Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита

• Название: Съешьте сердце кита
• Автор: Леонид Пасенюк
• Издательство: Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая Гвардия»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

Леонид Михайлович Пасенюк родился в 1926 году селе Великая Цвиля Городницкого района Житомирской области.

В 1941 году окончил школу-семилетку, и больше ему учиться не пришлось: началась война.

Подростком ушел добровольно на фронт. Принимал участие в битве на Волге. Был стрелком, ручным пулеметчиком, минером, сапером, военным строителем, работал в штабах и политотделах войсковых соединений.

В последующие годы работал токарем на Волгоградском тракторном заводе, ходил матросом-рыбаком на Черном и Азовском морях, копал землю на строительстве нефтеочистительных каналов в Баку, в качестве разнорабочего и бетонщика строил Краснодарскую ТЭЦ. Первый рассказ Л. Пасенюка был напечатан в 1951 году. Первая книга — «В нашем море» — вышла в 1954 году в Краснодаре. Став писателем-профессионалом, он много путешествует. Ходил с геологами — искателями алмазов по тайге Северной Якутии, много раз бывал на Камчатке, ездил на Командорские острова, совершил на маленькой шхуне «Геолог» трудное и увлекательное путешествие по Курильским островам. В результате поездок по стране им написаны книги «В нашем море», «Цветные паруса», «Анна Пересвет», «Хозяйка Медвежьей речки», «Отряд ищет алмазы», «Нитка жемчуга», «Семь спичек», «Перламутровая раковина», «Лёд и пламень», «Иду по Огненному кольцу». В журнале «Москва» в 1963 году опубликован роман Л. Пасенюка «Спеши опалить крылья» — о вулканологах Камчатки.

---

Ксения поймала себя на том, что ждет, может быть, случайных взглядов Игоря. Ей хотелось говорить с ним, сидеть рядом, она испытывала смутное волнение, когда брала у него горелый сухарь, кружку чаю…

Однажды она шла с Дудкиным по берегу ручья. Ручей ворчливо напевал: «тррур-рю-рю, тррур-рю-рю…» Жара обессиливала. Пот заливал глаза. Хотелось пить. Зной сморил даже комаров.

Дудкин вдруг упал на колени и потянулся пересохшим ртом к воде, холодной как лед.

Ксения поспешно придержала его за плечо.

— Что вы, Игорь!.. В маршруте пить нельзя. Потом мы ведь не знаем, какая тут вода. Вот выпьем скоро чаю. Встаньте.

Не поднимаясь с коленей, Дудкин смотрел на девушку снизу вверх. У него был такой взгляд, что Ксения невольно убрала руку с его плеча.

— Не надо, — сказала она неизвестно к чему. — Встаньте.

— У вас солнышко, — сказал Игорь.

— Какое солнышко? Где?

— Вот, около шеи. Ну; божья коровка. Это на Украине дети называют ее «сонэчком». Я почему-то запомнил…

Ксения медленно, как-то ни о чем не думая, тоже опустилась на колени.

— Ах, вы о божьей коровке! Их в здешних краях, по-моему, нету. Это брошь.

— Ну-у?.. — удивился Игорь. — А сделана искусно. Махонькая. И не подумаешь.

Они, не сговариваясь, вскарабкались повыше, на сухой бережок.

— А скажите, Ксения, — спросил Дудкин, запнувшись, — можно ли вот так, случайно, найти здесь крупный алмаз? Ну, очень крупный, каратов десять, двадцать, а то и все сто?..

Ксения грустно усмехнулась, развела руками,

— В принципе — да… почему бы и не найти? Всякое ведь бывает. Но я сейчас мечтаю об алмазной пылинке… О такой, что и глазом не увидишь, а только в бинокуляр… Нашла бы я пылинку, а там и сто каратов я бы нашла! — Она потеребила рукав куртки, вытерла на нем засохшую грязь. — Почему вы спросили?.. Зачем вам такой алмаз?

— Ну, зачем… Украшение… Даже в эфесе шпаги Наполеона торчал алмаз. «Регент». Слышали?

— Ну, слышала. И что же?..

— А я бы нашел и подарил его вам! — торжествующе воскликнул Дудкин. — Алмазная брошь, например, пошла бы вам куда лучше, чем эта скромная божья коровка.

Ксения покраснела и отвернулась: ей польстили эти слова.

— У алмазов есть хозяин! Да и я не Наполеон. Мне и божья коровка сойдет…

Она уже досадовала, что где-то сзади застряли Мамонов, Котеночкин и Жанна. Разговор приобретал беспокойный оттенок, и Ксения не могла смотреть в глаза Дудкину. Она растерянно выщипывала вокруг себя мох.

— Что Наполеон? — горячо возразил Дудкин. — Вы вдвойне заслужили такую награду. Вы ищете их, алмазы… Вы рискуете жизнью! — Он добавил почти шепотом: — Вам так пошла бы алмазная брошь!

Ксения упорно продолжала выщипывать мох, и вскоре вокруг нее влажно забурела земля и замерцала кое-где голубая наледь мерзлоты.

Она искоса взглянула на Дудкина и спросила в раздумье:

— Вам нравятся красивые вещи, да?

— Я принимаю красоту в самых разных ее проявлениях, — отозвался Дудкин, и лицо его как-то странно преобразилось, заблестели глаза, расширились ноздри. — Я когда-то поступал в художественное училище. Меня срезали на рисунке. Мне плевать на рисунок. Сезанн был плохим рисовальщиком, но это зачинатель целого направления в живописи, его имя знает мир… Он был маг. Одна черная краска под его волшебной кистью давала спектр… Да что там! Сурикова из-за рисунка поначалу даже в академию не приняли. Эти неучи! Эта бездарь! В общем меня срезали, и я поступил в торгово-кооперативный техникум.

Ксения не знала Сезанна. Кажется, слышала мельком это имя. А в музеях и выставочных залах, в которых она бывала еще студенткой, полотна Сезанна ей не встречались. Либо она не помнила их… Но, наверное, он очень интересный художник! И ей любопытно было узнать, что знаменитого Сурикова не приняли в академию за слабый рисунок.

Ксения смотрела на Дудкина благоговейно.

— И вы бросили ваши занятия живописью? Досадливо морщась, Дудкин смотрел на приближавшихся товарищей. Он сказал вставая:

— Нет. Я не бросил и не брошу. Может, потому-то я и в тайге, чтобы вобрать в себя… ну… это небо, эту его чудодейственную глубину, чтобы ощутить, почувствовать эту тайгу, эти суетные ручейки, чтобы увидеть и познать свет алмаза, свет… ваших глаз…

Его речь становилась вдохновенной.

Ксения вспыхнула, что-то невпопад пробормотала и долго не могла поднять лица. Не могла поднять, потому что рядом стояла Жанна и сутулый Мамонов уже грохотал чайником.

Попив чаю, отряд двинулся вверх по ручью. Дальше и дальше, в глубь тайги.

5

В конце июня, возвращаясь по другому маршруту в лагерь, отряд наконец-то обнаружил в шлихах знаки пиропа — темно-вишневого минерала, спутника алмаза. Определили наиболее вероятное направление поиска по пиропам и пошли и пошли, не зная сна, забыв о еде… Дважды, правда, Объедкин привозил из лагеря продукты — все ту же тушенку и спекшийся, плавленый, грязный сахар. Пиропы то исчезали, то появлялись снова, и вели они неукоснительно к водоразделу, на возвышенные места, и там, под бродячими песчаными дюнами-тукуланами, исчезли окончательно. Ушли в землю, в юрские породы, засыпал их искрящийся, как снег, песок. Рыться в нем было бесполезно.

Котеночкин взмолился:

— До каких же пор мы будем здесь маяться? Нет тут никаких алмазов, и нечего за ними гоняться наобум.

Мамонов упаковывал лоток, ставший теперь ненужным. Он криво усмехнулся, покачал головой.

— Ты, Вася, рассуждаешь совсем как тот сезонник, которого привезли на Север по договору золотишко добывать, а он возопил: «А, такой-сякой начальник, говорил — греби да бери, а тут пенья, да коренья, да мерзлая земля!»

Котеночкин не обиделся.

— Все есть, — взмахнув руками, уныло согласился он. — И пенья и коренья, а вот алмазов нету.

— Вась, — предостерегающе вымолвила Жанна и стиснула губами травинку.

— Ну, хватит, хватит уж на меня влиять! Я ничего такого не говорю. Скажут мне — греби этот песок, пока до самой магмы не доберешься, — я буду гресть. Я такой человек…

«Ах, Котеночкин, Котеночкин! — благодушно подумала Ксения. — Уж такой ты человек… Может, и хорошо, что свела тебя судьба с Жанной. Она, пожалуй, научит тебя почитать родителей!»

А Дудкин молчал. Он похудел, оброс. Его фигуру спортсмена брезентовый пиджак не облегал так плотно, как прежде. Он уже не пел «Бесаме мучо — без семьи лучше…». Но позиций не сдавал. Спотыкался, но шел. Таскал рюкзак и отмывал шлихи.

Конечно, трилобитами он тоже перестал интересоваться. Они были для него уже пройденным этапом. Историей. Ископаемой фауной, и только. Кажется, он перестал мечтать и об алмазе в сто каратов.

Однажды ночью Ксения проснулась оттого, что кто-то пристально и долго на нее смотрел.

— Игорь, вы? — сонно спросила она.

— Я. Мне что-то не спится. Посидим?

Ксения оглянулась: все спали, ни одна голова не торчала из мешка. Намаялись за день.

— Ну, хорошо. Перекатывайтесь сюда поближе, — согласилась девушка.

Они сидели, до плеч закрытые спальными мешками, и молчали. Плыла белая мглистая ночь. Едва брезжил алым и розовым занимающийся рассвет. В тайге сторожко прошел опушкой лось, гордо пронес красивую голову.

— Величественный какой.

— Да. — Игорь выпростал из мешка руку, закурил.

Ксения смотрела на его руку, припухшую, красную.

— Это у вас от воды?

— Что? Рука? Не знаю. — Он тихонько засмеялся. — Может, это последствия ленинградской блокады. У меня дистрофия была.

— А потом? — забеспокоилась Ксения.

— А потом меня вывезли оттуда в Казань, позже — на Украину. Еще маленьким. Я смутно помню то время. Мать вскоре померла. Все, что могла, она отдавала мне.

— Оттого, наверно, она и померла?

Дудкин пожал плечами и, размяв между пальцами окурок, швырнул его прочь.

— Потом я у тетки жил. Так сказать, воспитывался. Ничего тетка, дошлая. Мороженым торговала. Если на развес, это выгодно. Ну и… вот такая жизнь… такие люди…

Он явно чего-то недоговаривал, обходил какие-то не очень освещенные углы своей жизни, но Ксения воспринимала его слова заторможенно, их скрытый смысл не задевал ее рассудка.

Она невольно погладила его руку.

Игорь неверно ее понял. А может, и верно. Стряхнув с плеч мешок, он властно обнял ее и, больно сжав ладонью подбородок, поцеловал в губы.

— Что вы, что вы… что вы, Игорь? — закрыв ему рот рукой, испуганно шептала она. — Ну, что вы, в самом деле?..

Отшатнувшись от него, она сидела красная и растерянная. На простенькой, в крапинку блузке почему-то оказались расстегнутыми пуговицы. Потупив глаза, она отвернулась. Вымолвила негромко:

— Вы не обижайтесь, а?.. Ладно?..

— Я не обижаюсь, — обиженно сказал он.