Михаил Герасимов - Пробуждение

• Название: Пробуждение
• Автор: Михаил Герасимов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1965

Это — книга воспоминаний о первой мировой войне и революционных событиях 1917 года. Выходец из мелкобуржуазной среды, М. Н. Герасимов направляется в школу и попадает в дружную, на первый взгляд, офицерскую семью одного из многих полков царской армии. Однако затянувшаяся война порождает у офицеров много недоуменных вопросов, а у солдат — явное недовольство. «За что воюем?» — эта мысль сверлит голову молодого прапорщика. Солдат большевик Голенцов и врач полкового лазарета, вскоре удаленный из полка как революционер, открывают ему глаза на истинный смысл войны. Автор описывает крах юношеских иллюзий. Вопрос, куда и с кем идти, штабс-капитан Герасимов решает окончательно и бесповоротно: туда, куда идет народ, вместе с ним. В рядах Красной Армии автор прошагал по трудным дорогам гражданской войны, за боевые отличия был награжден двумя орденами Красного Знамени. В Великую Отечественную войну генерал-лейтенант М. Н. Герасимов командовал корпусом, армией, был заместителем командующего фронтом. Его записки, несомненно, привлекут внимание широкого круга читателей.

---

— А о революции в Петрограде и Москве говорить?

Мякинин мнется.

— Знаете, мне кажется, что об этом говорить, пожалуй, преждевременно.

— Но ведь солдаты все равно узнают и потом будут обвинять нас в том, что мы скрывали от них революцию и то, что им дала революция. А это, согласитесь, в настоящее время нам невыгодно, — пытался я объяснить Мякинину действительнее положение.

Тот снова мнется, неуверен в себе, расстроен и явно растерян.

— Право, не знаю. Как хотите. Если считаете необходимым, говорите на свою ответственность. Я точных указаний не получал и высказал вам лишь свое мнение.

Переговорил с офицерами. Пришли к единодушному  заключению: нам нечего хитрить с солдатами — нужно сказать всю известную нам правду.

Весть об отречении царя и о революции в столице и Москве они приняли как-то равнодушно. Никто ни слова не промолвил в защиту отрекшегося царя. Борис Линько сказал даже, что убийство Распутина придворными аристократами говорило уже о том, что царский режим, самодержавие изжили себя. Не только простой народ, но и верхи, знать, поняли, что по-старому жить нельзя, только не сумели выразить это более определенно, так как, с одной стороны, понимали, что царизм прогнил насквозь, а с другой — боялись народа, революции, того, следовательно, что было неизбежно и теперь свершилось.

Я с удивлением слушал Линько. В его словах было развитие уже сказанного мне ранее Беком, Голенцовым. Значит, Линько — тоже революционер.

— Борис, — сказал я, — теперь нечего скрывать. Признайся: ты социалист, революционер?

— Ты почти угадал, — спокойно улыбаясь, ответил Линько, — да, я революционер, хотя и маленький и очень молодой и малознающий, только не социалист-революционер, а социал-демократ. Сейчас меня не спрашивайте об этом. На днях вам все объясню.

— Теперь, Борис, — попросил я, — ты все-таки выскажи свое мнение, как нам относиться к тому, что на станции Калинковичи матросы разоружали офицеров. Правильно ли это и согласуется ли с вашей программой. Ведь если подобное будет происходить в армии — конец дисциплине, армия развалится, наступит хаос. Перед нами же стоит враг. Он воспользуется этим.

Мои слова были поддержаны всеми офицерами. Линько помолчал.

— Я думаю, — сказал он после значительной паузы, — действия матросов — самоуправство. И неизвестно еще, что это за матросы. Но, по-моему, революция у нас гладко не пройдет, слишком сильно за войну народ возненавидел царизм и все связанное с ним. А наши золотые погоны тоже отождествляются с царизмом. Ты спрашиваешь, что делать? А ей-богу, не знаю. Но свое мнение сказать могу. Мне думается, нужно устранить по возможности все, что раздражает  солдат, нужно быть с ними откровенными, ничего не скрывать, но твердо удерживать от всяких нарушений дисциплины.

— Все это хорошо, но как это сделать, как совместить откровенность и устранение всего, что раздражает солдат, с твердым удержанием их от нарушений дисциплины. Я просто теряюсь, — сказал я.

Конечно, мы ничего не сумели придумать, что могло бы дать нам уверенность в правильности каких-либо действий.

И вот я стоял перед двумястами пятьюдесятью людьми, они соблюдали строи, как и обычно, жадно ожидали от меня сообщения о событии, перевертывающем всю многовековую историю России и вносящем новое, неизвестное, но желанное.

Напряженные лица солдат говорили о том, что они знают если и не всё, то многое, и действительно скрывать от них что-либо нельзя ни под каким видом.

— Солдаты! — произнес я и невольно внутренне усмехнулся, вспомнив, что так начинал свою речь Наполеон в Египте, правда, при совершенно других обстоятельствах. — Солдаты! Царь Николай Второй понял, что в настоящих тяжелых условиях он не в силах как следует управлять нашим государством — Россией, и отрекся от престола за себя и за своего сына Алексея. — Я сделал паузу. Рота ответила единым могучим вздохом облегчения. — Теперь власть находится в руках Временного правительства, которое составлено из членов Государственной думы, а также из некоторых других известных лиц. — Опять пауза. В роте прокатился легкий гул.

Коротко рассказав о том, что теперь офицеры и унтер-офицеры будут называть солдат на «вы», «благородие» и прочее отменяется, а честь нужно отдавать только находясь на службе, я так закончил свою речь:.

— В Петрограде и Москве происходит революция. В чем она выражается, я не знаю. Думаю, что на днях у нас будут более полные сведения и получим газеты. Я надеюсь, вы сохраните спокойствие и порядок. Ведь несмотря ни на что, мы не можем забывать, что перед нами стоит сильный враг — немецкая армия, которую ее правительство, состоящее из банкиров, помещиков и  фабрикантов, послало завоевывать нашу землю. Я уже говорил вам об этом раньше. А сейчас — всё! Взводные! Развести роту по квартирам.

* * *

События развивались с предельной быстротой. Из газет все узнали о приказе № 1 Петроградского Совета. А мы уже ввели его в действие. Начались выборы в батальонный, полковой и дивизионный комитеты. От офицеров и солдат выбирали отдельно. Меня выбрали в батальонный и полковой комитеты. Что нам делать в батальонном комитете, мы не знали и к работе не приступали. В то же время жизнь шла своим чередом: ежедневно, как и раньше, проводились занятия, назначались люди на работы. Разница с прежним была лишь в том, что солдаты теперь сами выбрали артельщика и кашеваров вместо назначенных, а также комиссию по контролю за хозяйством. Мой денщик рассказал мне некоторые новости. Во-первых — это главное, что солдаты недовольны командиром батальона штабс-капитаном Мякининым за его недоступность, высокомерие и за то, что когда он командовал сотней, то бил солдат и относился к ним как будто они не люди, а какие-то бессловесные животные. Теперь ему дали кличку «старорежимник». Это навело меня на печальные размышления: ведь я требователен и спуску никому не давал, будь то унтер-офицер или рядовой. Попытался прощупать обстановку через денщика:

— Ну да ведь все мы дисциплины требовали и под ружье ставили. И я в том числе. Про меня тоже небось говорят, что я старорежимник. А? Как там в роте-то, Валюк?

— Никак нет! Про вас тоже говорили, да другое. Строг, говорят, но справедлив. Даром солдата не обидит, — с готовностью сообщил Валюк.

У меня отлегло, как говорится, от сердца. Вот, значит, как рассуждают солдаты: строгость не осуждают, скорее ценят, лишь была бы справедливость.

Второе заключалось в том, как рассказал Валюк, что хозяйственная комиссия строго учитывала артельщика и кашевара. «Теперь подпрапорщик уж не поест котлет за наш счет», — заключил довольный Валюк. Ужали, значит, и фельдфебеля! Это неплохо! 

9 марта

Мы узнали, что военный и морской министр Гучков по постановлению Временного правительства отменил приказ № 1 Петроградского Совета. Увы! Опоздал. Легче повернуть Волгу вспять, чем отобрать назад у солдат то, что им дала революция. Поэтому отмена приказа № 1 явилась формальным актом и никак не могла быть проведена в жизнь. С этой отменой попросту никто не хотел считаться, разве что кадровые офицеры да лица вроде Мякинина.

Все осталось по-прежнему. Временное правительство доказало свое бессилие и свою непопулярность среди народа, одетого в военное обмундирование, — среди солдат и большинства офицеров военного времени.

Объявленное 11 марта обращение Временного правительства к армии вызвало бурю негодования[33]. Это еще раз подтвердило, что пути Временного правительства и народа расходятся в диаметрально противоположных направлениях и нет ни сил, ни средств, чтобы сделать их сходящимися: они могут сойтись лишь как две противоборствующие стороны.

12 марта

Сегодня у меня и ряда других офицеров праздник — производство в следующий чин. Хотя я произведен в поручики с опозданием на семь месяцев и еще в феврале выслужил на штабс-капитана, но все же, говоря правду,  я получил некоторое удовлетворение. Произведен в поручики также Линько. Нас вызывали в штаб полка. Командир полка поздравил нас, а мы кстати приобрели новые погоны.

В связи с производством хозяин офицерского собрания прислал нам целый ящик вина — двадцать бутылок, а также разные закуски, шоколад, конфеты. Пять бутылок мы подарили фельдфебелю и взводным, две послала командиру батальона, а остальные распили нашей дружной компанией. Я не знаток в винах, но мне казалось, что все присланное нам вино превосходно, его приятно было пить, посматривая через стакан на свет и наблюдая игру светлых и темных коричневого и красного цветов. Оно не пьянило, а веселило, согревало, возбуждало хорошее настроение. Мы жалели, что его так мало. Меня и Линько Мякинин пригласил к себе. Его жена, довольно милая, но какая-то худосочная женщина, помогла хорошо провести время. Кроме нас присутствовал командир шестой роты поручик Подземельников. Не любил я его за грубость, высокомерие с младшими, раболепие перед старшими и высшими. Это он вместе с Мякининым, когда оба сами были еще прапорщиками, но командовали ротами, кричал на младших офицеров: «Встаньте, прапорщик, когда с вами разговаривает командир роты!» Если Мякинин был сыном крупного банковского воротилы и состоял членом яхт-клуба, то Подземельников был сыном богатого торговца. Его лошадь считалась одной из лучших в полку. Но его, как и Мякинина, солдаты не любили, если не сказать больше.