Владлен Анчишкин - Арктический роман

• Название: Арктический роман
• Автор: Владлен Анчишкин
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

В «Арктическом романе» действуют наши современники, люди редкой и мужественной профессии — полярные шахтеры. Как и всех советских людей, их волнуют вопросы, от правильного решения которых зависит нравственное здоровье нашего общества. Как жить? Во имя чего? Для чего? Можно ли поступаться нравственными идеалами даже во имя большой цели и не причинят ли такие уступки непоправимый ущерб человеку и обществу?

---

— Я не мальчишка, Александр Васильевич, чтоб по круглой смене тратить на игрища, — насупил он мохнатые брови, поднял кнутовище, потрясая им. — Я людей снял со срочной работы — опешил с этими санями… Кошке под хвост?!

— Да погоди ты! — попытался остановить его Романов.

— Ни одной минуты! — решительно заявил Жора. — Я иду к Батурину!

Романов отмахнулся, сбежал вниз.

По блеску зеленоватых глаз, по раздвоенным желвакам, то и дело перекатывающимся под белой кожей, было видно: Гаевой напряжен предельно. Он даже не кричал, подавая команды; руки в карманах полушубка, голова втянута в поднятый воротник. Романов заговорил сдержанно, хотя его и била дрожь нетерпения:

— Что ты делаешь, Леша?

— Оборудование поднимать будем, — сказал Гаевой; не сказал — огрызнулся.

— Батурин?..

— Испугался радиограммы Сванидзе… шахтер номер один.

— Лошади тебе нужны, Леша?

— Забирайте. И Жорины «специалки»… к черту!..

Сани были длинные; полозья из тесаных лесин, подкованы уголком.

— Хорошо бегают?! — крикнул Романов ездовому.

— Если не придерживать, Александр Васильевич, за час доберутся до порта! — ответил ездовой в горбатом полушубке, свежевыбритый, подбрасывая Орлику сена. — Можно домой?!

Гаевой шагнул в сторону.

— Леша! Дай мне несколько человек?

Гаевой медленно повернулся, загребая сапогами снег.

— Мне на десяток минут, Леша, — поторопился объяснить Романов.

Расчет был прост: на одни сани погрузить металлолом — нагрузить значительно больше по весу, нежели любая из «крупногабариток» на берегу, — упряжку с металлоломом пустить впереди. Если сани с балластом провалятся, вторая упряжка возвратится на берег…

Через десять минут упряжка стояла на берегу — на санях лежали старая врубовка до десятка искореженных, разъедаемых коррозией рештаков. Ласка стояла в ропаках — метрах в двадцати от саней; ездовой кончал наращивать постромки за счет канатов. К упряжке, оставив работу, сбежались все, кто был на берегу. Гаевой молчал, насупившись, наблюдая. К саням с боков Романов велел привязать еще два каната, метров по тридцать; за концы канатов взялись по три человека, — они будут помогать Ласке на льду.

— Как ты думаешь, Леша, — спросил Романов, кивнув на врубовку, рештаки, — не легче катушки бронированного кабеля?

Гаевой отрицательно покачал головой.

— У кого есть нож?! — крикнул Романов. — Перочинный, десертный — чтоб острый!

Два человека с ножами стали между Лаской и санями, взявшись за веревочные постромки.

— Понимаешь, Леша? — объяснил Романов, сбив к затылку берет; на носу, на подбородке проступила испарина. — Если сани провалятся, они обрежут постромки, кивнул он на шахтеров с ножами, — и черт с ними, с этими «специалками» и металлоломом. Ну?..

Гаевой молчал.

А через десяток минут на берегу стояла вторая упряжка с Орликом; на санях лежала катушка бронированного кабеля. Романов то и дело оглядывался, задирая голову: нет ли Батурина вверху, на площадке?.. По лестнице скатился Жора Березин; нагнул голову, словно Драчливый бычок, пошел на Гаевого.

— Ну? — спросил Гаевой. — Что он?

— Послал меня, — остановился Жора, смущенно переминаясь с ноги на ногу, не поднимая головы. — Продержал круглых двадцать минут в приемной и послал… куда еще никого не посылал, — сказал, размахнулся и швырнул кнутовище на сани с металлическим хламом. — Пошел он!.. — выкрикнул в полный голос и застыл; спросил, кивнув на упряжки: — Как эта игра у вас называется?

— Поехали! — скомандовал Романов. — Только не останавливаться. Слышали все?! Не останавливаться что ни случится!.. — И побежал в голову упряжки, взял Ласку под уздцы, прогнав вперед ездового.

Постромки натянулись.

— Давай! — крикнул Романов.

Ласка присела, почувствовав тяжесть, рванула с места, загребая ледяное крошево острыми подковами, — сани взвизгнули, сдвинулись с места. Старой полярнице помогали шахтеры: впереди — натягивая боковые канаты; сзади — наваливаясь на сани. Сани, скользнув, съехали с берегового снега на лед, просевший под ними у кромки, — упряжка пошла быстрее.

Шахтеры, толкавшие сани, разбежались, вернулись на берег. Упряжка двигалась по узкому коридору между нагромождениями ропаков, набирая скорость. Романов понукал Ласку, оглядывался; текло по спине. Сани шли. На берегу стоял Гаевой, утопив руки в карманах, смотрел; глаза блестели против солнца зеленоватыми льдинками, под белой кожей перекатывались раздвоенные желваки. Упряжка двигалась между ропаками, удаляясь от берега. Шахтеры, тянувшие за боковые канаты, разбежались в стороны — канаты разошлись, натянулись, как усы, стрелками. Между Лайкой и санями остались лишь два человека; шли, придерживаясь за туго натянутые постромки, — в свободных руках блестели лезвия перочинных ножей. Упряжка вышла на ровный лед.

— Только не останавливайся, Леша! — закричал Романов, подпрыгивая на ходу, оглядываясь, похлопывая Ласку по шее голой горячей ладонью; дрожь шла откуда-то изнутри — колотила все тело; дрожал и голос. — Давай, Леша! Давай! — кричал Романов. — Если что, делай разворот на ходу — по кругу и назад! Не останавливайся только! Дава-а-ай!..

Упряжка Романова огибала возвышающийся над ропаками причал. Впереди бежал ездовой, прощупывал валенками дорогу.

— Дава-а-ай!.. — кричал Романов. — Ле-о-ошка! Дава-а-ай!..

Гаевой сорвался с места: побежал ко второй упряжке, отстранил от Орлика Жору Березина, взял жеребца под уздцы.

Снег искрился, горел на фиорде, на укосах берега, высоко поднявшего постройки шахтерского поселения, — белое пламя стелилось по крышам домов. Ни ветерка, ни облачка. Тишина. Лишь редкие окрики Романова и Гаевого тревожили белую пустоту просторов, полыхающих под холодным, ослепительным солнцем.

Под ногами людей, под копытами Ласки и Орлика, отделенная прослойкой льда, подстерегающе жила черная пучина холодного моря.

Батурин догнал сани у полыньи, в которую накануне провалился Гаевой; до штолен засбросовой части было теперь уже ближе, нежели к причалу, — возвращать сани не имело смысла. Вторая упряжка шла, поотстав от первой на длину футбольного поля; между ними шагал Жора Березин — проверял лед после Романова, предупреждал Гаевого о разводьях, трещинах. Батурин настиг Гаевого, с ходу навалился на него.

— Кто тебе разрешил тащиться на лед?!

— Не кричите! — потребовал Гаевой. — Я к вам в зятья не записывался и не хочу терпеть!..

— Да как ты смеешь?!

Шли разделенные головой Орлика: жеребец натужно работал ногами, опустив голову, встряхивая ею на каждом шагу; уши стояли торчмя, вздрагивали при каждом громко произнесенном слове, большие фиолетовые глаза пугливо покашивались то в одну, то в другую сторону.

— Вот что, Константин Петрович, — сказал Гаевой. — Вы Вовку довели… Предупреждаю вас: подготовьте мне замену — я первым пароходом уеду на материк. К этому времени новая шахта будет построена, а больше я не хочу с вами работать. Я горный инженер и не намерен терпеть даже такого шахтера, как вы… если он единый. Хватит с меня!

Он бросил Батурину поводья, ушел вперед.

— Ну-ко, вернись, — потребовал Батурин. — Вернись говорю!

Гаевой не оглядывался.

По берегу, параллельно упряжкам, обгоняя их, спешили в сторону штолен засбросовой части человек двадцать шахтеров, пожарников; в руках лопаты, киркомотыги с красными рукоятками, ломы. Впереди бежал Радибога в расстегнутом ватнике, шарф за спиной развевался.

Романов сразу понял, что случилось, лишь увидел на берегу людей с красными рукоятками.

— Ладно, Леша, — сказал он Гаевому, когда парень догнал первую упряжку. — Не надо только… Веди Ласку. — Отдал ему поводья, отступил в сторону, пропуская упряжку; подождал Батурина.

Он был угрюмый, держал под уздцы Орлика, понукая.

— Что ж ты, Александр Васильевич, — пожаловался, сокрушенно качнув головой, — как лиса промеж сосен?.. Вышел из кабинета… Хотя бы предупредил… Радиограмму видел на столе… А если провалится — лед не выдержит?.. Лед-то и впрямь соленый…

— Вот он, — кивнул Романов на первую упряжку, — коэффициент на соленость. Там металлолома весом в полтора раза больше, чем любая из «крупногабариток»… Зачем же вы парня обидели, не разобравшись, что к чему?

— Стало быть, это твоя работа?

Орлик дышал во всю грудь, шумно выбрасывая из ноздрей клубящиеся струи горячего воздуха; работал мощными ногами, как заведенный, — то и дело фыркал, обдавая рукав, плечо Батурина брызгами.

— Радиограмму у меня на столе видел, однако?

— Потому и упряжку с бронированным кабелем вывел на лед, Константин Петрович: некому больше…

— Дурак ты, однако, Александр Васильевич, и не чешешься, — вновь вздохнул Батурин.