. Примаков, Д. А. Шмидт, А. И. Тодорский. Военный работник Совнаркома Украины, командир тяжелой танковой бригады — он был свидетелем и участником создания армии, Советского государства. О сложном, драматичном и интересном периоде пишет автор, о знаменитых Киевских маневрах, о подготовке армии к будущей войне с фашизмом. В ней есть и страницы, где проходят трагические судьбы многих самоотверженных коммунистов и талантливых военачальников, ставших жертвами произвола в 1937–1938 годах.

---

Накануне, 19 февраля, позвонил мне заместитель начальника штаба округа хромоногий Ауссем. С Владимиром Ауссемом, сыном наркома, мы уезжали из Киева на деникинский фронт летом 1919 года. Я услышал в трубке знакомый мне хрипловатый голос:

— Мы тут решили отправить тебя на Сабурову дачу. В такие морозы выводить часть, да еще на три дня. Сумасшедший! Передаю приказ командующего — выход отменяется. Проведете его, когда потеплеет.

Я ответил, что приказ не отменю, а завтра с рассветом полк выступит. В трубке снова загудело: «Сумасшедший! Осел!»

На Ауссема я не обиделся. Нередко и ему приходилось слышать от меня не менее лестные эпитеты. Все же это был друг!

На фронте, под Новым Осколом, когда его, долговязого  дылду, сразила пуля станичника-гундоровца, я первый оказал ему помощь. Часто открывалась в колене Владимира рана, и я часами просиживал у его постели в госпитале. Такие же знаки внимания он оказывал и мне.

Вслед за Ауссемом позвонил сам командующий.

— Что вы там затеяли, дружище? — выговаривал мне Иван Дубовой. — Что, соскучились по ЧП?.. Чего, чего? Не хватает нам еще обмороженных. Не слышали, что произошло на прошлой неделе в Москве? Начальника академии Корка, комиссара Щаденко, начальника штаба Кит-Вийтенко отдали под суд. Они устроили лыжный пробег и обморозили слушателей. Кое-кому отрезали руки, ступни ног. Что? Захотел познакомиться с трибуналом? Округу устроить неприятность?

Я напомнил командующему французскую поговорку: «Отмена приказа — залог беспорядка». И настоял на своем, сославшись на то, что зима всегда была нашим союзником. Я сказал, что не жду за поход наград, и постараюсь избежать взысканий, что Колчак наступал летом, а разбит был зимой, что Юденич имел успех осенью, а разгромлен был в морозы, что Деникин летом 1919 года, а Врангель летом 1920 года шли вперед, а зимой их растрепали в пух и в прах. Что товарищ Зима — наш союзник, а не враг. И чтоб она нам не изменила, надо не прятаться от нее, а сдружиться с ней. Я просил Дубового не настаивать на отмене выхода.

После долгих дебатов Дубовой уступил. Под конец сказал:

— Убедили. Смотрите, не подведите себя, не подведите округ. Это очень и очень ответственный шаг. И берегите полк. Прежде всего, конечно, людей. Захватите с собой побольше спирта...

А мороз все крепчал и крепчал. И это, по правде сказать, тревожило меня, особенно после телефонных звонков. Мороз был лютый, с плотным густым туманом. На броне машин сверкал синеватый иней. Голой рукой нельзя было дотронуться до нее.

Земля звенела под траками гусениц и подошвами красноармейских сапог. Валенок в полку не было, и я, не желая ставить себя в особое положение, выехал не в фетрах, а в сапогах. Зубенко, Хонг-Ый-Пе, обутые в катанки, отлучившись домой, тоже переобулись. В валенках оставался лишь один командир роты Георгий Щапов — всегда небрежно одетый, малодисциплинированпый, вечно чем-то недовольный, расхлябанный человек.

— У меня пальцы отморожены, не могу в сапогах, — заявил он. Под стать Щапову был и помпотех Юматов. Из-за выхода, требовавшего тщательной подготовки, ему пришлось не спать несколько ночей.

Но вот яростнее загудели машины. Длинная колонна танков, выслав вперед быстроходную разведку, головное и боковое охранение, двинулась по шоссе к Новой Баварии.

Вызвав в голову врача Бакалейникова, я отдал в его распоряжение три легковые машины. В них погрузили теплые одеяла, термосы с чаем, бидоны со спиртом, несколько пар валенок. Всех обмороженных было решено немедленно снимать с танков и везти в ближайшие больницы. Дислокация последних была нанесена на докторскую карту.

...Широкий снежный простор сверкал мириадами искр. Они, как живые, горели и переливались золотым и серебряным светом. Снег летел из-под быстровращающихся гусениц легкой сверкающей дымкой. Пологие бугры на востоке казались смугло-фиолетовыми, а сосновый бор на западе, освещенный первыми робкими лучами, — золотисто-огненным. Зимний воздух был насыщен ароматом свежевскрытого арбуза.

Батальоны двигались дружно, умело, стремительно. Машина шла за машиной. Тяжелые — приятно журча широкими гусеницами, а быстроходные — грохоча моторами и крепкими траками.

На ночевку, в совхоз под знаменитыми Борками, мы прибыли в сумерки. Там нас ждал горячий обед и отдых до рассвета. После обеда в клубе совхоза был устроен разбор. Одни командиры заслужили похвалу, других пришлось взмылить. Помню, особенно крепко досталось Щапову. Таким, каким он был в повседневной жизни, таким оказался в тяжелых условиях зимнего похода. Я попросил всех командиров, не ленясь, записывать все, чего нет в наставлениях и уставах, чтобы мы могли после поделиться опытом с другими танковыми частями. Напомнил им поговорку периода гражданской войны: «Они нас на танках, мы их на санках». А теперь и мы их будем крошить танками не только летом, но и зимой.

Из клуба мы шли вместе с Зубенко. Он мягко укорял меня:

— Щапов, конечно, получил по заслугам. Но вы забыли, что с нами иностранец, этот Печюра...

— Пусть! — ответил я. — Думаю, что он скорее запомнит все хорошее, нежели плохое. А хорошего у нас, кажется  мне, немало. А потом — какой он иностранец? Он уже со всеми своими потрохами наш...

Может, увлеченный субъективизмом, я переоценил иностранного стажера? Но вот выдержки из письма Витаутаса Печюры от 2.11.1962 года лучше всего свидетельствуют о том, что я тогда был недалек от истины:

«Пребывание в 1935 году в Харькове было для меня большой жизненной школой, которая повернула мне всю жизнь на правильный путь к народу. Я навсегда остался Вам искренне благодарен за создание мне всех условий лучше увидеть жизнь, познакомиться с советской печатью, литературой. Еще раньше я побывал в Швеции, Германии, Дании, и у вас понял разницу между социальным строем вашим и капиталистическим. Эти мысли мне, тогда офицеру буржуазной армии, были опасны, они тревожили меня. Я очень благодарен прикомандированному ко мне товарищу Некрасову, который много разъяснял мне. Помню комсомольскую конференцию, на которую пригласили меня. Вот там я окончательно понял разницу между нашими армиями, между вашим сознательным бойцом и нашим вымуштрованным солдатом».

Мы зашли в помещение, где отдыхали бойцы-быстроходчики. В неосвещенном клубе, на полу, как волчьи зрачки, вспыхивали огоньки папирос.

Мы вслушивались в веселый гомон бойцов. Один хвалил свою машину, другой, выставляя себя, кое-кого высмеивал, третий благодарил Толкушкина за наваристый плов.

Бойцы жаловались лишь на одно — не хватало питьевой воды. И тут впервые, вопреки моим правилам, крепко и грубовато отчитал на людях Бакалейникова, хотя и он, бедняга, за день намотался как следует.

А мороз не сдавал. Юматов получил приказ, в порядке опыта, в одних машинах спустить на ночь воду и масло, в других — периодически прогревать моторы. Второй способ вполне себя оправдал, хотя пришлось выделить на ночь дежурных прогревальщиков. Другие танки, хотя их и залили горячей водой и маслом, пришлось заводить тягачами.

Многие танкисты несли службу и ночью. Не пришлось спать и самому. Не раздеваясь, запасшись газетами, я лег на койку в тесной кабине совхозной конторы. Над головой гудело радио. Там, в борковском совхозе, той ночью я услышал радостную весть — в Испании победил народ. Ушло в отставку реакционное правительство Вальядареса. Ему на смену пришло правительство народного фронта Асаньи.

Я подумал — создается тыл у нашей союзной Франции.

Вспомнил майора Легуэста. И, словно подкрепляя мои мысли, радио возвестило о бурном обсуждении советско-французского договора. На заседании шли дебаты о ратификации этого пакта. Его противник, бывший коммунист, переметнувшийся к фашистам предатель Дорио, как обычно, клеветал на Советский Союз, а председатель палаты Эррио, возвестивший в 1921 году: «Ни фашизм, ни коммунизм, ни Рим, ни Москва», отвечая Дорио и другим противникам договора, заявил с трибуны палаты: «С полным основанием крупнейший французский специалист генерал Луазо, посетивший Советский Союз, заявил, что Красная Армия является одной из наиболее мощных армий в Европе».

Палата большинством голосов ратифицировала договор. Я подумал: в этом, возможно, есть и крупица нашего труда, труда всего боевого коллектива 4-го танкового полка, принимавшего французского гостя майора генерального штаба Луи Легуэста.

Тогда же радио сообщило, что 20 февраля вернулся из Англии маршал Тухачевский вместе с военным атташе в Лондоне комкором Путна. Встречали маршала замкомвойск Московского округа Горбачев, начальник военных сообщений Аппога, комкор Геккер.

Чуть свет эти новости мы с Зубенко поспешили сообщить полку, и работа закипела еще веселее. Люди заливали радиаторы горячей водой, заправляли масляные баки горячим маслом, а в бензин добавляли неразбавленный спирт.