Ингрид Бергман - Моя жизнь

• Название: Моя жизнь
• Автор: Ингрид Бергман
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 0-440-14085-4, 5-05-002299-1

Книга написана одной из ведущих актрис мирового кино Ингрид Бергман (1916—1982) совместно с писателем А. Бёрджессом, известной советскому зрителю по фильмам «Газовый свет», «Осенняя соната» и др.

Ингрид Бергман рассказывает историю своей яркой и трудной жизни, где поиски, взлеты, неудачи художника неразрывно переплелись с перипетиями личной жизни любящей и страдающей женщины.

Работа с выдающимися кинорежиссерами XX века Дж. Кьюкором, Р. Росселлини, И. Бергманом, встречи с Э. Хемингуэем, Б. Шоу, Ю. О’Нилом, роль творческого и человеческого взаимообогащения, конфликты позиций и характеров — обо всем этом актриса поведала искренне и взволнованно.

Книга иллюстрирована.

Рекомендуется широкому кругу любителей киноискусства.

---

Затем прозвучала речь, написанная Ингрид и Изабеллой специально для данного вечера. Это была, конечно, шалость: мы использовали все любимые изречения Роберто, которые тот произносил в бешенстве или в ярости, например: «Я выну изо рта последний кусок хлеба, чтобы накормить детей». И прочее в том же духе. «Не беспокойтесь, — говорила я девочкам. — Я знаю его лучше, чем вы. Ему все это очень понравится».

Речь читала Изабелла, и Роберто пришел в такой восторг, что просто плакал от смеха. Он заставил ее повторить все сначала, а потом забрал листок домой, вставил его в рамочку и повесил на стене.

Кроме всего прочего я еще вызвала из Парижа Робина, обрядила его в форму официанта, и, как только мы усадили Роберто, он подошел к отцу с меню. Роберто взял карточку, не обратив ни малейшего внимания на своего сына. А с какой стати? Это же был всего лишь официант. Прошла минута. Робертино пришел в отчаяние от того, что его не узнает родной отец. «Па-па! — вскричал он. — Это же я, Робин!» Вся наша затея рухнула.

Роберто вскочил, заключил его в объятия и через плечо сына посмотрел прямо на меня. Взгляд, который он подарил мне, стоил многого. Он окупил все мои старания.

Это был великолепный вечер. У нас оказалось так много поводов для воспоминаний, потому что те итальянские дни по-прежнему оставалась дороги мне. А итальянцы такой великодушный и сердечный народ!

В Швеции, если вы едете в дорогом автомобиле, никто из окружающих за вас не порадуется. А вот в Италии иначе. Помню, как однажды Роберто оставил свой красный «феррари» около небольшого рыбного ресторанчика. Мы ходили по магазинам, а когда вернулись обратно, то на переднем сиденье обнаружили завернутого в бумагу огромного красного омара. Мы понесли его в ресторан, решив, что, по-видимому, произошла какая-то ошибка; мы не покупали, не заказывали омара. На что нам ответили, что это подарок за то удовольствие, за ту честь, которую мы оказали хозяевам, поставив такую красивую машину около их ресторана.

Правда, тот же «феррари» несколько раз навлекал на Роберто неприятности. Причем тогда, когда он меньше всего ожидал их. В свое время он на этой машине принимал участие в гонках в разных европейских странах; в Швеции, потом в итальянской «Большой миле» — опасном двухтысяче-километровом ралли по всей Италии. Помню, как репортаж о гонках передавали по радио. Слушая, я ходила взад-вперед и так волновалась, что расплакалась. Тут же находился Робертино, ему было года четыре или пять. Гонки наконец кончились. Роберто не выиграл, но вернулся домой героем — шампанское, куча друзей, поздравления. Вдруг, когда отец сел, к нему подошел Робертино и ударил его прямо в лицо. Роберто так изумился, что не мог вымолвить ни слова. А Робертино объяснил: «Это тебе за то, что ты заставил плакать мою маму».

В следующий раз я увиделась с Роберто весной 1977 года, спустя девять месяцев после его дня рождения. Это произошло совершенно случайно. Я поехала в Жуазель, чтобы взять кое-что из вещей. Дом был пуст, если не считать двух слуг, и на меня нахлынуло прошлое. Воспоминания. Ошибки. Разногласия. Радости. Все прожитые годы.

Я не могла там больше оставаться и перебралась в Париж, в отель «Рафаэль». И кто бы вы думали там остановился? Роберто.

Он повел меня обедать. Он всегда угадывал, когда я бывала в расстроенных чувствах. Он прислал мне в номер грелку и таблетку аспирина. И хотя я не обмолвилась ни словом, он почувствовал, что меня беспокоит предстоящий развод и что я с отчаянием оглядываюсь на свое прошлое.

На следующий день он позвал меня на ленч и сказал: «Не оглядывайся назад, Ингрид. Ты заработаешь нервное расстройство, если будешь продолжать копаться в своем прошлом. К черту прошлое! Смотри вперед — и иди вперед». Он поцеловал меня в щеку и уехал в аэропорт на свой самолет. Я не знала, что больше мне не суждено увидеть его живым.

Через два месяца, в мае, Роберто позвонил в Чичестер, где я играла в летнем театральном сезоне. Мы показывали пьесу Н. К. Хантера «Лунные воды». Режиссером был Джон Гилгуд.

Вторую главную роль исполняла Уэнди Хиллер. Прекрасно помню, как однажды она пришла в мою уборную, где я как раз гримировалась, и сказала: «Мне бы следовало тебя ненавидеть». — «А в чем дело что случилось? Что я такого сделала, Уэнди?» — «Каждый раз, когда я иду в чичестерские магазины, меня кто-нибудь останавливает на улице и говорит: «Мисс Хил-ли-ер (они так произносят мою фамилию), вчера вечером мы видели ваш спектакль. Не правда ли, мисс Бергман в нем просто великолепна?»» — рассказала, смеясь, Уэнди.

Роберто сообщил мне, что его пригласили в Канны в качестве председателя жюри кинофестиваля. «Представляешь, я должен буду просмотреть все эти фильмы», — сказал он мне. «Ну что же делать, конечно, должен, — засмеялась я. — Ты же председатель жюри. Когда я выступала в этой роли в 1973 году, мне показалось, что просмотр фильмов — единственное удовольствие на всем фестивале».

Он сказал, что очень устал. Что рад бы вернуться в Рим, в свою квартиру. Мы поговорили еще немного и положили трубки.

Чичестер — прелестный старинный английский городок в Сассексе. Мы с Рут сняли небольшой коттедж в получасе езды от театра, и я взяла напрокат небольшой автомобиль. Спектакли начинались в семь часов вечера, но я приезжала довольно рано, часа за полтора до этого времени, чтобы расслабиться — никого не видеть, ни с кем не говорить по телефону. Я должна была превратиться в сорокапятилетнюю Элен Ланкастер, свою героиню.

Раз в неделю к нам приходила женщина, чтобы убрать дом. Втроем нам негде было повернуться, и всякий раз, как она бралась за тряпку, мы с Рут шли в местный трактир.

3 июня 1977 года мы вернулись домой. Служанка уже ушла, но оставила записку: «Из Рима звонила Фиорелла. Пожалуйста, срочно позвоните в Рим. С детьми все в порядке».

«Как это мило с ее стороны, — подумала я, — ведь первой всегда приходит мысль: что-нибудь случилось с детьми».

Я тут же позвонила Фиорелле, и она сообщила, что Роберто умер от сердечного приступа. Когда ему стало плохо, он позвонил своей первой жене, жившей неподалеку. Та прибежала, но было уже поздно. Смерть наступила мгновенно. Мы с Рут позвонили детям, Ларсу, Пиа, всем, кому следовало знать об этом горе. Конечно же, я была совершенно убита. Роберто все еще продолжал оставаться важной частью моей жизни. Только что, казалось, отмечали мы его семидесятилетие.

Прошло сколько-то времени после разговора с Римом, и Рут сказала:

— Ингрид, уже пять часов, пора садиться в машину.

— В машину? Я не могу. Не могу. Выходить на сцену, играть легкую, забавную Элен Ланкастер, слышать смех, выделывать все эти штучки?..

— Пора, Ингрид, — повторила Рут.

Мы вошли в театр. Все уже слышали новость по радио. Кто-то подошел ко мне, кто-то пожал руку. Как будто все хотели сказать: «Мы с тобою. Мы поможем тебе. Не волнуйся, милая, мы справимся».

И в эту минуту я вспомнила Сигне Хассо. Вспомнила, как она, зная, что умер ее сын, вышла на сцену. Теперь-то я понимала, как это бывает. Я знала, на что это похоже. Я уже не была Ингрид Бергман. Я была Элен Ланкастер. Веселая, богатая, счастливая женщина, которой удается сохранить свою безмятежность, закрывая глаза на реальную жизнь.

И получилось. Я выдержала всю пьесу. А потом вернулась домой. Всю ночь то я звонила кому-то, то мне звонили. Помню, было четыре часа утра, когда раздался голос Робина: «Я знаю, уже поздно, но все это время я только и делал, что поддерживал других, а сейчас хочу поплакать вместе с тобой «. И он расплакался. Я тоже.

Я сказала ему, что после похорон все трое детей должны приехать и остаться со мной.

Я плакала по Роберто и думала о том, какая ирония заключена в том, что многие из его фильмов, подвергавшиеся нападкам в то время, когда он их делал, теперь были объявлены шедеврами.

Я вдруг вспомнила, что он однажды сказал о моем плаче. Это случилось после того, как я поделилась с ним впечатлениями о том фильме, что он сделал в Индии.

Я смотрела по телевидению это грустное повествование о старом бродяге и маленькой обезьянке, которую тот приковал к своему запястью. Обезьянка прыгала, веселила детей, а потом выставляла жестянку для монеток. Но старик заболел. Он ушел в джунгли, совсем обессилел, упал. Было ясно, что он умирает. Тем временем в небе появились ястребы. Бедная маленькая обезьянка пришла в ужасное возбуждение. Она старалась заставить своего друга подняться, старалась предупредить его, что рядом опасность! А потом попыталась прикрыть его своим телом, чтобы защитить от ужасных хищников. И при этом отчаянно что-то причитала, не сводя с них глаз. Но она была прикована и не могла оставить своего хозяина. Наконец, прильнув к нему, она положила свою маленькую головку ему на грудь, как будто старалась уберечь старика. Это было так трогательно. Я плакала.

Когда я рассказала об этом Роберто, он засмеялся: «Знаешь, чему я смеюсь? Это ты и я. Ты обезьянка. И все время пытаешься защитить меня от ястребов. Поэтому ты и плакала».