Владлен Анчишкин - Арктический роман

• Название: Арктический роман
• Автор: Владлен Анчишкин
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

В «Арктическом романе» действуют наши современники, люди редкой и мужественной профессии — полярные шахтеры. Как и всех советских людей, их волнуют вопросы, от правильного решения которых зависит нравственное здоровье нашего общества. Как жить? Во имя чего? Для чего? Можно ли поступаться нравственными идеалами даже во имя большой цели и не причинят ли такие уступки непоправимый ущерб человеку и обществу?

---

— Дурак ты, однако, Александр Васильевич, и не чешешься, — вновь вздохнул Батурин.

— Как видите, уже не дурак, — ответил Романов, — уже понимаю… Вам нельзя ослушаться «категорического» указания треста: могут с работы снять за такое — шахту без вас достраивать трудно будет… Ваш-то земляк, «официальный», может только в подпасках хо дить… Может статься — не уложимся и к Первомайским с пуском в эксплуатацию. Гаевой тоже… Парень врос в новую шахту так, что если его вырвать из этой шахты… Такую дыру, какая останется после него, и «официальным» не заткнуть — у того жила тонка. А до меня строительству — есть Романов на Груманте, нет его? — все равно что до — землетрясения в Кордильерах… или Андах. Да и мне терять уже нечего, кроме собственных цепей. Вы ведь на это и рассчитывали, Константин Петрович?

Батурин крякнул.

— Да-а-а… уже не дурак… Мне, однако, сейчас не до баек, Александр Васильевич, — вздохнул он тяжко, надсадно; зябко шевельнул плечами.

Романов шел рядом.

— А парня вы напрасно обидели, Константин Петрович, вот что жалко. На берегу вам не мешало бы извиниться перед ним: на лед его вытащил я — моя и шея для трестовской петли, если, не дай бог, что случится. Но… коэффициент…

— Иди, Александр Васильевич, к своему «коэффициенту», мне сейчас… — Он вновь, словно вспомнил что-то уж больно неладное — опять вздохнул. — Иди. На берегу разберемся.

Черная пучина под ногами, копытами, полозьями жила в полудреме. Лед дышал лишь у трещин полыней. Видимо, шел прилив.

Они сошлись на берегу. Гаевой расставил людей указал, что кому делать, махнул рукой Радибоге.

— Пошел! — крикнул Радибога рабочим у лебедки. Рабочие навалились на лопоухо торчавшие рукоятки: трос вырвался из снега на крутосклоне, взлетел — натянулся, вздрагивая.

— Пошел! Поше-о-ол!.. — кричал Радибога, подняв руки, притопывая у лебедки.

Катушка с бронированным кабелем, похожая на большой мельничный жернов, сдвинулась… поползла к заснеженному склону осыпи, упирающейся далеко выше лебедки и штолен в черно-белые скалы Зеленой. Возле катушки, вокруг нее толкались шахтеры, пожарники: под-важивали ломиками сзади, с боков, помогая двигаться по берегу, обросшему льдом. Катушка медленно, упрямо ползла, покачиваясь на неровностях. Несколько человек шли впереди нее согнувшись — отбрасывали красными лопатами снег, сгребающийся валом.

Романов пошел к Батурину; боковым взглядом видел: возле катушки оглянулся кто-то воровато, отбросил последнюю лопату снега перед началом осыпи — отскочил в сторону, не разгибая спины; катушка качнулась, перекосилась, как бы встав на дыбы, «полезла на осыпь. В поношенной стеганке, перехваченной ремнем по талии, Дудник стряхивал снег с колен, обстукивал сапоги — разогнул спину. Романов подумал мельком: «Откуда он взялся?»

Гаевой поворачивался… застыл в полуобороте — смотрел на Дудника. Свободной рукой в перчатке пожарник замахнулся, чтоб стряхнуть снег со стеганки, — рука застыла в замахе. Гаевой повернулся всем корпусом к Дуднику, пошел на него. Дудник сжал красный черенок лопаты… До Романова дошло то, что происходит.

— Лешка! — закричал он, сорвался на полушаге, поворачиваясь, побежал, оскальзываясь, загребая снег носками ботинок.

Катушка замерла между берегом и лебедкой; шахтеры и пожарники у лебадки, с берега, смотрели на Гаевого и Дудника, застыв в разных позах.

— Лешка! — кричал Романов, догоняя Гаевого, едва не падая.

Дудник ждал, вцепившись в лопату; лицо потно блестело. Гаевой приближался, сгибая руки в локтях. Романов поймал его за локоть, за плечо — стал впереди, отгородив Дудника.

— С ума сошел, — говорил Романов, задыхаясь, отталкивая Гаевого к припаю. — Иди…

— В Уголовном кодексе нет такой статьи, чтоб судить, — упирался Гаевой; руки, плечи дрожали. — Но есть подлости, которые нельзя прощать, — говорил он сквозь зубы, стараясь обойти Романова. — Он должен знать, что за подлость нужно расплачиваться! Каждый раз придется расплачиваться!!.

— Уходи, — толкал его Романов, оттесняя от Дудника. — С ума сошел. К ним шел Батурин.

— Почему этот?.. Одна-а-ко. Ну-ко — погоди, — не дошел до Романова, до Дудника — остановился, поворотясь к штольням. — Зачем задержка?! — крикнул Ради-боге. — Почему не подымаете?!

— Есть! — отозвался вверху, вдали Радибога, замахал руками, притопывая.

Все сдвинулось с мест — берег ожил: рабочие у лебедки навалились на рукоятки — катушка вздрогнула… поползла; шахтеры и пожарники побежали, вскарабкиваясь на крутой склон, зарываясь в снегу, догоняя катушку, помогая ей ломиками, киркомотыгами.

Гаевой стоял, опустив голову, бледный, тяжело дышал…

— А ты чего здесь топчешься? — спросил Батурин повелительно. — Забирай упряжки — уходи на Грумант. Бери, стало быть, кожух вентилятора в первую очередь. С кабелем можно маленько и погодить… ин-же-нер.

Гаевой поднял голову, уставился на Батурина; губы разомкнулись.

— Кому сказано, однако? — сказал Батурин. — Марш!

Гаевой сжал губы… шмыгнул носом, побежал к просеке в ропаках, бросая пятками снег выше плеч; на ровном, за ропаками, стояли упряжки, готовые в путь; Дробненький мужичок и ездовой в горбатом полушубке держали под уздцы Ласку и Орлика.

— Не торопись, однако! — крикнул вслед Батурин. — Ежели что… не лезь головой в прорубь!

Продолжая бежать, не оборачиваясь, Гаевой согласно помахал, высоко подняв руку; выбежал на ровный лед.

Батурин посмотрел на Дудника:

— Ты убил Цезаря?

— Ты?!

— Я.

— Ты, стало быть, и знал, где Афанасьев, когда его искали?

— Я хотел сказать…

— Знал?!.

— Знал.

Батурин еще никогда не был таким: он словно бы угорел, разговаривая с Дудником, — лицо сделалось пепельно-серым, глаза остановились, помутнели. И вдруг кровь ударила в лицо.

— Вот чего, Александр Васильевич, — повернулся он к Романову — голос, руки задрожали — весь он дрожал, как Гаевой только что. — Этого… стало быть… завтра чтоб на Груманте не было. Консулу сподручнее разбираться… с такими, а я, однако, и утопить могу… тут же — в заливе.

Дудник упирался обеими руками в красную лопату, — ссутулился. Батурин шагнул к нему, вырвал лопату.

— Марш… в пожарку! Сегодня чтоб твоей ноги на Груманте не было… Подлец! — Бросил лопату к ногам Романова. — Вон!

Дудник сделался безучастным. Видно было: не только к тому, что ему говорил Батурин, но и к себе. С тоской посмотрел мимо Батурина — на шахтеров, пожарников, дружно подтягивающих катушку с бронированным кабелем уже к горловине вентиляционной штольни, вырывающейся раскрытым, черным ртом из осыпи под скалами Зеленой. Потом медленно повернулся. Побрел по узкой тропе, пробитой в глубоком снегу; брел оскальзываясь, спотыкаясь; принялся продувать, не останавливаясь, ноздри — терзал нос, казалось, и за прошлый год, с остервенением.

В скалах, задевая белыми крыльями голубое небо, одиноко парили два альбатроса — первые предвестники далекой, задержавшейся где-то на юге весны; изредка покрикивали пискливыми, скрежещущими голосами. В трещине между береговым льдом и припаем фиорд посапывал шумно; над трещиной фонтанчиками подпрыгивала и черная и прозрачная соленая вода; снег, темнея у трещин, сползал в воду.

II. Это было в апреле

Я встретился с этим впервые здесь — на арктическом Севере. Под ногами черная пучина холодного моря, отделенная от меня прослойкой соленого, хрупкого льда; она просыпается — лед идет волнами… Ты видела когда-нибудь, Рая, чтоб лед ходил волнами? Когда волнуются море, река — это привычно. Это нас не пугает. Но лед!. Огромное поле, покрытое снегом. По льду иду я, идут люди, упряжки. Ногами едва чувствуешь непривычное; тревога поднимается смутная — заставляет смотреть по сторонам. Все будто нормально. А тревога растет: далеко впереди люди, упряжки то опускаются, то подымаются, — лед идет волнами. Это работа бурно идущего прилива. Но морской лед не пресный. Он эластичнее. Выдержит. Должен выдержать… Лед идет волнами, под ним морская пучина, а мы идем по этому льду — и хоть бы что. С лошадьми идем. Груз на санях… Выдержит. Не имеет права не выдержать!

Это было в апреле, Рая. В начале апреля.

III. Гренландский накат

Такое бывает в минуты высших испытаний: уже некогда думать — нужны лишь действия; человек поступает сообразно строю мыслей и чувств, выработанных всей его жизнью, — оказывается весь как на ладони, без прикрас и ухищрений. Такое бывает, когда людей настигает бедствие: в человеке сходятся чувства самосохранения и общественного долга. Такие минуты, впервые после войны, пришли к Романову в то утро, — ими жили все, кто был рядом.

Кожух вентилятора только что свалили с саней на берег. Гаевой подошел к Батурину, потоптался рядом, спросил, словно для порядка: