Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита

• Название: Съешьте сердце кита
• Автор: Леонид Пасенюк
• Издательство: Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая Гвардия»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

Леонид Михайлович Пасенюк родился в 1926 году селе Великая Цвиля Городницкого района Житомирской области.

В 1941 году окончил школу-семилетку, и больше ему учиться не пришлось: началась война.

Подростком ушел добровольно на фронт. Принимал участие в битве на Волге. Был стрелком, ручным пулеметчиком, минером, сапером, военным строителем, работал в штабах и политотделах войсковых соединений.

В последующие годы работал токарем на Волгоградском тракторном заводе, ходил матросом-рыбаком на Черном и Азовском морях, копал землю на строительстве нефтеочистительных каналов в Баку, в качестве разнорабочего и бетонщика строил Краснодарскую ТЭЦ. Первый рассказ Л. Пасенюка был напечатан в 1951 году. Первая книга — «В нашем море» — вышла в 1954 году в Краснодаре. Став писателем-профессионалом, он много путешествует. Ходил с геологами — искателями алмазов по тайге Северной Якутии, много раз бывал на Камчатке, ездил на Командорские острова, совершил на маленькой шхуне «Геолог» трудное и увлекательное путешествие по Курильским островам. В результате поездок по стране им написаны книги «В нашем море», «Цветные паруса», «Анна Пересвет», «Хозяйка Медвежьей речки», «Отряд ищет алмазы», «Нитка жемчуга», «Семь спичек», «Перламутровая раковина», «Лёд и пламень», «Иду по Огненному кольцу». В журнале «Москва» в 1963 году опубликован роман Л. Пасенюка «Спеши опалить крылья» — о вулканологах Камчатки.

---

Дудкин смотрел на нее хмурыми, но честными глазами, такими красивыми, с такими пушистыми ресницами.

Ксения вынула руку, тихонько подула на пальцы, к которым пристали беличьи волоски.

— Да, да, — сказала она, не зная, что думать и что предположить. — Ты, конечно, не мог… не мог поступить иначе. — После тягостного молчания добавила: — Выпей спирту. Я привезла. Тебя хоть выжми…

И пока он короткими булькающими глотками пил разведенный спирт, Ксения медленно поднялась от рюкзака.

— Ну да, конечно, — почти беззвучно шевельнула она губами, что-то мучительно соображая. —  Ну да…

К утру прояснилось. В просветы между рваными мглистыми облаками брызнула зябкая синева, а верхушки лиственниц заискрились под солнцем льдистой капелью. И хлынули комары — неповоротливые, с прибитыми дождем крылышками, голодные и злые.

Ксения решила, что медлить нельзя, что надо идти навстречу отряду, надо разыскивать заблудившихся. Ах, Жанна, Жанна… Ах, Котеночкин! Но Мамонов — вот фрукт! Назначен старшим — и решил сводить в маршруте личные счеты. Она отвела полог палатки.

Объедкин разводил невдалеке дымокур для оленя.

У реки стоял высокий стройный Игорь. Он делал какие-то энергичные движения, потер себе шею, запрокинул лицо…

— Умывается, что ли, — пробормотала Ксения недоуменно. — Или молится?..

— Не знаю, начальник, — отозвался Объедкин. — Мажется чем-то…

— Мажется? — Ксения проворно выбралась из палатки. — Мажется, вы сказали? Что же у него? «Метаморфоза»? «Молодость»? А у меня лицо обветрело, все в лишаях…

Кошачьими шажками она сбежала к реке.

— Доброе утро, Игорь! Дудкин вздрогнул.

— Да у тебя никак диметилфталат! Где достал?

— Нигде, — покраснев, сказал Дудкин. — Завалялся пузырек в рюкзаке.

— Завалялся, значит. — Лицо Ксении покрывалось матовой бледностью. — Так вот, оказывается, какой у тебя «состав крови», вот почему тебя комары не трогают! Теперь мне все ясно. Ну, черт с ним, с диметилфталатом. Но ты, ты, ты…

Она задохнулась, и губы у нее беспомощно задрожали.

Флакон выпал из рук Дудкина. Светлая, схожая с глицерином, противокомарная жидкость пролилась на обкатанные камни.

— Как же я тебя целовала?.. Как же я тебя спиртом отпаивала?.. Чтобы не простудился, а?.. Господи, какая же я дура!

Согнувшись, Ксения побрела в гору, к палатке. Споткнулась и чуть не упала. Выпрямилась. Крикнула Объедкину:

— Приведите оленя!

Ей не пришлось отъехать от лагеря дальше нескольких километров. Там, где тропа-зимник упиралась в реку, Ксения повстречалась с отрядом. Впереди брел Мамонов с двумя рюкзаками, торчавшими из-за плеч в разные стороны. Сзади плелись Котеночкин и Жанна. Котеночкин поддерживал девушку — та слегка прихрамывала.

Ксения посмотрела Мамонову в глаза. Они показались ей бездонными — может, потому, что легла под ними густая болезненная синева. Может, потому, что он не прищуривал их, как обычно. Губы у Мамонова запеклись и обветрились, пристали к ним крошки мха-ягеля.

— Вы что, мох ели?

— Пробовали. Невкусно.

— А где олень?

— Сорвался с кручи. У нас уже не было сил спуститься, чтобы освежевать, забрать мясо. Надо провернуть это дело… насчет мяса…

Ксения пропустила Мамонова и подождала Жанну.

— А у тебя что с ногой?

— Пустяки. Пройдет.

— Заблудились?

— Да. Когда работаешь с прибором, начинает барахлить компас, стрелка мечется, как угорелая. Ну вот… Потеряли ориентировку. Еле я определилась по руслу какого-то высохшего ручья. По траве — ее когда-то течением прижало. — Жанна слабо кивнула. — Тут еще… котеночек этот… Говорит, это не течением, а ветром траву пригладило, и надо, мол, в другую сторону податься. В общем начали спорить, а время шло. Спасибо вот Сашке — его костер утром заметили. Уж не знаю, как он его развел.

Жанна трудно дышала, ноздри у нее раздувались, и глаза лихорадочно блестели.

— Я, наверное, заболела, — сказала она виновато. — Все время в воде. Ты не сердись, я немножко… Я поправлюсь. Пройдет.

— Что ты, Жанна? Я не сержусь. Я так рада, что мы снова все вместе. Садись-ка на оленя. Подсоби, Василий…

Она боялась разговора с Мамоновым и с тоской душевной ждала его первого вопроса, первых слов.

Когда между деревьев промелькнуло белое пятно парусины и ноздри пощекотал жирный дымок лагерного костра, Мамонов не утерпел и спросил наконец:

— Вернулся… он?

— Вернулся, — ответила Ксения. — Что у вас там стряслось? Он действительно нашел кимберлит?

— Да, случайно. Столкнул в ручей диабаз, а под ним вдруг голубая глина. — Мамонов помолчал, сплюнул. — А потом мохом притрусил, чтобы я не заметил. Уж не знаю, зачем ему это понадобилось. Чтобы славой не делиться, что ли? Мне его слава как собаке пятая нога. В общем слово за слово, и я его съездил разок по скуле. Для профилактики…

— Подлец он! — сквозь зубы и не поднимая глаз проговорила Ксения. — Так я и подумала.

А Мамонов сжал рот так, что узкие губы побелели, стали неразличимыми на сухом лице.

— Здорово, Объедкин! — только и сказал он, подходя к костру. Расширенными от голода глазами смотрел он, как готовит каюр густую, с длинными волокнами мяса, похлебку.

— Пойдем, — сказала ему Ксения. — Потерпи немного. Вот сготовит он свой рассольник — и будем обедать.

— Не пойду я в палатку, — процедил Мамонов. — Не могу… Видеть его не могу!

— Пойдем! — настойчиво повторила Ксения. — Пойдем, я что-то скажу…

Мамонов опустил голову и побрел за девушкой, тяжело, след в след ставя ноги.

В палатке она мельком взглянула на Дудкина, забившегося в угол и молча посматривавшего оттуда сузившимися глазами.

— Возьми, Саша, рюкзак этого… несостоявшегося живописца… Возьми и выбрось его к чертовой матери!

Мамонов не заставил просить себя дважды. Он в точности исполнил повеление начальника отряда. Шутки шутками, но дисциплину он все-таки уважал. Перевернувшись два раза, рюкзак Дудкина бесформенно осел на галечнике, из него вывалилась стеклянная банка с маринованными огурчиками и, дребезжа, покатилась к реке. Ксению это уже не удивило. Лишнее звено в одной цепи…

Но у Жанны загорелись глаза.

— Так вот они чьи, огурчики! Ксения сказала сдавленным голосом:

— Можете уходить, Дудкин. Такой вы нам не нужны. Компас, я надеюсь, вы сдадите в партии: это казенное имущество.

Дудкин встал. Ссутулившись, протиснулся в проем палатки и погрозил уже изнутри:

— Вы за это ответите! Кимберлиты нашел все-таки я!

— Игорь! — сказала, не выдержав, Ксения. Жанна удержала подругу.

— Не унижайся. Не стоит. — Подумав, добавила: — А вообще обидно, что голубая глина пристала к таким грязным рукам!

Ксения безмолвно опустилась на вытоптанный желтый мох, устилавший низ палатки.

— Возьми свою оптику! — крикнул где-то там, у реки, Мамонов. — Не бойся, не брошу. Жалко красивую вещь! Ну, а оруженосца теперь у тебя не будет. Не положено. Разжалован ты, приятель.

Видно, Дудкин ответил что-то, и снова донесся голос Мамонова:

— Катись, катись! В случае чего —вали лес, обкладывайся кострами и кричи.

Ксения встрепенулась, потащила к себе рюкзак.

— Вот, вот! Я забыла… Тут ему беличий шарф. Пусть возьмет. Он же охрип. Кашляет!

Жанна взглянула на подругу свысока.

— У тебя никакого самолюбия. Дай шарф! Да ты еще такого парня полюбишь… А этот… Пусть он себе кашляет на здоровье!

В палатку неуклюже, одним боком протиснулся Мамонов. Он пошарил в своем рюкзаке и извлек оттуда кимберлит — обломок алмазоносной породы с вкрапленным в него ограненным камнем.

— Теперь он скажет в партии, что мы его по злобе прогнали. Еще и виноваты будем.

Ксения съежилась.

— Не будем, — сказала она обессиленно. — Нашел он эти кимберлиты — ну и пусть! Хотя без нас он бы их не нашел. Но пусть, пусть! Спорить не станем. А только выгнали его — и правильно сделали. Воздух в тайге… чище будет! А нам тут еще искать да искать. На наш век хватит.

…К вечеру Мамонов занялся приготовлениями к разведению дымокура. Достал бумаги, наковырял мха… Ксении теперь было все равно. Пусть дымокур, пусть комары, пусть что угодно…

Она лежала на спальном мешке, а пальцы Мамонова мельтешили перед ее глазами. Кожа на них была багровой, и кое-где, у ногтей, пальцы кровоточили. Как только он отмывал ими шлихи?

Тогда она робко предложила:

— Лучше же будет, если пальцы тебе забинтовать? Хотя бы на время, а?..

Мамонов нерешительно согласился:

— Можно… Вот я с дымокуром управлюсь. Из палатки пришлось убегать: повалил дым.

Он валил из всех щелей, и даже парусина слегка приподнималась, будто дышала, будто была живая. А в дыму, как мелкие хлопья сажи, кружились сотни полузадушенных комаров.