Леонид Механиков - Полёт: воспоминания

• Название: Полёт: воспоминания
• Автор: Леонид Механиков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Позади выбор училища, страхи, что не примут по возрасту, — в армию ведь берут с 18 лет, — военкомат, проводы и слёзы матерей, пирожки и пир горой в поезде, скука и серость накопителя, дотошные врачи. Крутили нас врачи долго: понаехало нас — по 10 человек на место, так что было из кого выбирать. Не прошедших в истребители тут же отправляли в бомберы.

Для них это была трагедия.

Мы им сочувствовали, но не очень: каждый был занят собой.

Впереди были ещё конкурсные экзамены, а нас было пока что ещё по 6 человек на место. Учебники были на вес золота, каждую свободную минуту — повторение, подготовка к экзамену, решение уравнения на клочке газеты… Слухи ходили самые абсурдные. Главное что интересовало каждого — это количество кандидатов на место. С этим ложились спать и с этим просыпались. Не знаю, откуда эта цифра бралась, но мы её знали буквально на каждые два часа. Экзаменов я, конечно, боялся, но не так как медкомиссии. На экзамене всё понятно: там есть вопрос и ответ. А вот на медицинской комиссии — всё в неизвестности. Откуда тебе знать, что у тебя где внутри и на чём ты можешь залететь.

Конкурсные экзамены я сдал без труда. Сказалась хорошая подготовка в школе. А сколько отсеялось! Сколько хороших ребят не попало в училище! Что поделаешь — конкурс.

Интересная деталь: то ли времена другие тогда были, и нормой считался настоящий, честный конкурс, то ли то, что конкурс был далеко от дома, и училище было закрыто для посторонних, но ни одного болельщика, ни одного родителя, которые толпами нынче осаждают здание учебного заведения, о котором мечтают не столько их дети, сколько родители, там не было.

Не прошедшие просто сами собирали свои чемоданчики, получали документы и со слезами на глазах уезжали автобусом училища на вокзал.

Много уехало.

А мы остались.

Даже как-то не верится.

Такую мясорубку — и прошёл.

Повезло.

На плац бодро вывернулся откуда-то из-за угла виллис. Рядом с водителем сидел начальник училища. Сзади — два незнакомых, один из них — в гражданском. Все трое пошли к строю. Последовала команда «Смирно!» и заместитель начальника училища отдал рапорт. Начальник училища обошёл строй.

Так близко мне его ещё не приходилось видеть. Это был очень холёный, какой-то даже барственный человек среднего роста в блестящей форме. Казалось, что от него просто веяло властью. Свита его шла на несколько шагов сзади.

Не знаю, так ли он был на самом деле высок и властен, о чём он думал и каковы были у него проблемы, но тогда он мне казался воплощением всего самого высокого, что только может быть на свете. Не могло быть и речи, что кто-либо может даже подумать о том, чтобы ослушаться его. Он для нас был самой высшей, какой только возможно властью. Я уже не помню его фамилии, — он у нас был недолго, но этот барственно-царский вид, это умение себя держать вместе со всем, что попадало в его руки — это мне запомнилось.

Запомнилось, наверное, потому, что критерием всего был ОН.

Даже выбеленные бордюры вдоль асфальтовых дорожек, даже передвижение курсантов только строем, а если по одному — только бегом! И попробуй не отдать честь солдату-ефрейтору! Даже дневальный, стоящий на натёртом до зеркального блеска полу казармы по стойке «смирно» не только в присутствии в казарме старшины, но и в его отсутствие — всё это ОН! Начальник училища поздравил нас с поступлением в училище. Он сказал, что БВАУЛ им. Серова всегда считался одной из лучших кузниц кадров лётчиков-истребителей ПВО Страны, что его выпускники известны везде, многие из них стали генералами, Героями, командуют крупными авиационными частями и соединениями. Родина уделяет громадное внимание и не жалеет средств на развитие материальной базы, даёт нам самую передовую технику. Армии стран запада ещё только разрабатывают, а мы уже получили на вооружение принципиально новые реактивные самолёты, самые лучшие, равным которым нет в мире. Батайское училище лётчиков всегда было передовым, не отстаёт оно и сейчас: мы впервые в истории авиации пошли на эксперимент в подготовке лётного состава: произвели набор абитуриентов из аэроклубов сразу на второй курс нашего училища. Вы должны закончить училище не за три, а за два года. Внимание, все кто ростом выше 170 см, двадцать шагов вперёд марш! Кругом! — Вы закончите училище не за два, а за год. Желаю успеха! После этого он сел в свой виллис и укатил восвояси.

Мы ошарашено переваривали услышанное.

В двадцати шагах перед нами стояло 80 человек ещё более ошарашенных: за год закончить училище! Сразу, наверное, стоит сказать: ребятам с ростом не повезло.

Из всего их экспериментального набора, из всех 80 человек диплом лётчика удалось получить только 37 курсантам. Остальные были отчислены по лётной неуспеваемости. Гонка у них была бешеная: за полгода изучить теорию самолёта с поршневым двигателем и научиться на нём летать, вплоть до боевого применения, за вторую половину года изучить теорию и освоить вплоть до боевого применения принципиально новый реактивный самолёт! Достаточно было простудиться, чтобы вылететь из училища: пропустившего два дня полётов уже не имело смысла дальше учить, — он безнадёжно отставал и тормозил всю группу. Вернуть же отчисленного курсанта в русло нормальной подготовки было уже невозможно: лётчика реактивного самолёта снова сажать на поршневой с сильно отличающейся техникой пилотирования уже было не безопасно. Да и из тех, кто был выпущен, я что-то не замечал ни в большом начальстве, ни в долгой лётной работе.

* * *

Нас обмундировали, обустроили.

Чем армия хороша, — за солдата думает командир. И о солдате заботится командир. Солдат должен только выполнять приказ командира. Разместили нас в просторной светлой казарме с двухъярусными койками.

Каждому солдату положено обмундирование, койка, табурет и тумбочка. Всё. Больше солдату ничего не положено. Остальное хранится в каптёрке у старшины.

Там — чемодан, который ты можешь открыть, не вынося из каптёрки и снова сдать его на хранение. Одежда положена только военная. Туфли, ботинки, сандалии — об этом забыть. Есть только сапоги и портянки. Летние и зимние. Даже носков носить нельзя. Сапоги надо чистить. Пятнышко на сапоге — пятно на твоей репутации. Портянки надо наматывать правильно и в любой ситуации. Даже по тревоге. Сотрёшь ногу, — получишь от старшины наряд вне очереди. Наряд — тяжёлая штука. Если бы только убирать казарму, драить полы — полбеды.

Главное — это стоять, не шелохнувшись, возле тумбочки целых два часа, потом через четыре — ещё два и так целые сутки. Спать можно только ночью. Когда не стоишь возле тумбочки. К концу дежурства считаешь каждую минуту до новой смены. А ведь нужно ещё новой смене и сдать порядок: ни на одной койке не должно быть ни единой морщинки, края соломенных матрацев и подушек должны иметь прямые углы, табуреты должны быть повёрнуты прорезями к двери и идеально выровнены, полы должны блестеть, как сапоги, шинели на вешалках заправлены… Я уж не говорю о порядке в тумбочках, туалете, умывальнике. Хотя туалет и умывальник — это удел избранных. У старшины нередко встречаются «любимчики», которых он начинает «учить». В эту категорию попал и я. Вообще-то попал я правильно. Только тогда этого я не понимал.

Хозяином, начальником, законодателем, царём, богом и высшей инстанцией в казарме, где проходила поначалу вся наша новая жизнь, был старшина.

Вернее сказать — Товарищ Старшина.

Он был главнее даже товарища Сталина.

Чуть пониже старшины были назначенные из нас же старшие.

Это уже потом, когда нас разбили по отделениям и взводам. Обращаться к старшине положено было только с разрешения старшего. Вполне естественно, что если старший будет давать всем разрешение на обращение к старшине — он будет плохим старшим, поэтому старшие старались сами, как бог на душу положит, решать вопросы самостоятельно. Решение обжалованию не подлежало.

Старшие тут же заважничали: они даже выглядели на фоне всех нас, обстриженных под нулёвку, как-то вроде тоже начальниками, хотя стрижены были так же, и форма на них сидела, как и на всех нас, тоже мешком. Но они уже были начальниками.

И от такого вот пацана, которым ничем от меня не отличался, разве только тем, что старшина перед строем назвал его фамилию из списка и сказал, что это — старший, зависела моя судьба.

Это мне не нравилось.

У меня было гораздо больше оснований быть старшим: я летать начал с 14 лет, мой папа был лётчиком, офицером, я в аэроклубе учился не год, как он, а два и летал, кроме утёнка, ещё и на ПО-2 и планёре, я школу закончил отлично — и должен спрашивать у него разрешения. Не нравилось мне это.

А ещё не нравилось мне отношение старших к простым смертным.

Не нравились так называемые «шуточки».

Возможно, это пришло ещё с пионерских лагерей, но здесь, в среде практически взрослых мужиков, эти шуточки приобретали уже характер жестокости.