Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том первый

• Название: Сочинения в двух томах. Том первый
• Автор: Петр Северов
• Издательство: Днiпро
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

В первый том вошли: повести, посвященные легендарному донецкому краю, его героям — людям высоких революционных традиций, способным на самоотверженный подвиг во славу Родины, и рассказы о замечательных современниках, с которыми автору приходилось встречаться.

---

Я раскрыл блокнот.

— Скажите, Иван Данилович, вы слышали такую фамилию? — И назвал фамилию редактора.

Он по-прежнему смотрел строго.

— Да, что-то помнится…

— Это мой «комбриг», редактор. И «комбриг» железный. Ему не скажешь — нет. Получил задание — выполни.

Он взглянул на часы.

— Итак, условимся: вы напишете об одном отличном командире. Впрочем, завтра в десять ноль-ноль он будет здесь, у меня. А пока отдыхайте.

Я еще берег «резервы» и теперь решился двинуть их в дело:

— Разрешите, Иван Данилович, откровенно. Один солдат мне рассказывал, что вы в прошлом грузчиком в Новороссийске работали. Я в прошлом — моряк. Давайте представим на минуту, что вы по-прежнему грузчик, а я — по-прежнему моряк. И я прихожу к вам, грузчику, запросто: «Выручи, брат, по дружбе, иначе спишет меня капитан с корабля». А грузчик отвечает: «Не могу. Не знаю и не умею».

Он усмехнулся:

— И что тогда делает моряк?

— А что ему делать в отчаянии? Он спрашивает у грузчика: «Я был у тебя?» — «Да, был». — «Разговаривал с тобой?» — «Разговаривал». — «Значит, от этого ты не откажешься? И достаточно. А теперь я о нашей встрече такое напишу, что без опровержений тут не обойдется».

Он смотрел на меня пристальным, тяжелым взглядом.

— И вы способны на… такое?

— Способен.

— А если я запрещаю вам это?

— Я подчинен своему комбригу.

Прошли какие-то секунды. Мы смотрели друг другу в глаза. Ночь ему, видимо, выпала бессонная: белки глаз были немного воспалены. Вдруг какая-то прожилка дрогнула в его напряженном лице — и взгляд смягчился. Он засмеялся. Как хорошо он умел смеяться — весело и от души!

— Ну, брат морячок, — вздрагивая плечами, с усилием сдерживая смех, молвил он удивленно, — это значит — «на абордаж»? Это значит — взять командующего в «клещи»? А не много ли вы, капитан, на себя берете?

— Очень немного, товарищ командующий. Только три колонки до подвала.

— Как это понимать?

Я вытащил из кармана газету, развернул, показал, что значат три колонки. Генерал, казалось, уже не слушал: он легонько постучал в стену, и тотчас в двери появился адъютант.

Сердце мое тоскливо екнуло: что они намерены предпринять? Адъютант — сама готовность к исполнению приказа, пристукнул каблуками.

— По вашему вызову, товарищ генерал…

Как-то по-будничному просто Черняховский спросил:

— Где остановился наш гость?

— У меня забронирована квартира, товарищ генерал. Охраняется двумя автоматчиками.

— Где он столуется?

— Я уже позвонил в столовую штабных полковников.

— Разве он прибыл в штаб?

— Нет, в командировочном предписании указано, что капитан прибыл к вам, товарищ генерал, лично.

— Значит, питаться за моим столом, — строго сказал Черняховский. — Это и на дальнейшее запомните. Мой гость, понимаете?

— Есть, запомнить на дальнейшее, товарищ генерал. Разрешите указать товарищу приезжему его квартиру?

Черняховский кивнул и взял трубку телефона.

Торопливо набросив полушубок и спускаясь рядом со мной по лестнице, майор спросил уже дружески;

— А почему вы сразу не намекнули мне, что у вас особой важности письмо?

— Признаться, я и сам не читал его.

Он не поверил, усмехнулся.

— Ой ли? Ладно, это ваше дело, я должен был бы и сам сообразить.

Мы вышли на улицу села, перекрытую высокими сугробами. Яблоневый сад за плетнем, весь прохваченный инеем, цвел, как в мае. Синеватые дымки взлетали над трубами хат, и в соседнем дворе музыкально поскрипывал колодезный журавль. Неподалеку от колодца, на коньке двухскатной голубятни, чинно и вежливо рассаживались в ряд розово-пятнистые голуби, прихорашиваясь, радуясь первому яркому солнышку.

Чуткая тишина заснеженных садов, синие тени хат на утоптанных тропинках, и тут же мальчонка на саночках, и голуби, пригревшиеся на своем игрушечном домике, — все было вокруг в те минуты как мимолетный снимок далекого мирного мира. Но что-то уже случилось, что-то неприметное и неотвратимое, — воздух как будто потяжелел, и вот ощутимо качнулся, сдвинулся, ударил волной, и, как в кино, когда показывают замедленное движение кадров, деревянная голубятня подпрыгнула, взлетела и, словно бы вращаясь, рассыпалась в прах, далеко разбрасывая по саду доски, щепки, поленья, а над щедрыми кронами яблонь всполошенно забуранилась метель.

Что-то мягко упало к нашим ногам, и майор поспешно наклонился. Грохот разрыва еще катился по закоулкам села, будто по гулким ступеням.

— Жаль, — сказал майор. — Добрая голубка… — И осторожно расправил розовое и нежное, покорное крыло.

Он тут же разрыл сугроб и сравнял его над голубкой. До отведенного мне жилья мы дошли молча. Время приближалось к полудню. На перекрестке догорала старая хата; пожар не тушили, нечего было тушить. Снег вокруг был чист и пятнисто-розов, как голубиное крыло.

Ходики на стене показывали два, когда ко мне осторожно постучался часовой, молоденький, улыбчивый солдат; он сказал, что пора и подкрепиться, и, подождав, пока я собрался, размашисто зашагал впереди по заснеженной тропе.

Черняховский квартировал в небольшом пригожем домике, неподалеку от школы.

Двери открыл сам командующий: на плече полотенце, в руке мыльница.

— Вот и порядок! — улыбнулся он и, кивнув на умывальник, передал мне полотенце и мыльницу. — Люблю точность во всем. А сейчас наш чудесник, орловский специалист, угостит нас такими пельменями, каких на всем полушарии не найдете.

Что-то неуловимо и явственно переменилось в его облике, он словно бы сбросил невидимую ношу и стал гостеприимным хозяином в простой «домашней» обстановке.

Усаживаясь напротив Черняховского за стол, я положил перед собой подаренные секретаршей два карандаша. Движением почти незаметным он тут же положил рядышком и третий.

— Пожалуй, теперь достаточно? Ну вот, морячок смеется, а ведь вопросов у него, наверное, тысяча? Но и в тысяче обязательно есть главный. Может, с него и начнем?

— Во-первых, Иван Данилович, скажу вам, что мне запомнится эта простая и добрая встреча.

Он терпеливо вздохнул.

— На Востоке принято начинать с комплиментов. Оставим их для повара. Он заслуживает. Во-вторых, вам повезло: у меня нашлось немного времени. А в-третьих, встреча самая обычная, и в том, что она состоялась — виноваты вы.

— Что ж, если виноват, — не каюсь. Но все же, почему… виноват?

— А потому, что вызвал у «грузчика» сочувствие. Действительно, подумал «грузчик», человек разыскивал, добирался на «перекладных», мерз в своей шинелишке, а там, смотри, «капитан» не разберется и, действительно, спишет «морячка». Это хорошо, когда человек прямо, бесхитростно подходит к делу. Не терплю изгибов и выкрутасов. Дело у вас, газетчиков, большое и важное, и мы, фронтовики, обязаны вам помогать. Правда, не всегда удается выкроить минуту, но уж если выкроил — говорить приходится обстоятельно, чтобы при разборе боевой операции, например, вашему брату не доводилось прибегать к «художественному домыслу». Быть может, он уместен в романе, но военная корреспонденция — дело строгого факта. Согласны?

— Да, но все же военная корреспонденция — не сводка. Солдат совершает подвиг, и для изложения самого факта достаточно, быть может, двух строк. В них не расскажешь о «тайне» подвига, о его незаметной психологической подготовке, характере, душе человека, подробностях событий, в общем, о тех живых слагаемых, которые в один Прекрасный час заставляют нас изумляться скромному рядовому бойцу.

Черняховский еле приметно улыбался краями губ.

— Как-то приезжал ко мне один писатель: деловит, рассудителен, в любых вопросах сведущ. И только один физический недостаток: близорук, стекла очков чуть ли не в палец толщиной. Тоже расспрашивал меня о подвигах, а потом попросился на передовую. На фронте было затишье, и я разрешил. Дали и автомат, как водится. Но едва он прибыл в батальон, как противник перешел в контратаку и занял важную высоту. Примерно через час наши обошли высоту и вышибли фашистов штыковым ударом, и так, понимаете, случилось, что в сутолоке боя комбат упустил из виду гостя, а писатель волей судьбы и своей близорукости одним из первых очутился в немецком окопе на самой макушке высоты. Видно, крепко устал и присел перекурить. Тут же к нему старший лейтенант подсаживается: мол, разреши, служивый, на минутку. Я из армейской газеты: расскажи о своем подвиге. Вообще, ты слышал это слово? Объяснить или не объяснять? Писатель принял это в насмешку, обиделся. «Хорошо, — говорит, — записывайте. Подвиг — это важное по своему значению действие, совершенное в трудных условиях. А подробнее — смотрите в словаре Ушакова. До свидания!» — Он тихо, заразительно засмеялся, пристукнув кулаками по столу. — Мне содержание этого «интервью» в тот же день передали. Ну, анекдот!.. Больше я гостя своего на передовую не отпускал и не знаю, написал ли он о том эпизоде.