Дима - o f2ea2a4db566d77d

• Название: o f2ea2a4db566d77d
• Автор: Дима
• Жанр: Прочая старинная литература

---

А вы откуда знаете, что мы в лесу были?

-

Я следила, - просто ответила девушка.

124

-

Не завидую, - снова ухмыльнулась Наталья.

Яблочкина покраснела ещё гуще.

- Врёте вы! Тогда бы вас тоже комары искусали, их там море прилетело, природный

катаклизм!

- Это он комаров привлёк, - Вика невозмутимо указала в сторону Ильи. – Он там тоже

был. Так что ты ручки-то свои ловкие убери от моего парня, он твои голые телеса уже видел.

- Извращенка! – взвизгнула Яблочкина и, резко подпрыгнув с пола, убежала из

комнаты.

Продавщица с кривой улыбкой налила Вике и себе ещё водки. На этот раз они чокнулись

сами и с большим проворством в движениях.

- Они реально пытались задобрить лес, - объяснила продавщица, опрокинув в себя

новую стопку. – Ну решили, если принести лесу дары в ночь на Ивана Купалу, потанцевать

там, духи леса успокоятся.

-

Вы верите в духов?

-

А почему бы и нет? Карельский лес очень живой. Мы это ещё с детских сказок

впитали.

-

А зачем успокаивать?

-

Ну ты сама про зомби сказала.

- Вы его видели? – Вика даже подалась вперёд.

- Многие видели, и не одного. Не в этих местах, но в районе. Говорят, на ребёнка

напали, вроде курятник разворовали, прямо живых кур сожрали.

-

Где это было?

-

Не знаю точно. Это всё слухи. А местным тут в лесу ещё что-то чудится.

-

Что?

- Ну духи. Леший какой-то. Может, это тот же зомби. Ещё про странных зверей

рассказывают. Якобы животные на ходулях ходят. Ну и Галька свою женщину-кошку

видела.

-

Чего?

-

Ну почему они голые-то танцевать собрались. Подружку нашу, массажистку из дома

отдыха, недавно проглючило. Увидела в лесу на дереве голую девицу, как она сказала, та

больше напоминала не человека, а зверя. Уж не знаю, чего ей привиделось. Но наши потом

решили, что это дух леса, надо, видите ли, голыми танцевать вокруг того дерева, где дух

сидел. Но ты ж понимаешь, личную свою жизнь многие тоже планировали наладить.

Продавщица гоготнула.

- А тебе-то наш упырь зачем? – спросила она Вику.

-

Это личное.

-

Ну как знаешь. Места у нас невесёлые. Рассказывают всякое. В соседней деревне,

говорят, даже бобров в жертву лесу приносят. Мы до такого пока не дошли.

-

Зачем бобров?

- Ящур. Из Финляндии эпидемию принесло, суеверные старики думают

жертвоприношениями уберечь своих коров. У них ничего другого нет. Лес примет бобра, а

корову отпустит. На то и надеются.

-

А что о нас говорят? – не выдержал Илья, приподнимаясь на локте.

- Ну ты сам подумай, - снова ухмыльнулась Наталья. – Приехала странная парочка из

Москвы, ни с кем не общаетесь, дети тебя в школе не любят, а её – боятся. Дамочка твоя чуть

что мужиков одним ударом вырубает. Да и смотритесь вы вместе – по-идиотски.

Илья обиженно насупился. Лёг обратно на пол и закрыл глаза мокрой тряпицей.

Габи повела Бориса в соседнее с холлом помещение. Здесь за стеклянной стеной

располагался бассейн. Они стояли выше – на смотровом балконе. Девушку не смутила

духота и сильный запах хлорки, она оперлась о балконные перила и стала наблюдать за

125

единственным человеком, который плавал здесь в этот час. Его туша, медленно скользившая

по поверхности воды, широкая, коротконогая, напоминала в приглушённом свете зала,

жабью. А на стенах колыхались многочисленные полоски теней от водной ряби.

Немного помолчав, Габи вернулась к прежней теме:

- На самом деле я так запросто употребляю слово «интеллигенция», даже не провожу

разницы между интеллигентом и интеллектуалом, всё потому, что сегодня уже нет единого

мнения, существует ли по-прежнему интеллигенция в России.

- А кто сомневается?

- Не помню точно, кто выдвинул эту теорию. Кажется, так называемая Корпорация

социального дизайна. Неважно. Мы так привыкли к тому, что интеллигенция есть, хотя это

часть советского дискурса, а сегодня мы существуем в иных условиях. По-моему,

естественно ставить под сомнение существование устоявшихся понятий. Тогда, может быть,

не зажиреешь.

-

Ставить под сомнение – отчасти задача интеллигенции.

- Верно, но идея в том, что интеллигенция перестала выполнять функцию чистой

работы со смыслами, создания новых и корректировки старых при необходимости. По

аналогии с деятельностью интеллектуалов на западе она превратилась в интеллектуальный

класс производителей, попросту говоря, креативщиков. Теперь интеллектуалы не

отличаются от всех остальных производителей в обществе, создают интеллектуальный товар

в рыночной структуре, хочешь – покупай, не хочешь – не покупай. Но идеологическим

ориентиром для всего общества в такой ситуации интеллектуалы служить не могут, для

этого, насколько я понимаю, нужна организованная и при этом постоянно рефлектирующая

сила. А не это разобщённое и само по себе дезориентированное нечто, которое мы имеем

сейчас. Кто знает, возможно, современная ситуация в стране во многом на совести

интеллигенции. Она восприняла 90-е годы как возможность устроить собственное хозяйство,

оказалась на базаре вместе со всеми и ориентиром быть перестала – не знаю, можно ли

урвать себе и при этом сохранить хорошую мину. А теперь она, возможно, слишком боится

расстаться с тем, что накопила, и не рискует выступать. Есть и другая сторона проблемы –

как отражается современная позиция интеллигенции непосредственно на том, что она

создаёт: на искусстве, литературе, философии, науках и прочем. Возможно ли их развитие в

таких условиях, возможен ли прорыв в этих областях?

- Новые условия требуют нового распределения ролей, это естественный процесс. Один

класс не может законсервироваться и перейти в новый режим без изменений, это абсурд,

утопия. Чего вы хотите от интеллигенции, чтобы она организованно отказалась от участия в

рыночной игре? Отошла в сторонку и благородно умерла от голода?

- Я знаю, куда вы клоните. Но тут позволю себе категоричное заявление. Зло неизбежно,

пока существует культ частной собственности. Сейчас объясню. Он приводит к порочному

выбору: моё благополучие или чужое благополучие, и выбор, как правило, делается в пользу

частного. Я однажды брала интервью у австралийского писателя, он выступал против

общества потребления с его понятиями статусности и готовностью идти по трупам людей

для достижения своих целей. Собственно, это и была основная тема его произведений. Тогда

я спросила его, оправданы ли эти преступления, если они, например, совершаются отцом

ради благополучия его собственного сына? И он ответил – однозначно да, оправданы. Я

совершенно этого не понимаю, возможно, суть проблемы именно здесь, хоть это и переводит

её в ранг утопической, как вы выражаетесь. Не должно быть выбора между благополучием

моего ребенка и чужого, жизнью моих стариков и чужих, счастьем моей нации или чужой.

Этот выбор глубоко аморален, сам факт существования этого выбора в сознании людей и то,

что кто-то допустил укоренение идеи такого выбора в головах миллионов. Нет «моих» и

«чужих» детей – есть дети, нет «моих» и «чужих» стариков – есть немощные люди, нет

«моих» и «чужих» – есть просто люди вне зависимости от своих различий. Культ частной

собственности – один из факторов, поддерживающих, усугубляющих этот выбор. Сюда же

126

вопрос – оправданы ли действия матери, идущей на всё ради благополучия своего ребенка?

Нет, не оправданы – если от этих действий страдают другие дети. Моё – это порочная

установка. Гипотетически человек, в сознании которого нет этой установки, становится в

несколько крат сильнее, могущественнее. Мать, заражённая выбором, физически сможет

спасти только собственного ребёнка. Мать, для которой не существует этого выбора,

постарается спасти и своего, и чужих детей – в ней достаточно сил для этого, её разум

могущественней. Человек с понятием «моё» – слабый и ограниченный в прямом смысле, его

кругозор максимально сужен. Похоже… похоже, я мечтаю об обществе сильных людей…

- Это, Габи, не утопия, а чистой воды максимализм. В африканских племенах,

например, родители считают, что два ребёнка – это предел, третьего при опасности они не

смогут унести в руках, так что предпочитают сами убить его еще в младенчестве, как

котенка, чтобы он не страдал в дальнейшем.

- Вы говорите о неразвитом обществе. Должна же быть хоть какая-то эволюция, зачем