Ингрид Бергман - Моя жизнь

• Название: Моя жизнь
• Автор: Ингрид Бергман
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 0-440-14085-4, 5-05-002299-1

Книга написана одной из ведущих актрис мирового кино Ингрид Бергман (1916—1982) совместно с писателем А. Бёрджессом, известной советскому зрителю по фильмам «Газовый свет», «Осенняя соната» и др.

Ингрид Бергман рассказывает историю своей яркой и трудной жизни, где поиски, взлеты, неудачи художника неразрывно переплелись с перипетиями личной жизни любящей и страдающей женщины.

Работа с выдающимися кинорежиссерами XX века Дж. Кьюкором, Р. Росселлини, И. Бергманом, встречи с Э. Хемингуэем, Б. Шоу, Ю. О’Нилом, роль творческого и человеческого взаимообогащения, конфликты позиций и характеров — обо всем этом актриса поведала искренне и взволнованно.

Книга иллюстрирована.

Рекомендуется широкому кругу любителей киноискусства.

---

Они столкнулись плечом к плечу у стеклянной перегородки, откуда оба смотрели на новорожденного. Съемочная группа Эн-би-си прибыла на место, чтобы запечатлеть одну из своих коллег-знаменитостей: Пиа и ее малыша. Между прочим они сфотографировали и двух незнакомцев, стоявших рядом, совершенно не подозревая, какой большой куш упустили.

«Ты не представляешь, до какой степени они были вежливы друг с другом, - смеялась Изабелла. — Распахивали друг перед другом двери: «Только после вас, мистер Росселлини». — «Нет-нет, только после вас, мистер Шмидт». Предлагали друг другу сигареты, а потом: «Занимайте такси первым, мистер Шмидт». «Нет, первое такси — ваше, мистер Росселлини». — «Ну, если вы настаиваете...»»

Но как только машина отъехала, Роберто взглянул на Изабеллу, ухмыльнулся и изрек: «Что то его пневмония взяла!»

Пожалуй, это было самое смешное свидание во всем Нью-Йорке.

Но вот когда я пришла к американскому врачу, все оказалось совсем не смешным. Резко, отрывисто сообщил он мне новости, которые я так боялась услышать:

— Вам нужно срочно ложиться на операцию.

— Но дело в том, что Ларс одиннадцатого июня отмечает свой день рождения, — произнесла я довольно легкомысленно. — И кроме того, мне хотелось бы взглянуть на шале, которое мы купили в Швейцарии. Потом мы должны встретиться с Гансом Остелиусом, нашим хорошим другом, с которым путешествовали по Азии. У него скоро семидесятилетие, а сейчас он находится в Португалии. Пятнадцатого июня у него день рождения. Вот после этого я смогу лечь на операцию.

Ответ был, конечно, глупым, но врач по-настоящему напугал меня.

— Как можно мешкать? — рассерженно произнес он. — Просто смешно! Немедленно в клинику, сегодня же!

— Ну, не-ет. Ни в коем случае, - протянула я. — Я нахожусь сейчас в Нью-Йорке, у меня масса планов, и вот когда я все сделаю, тогда лягу в клинику.

— Я свяжусь с вашим лондонским доктором, — сказал он. — Если вы не хотите, чтобы вас оперировали завтра, вы должны немедленно вернуться в Лондон.

я сейчас же переговорю с вашим доктором.

Он дозвонился до моего врача, и я слышала, как они разговаривали. Затем он передал трубку мне, и лондонский врач сказал:

— Я вынужден согласиться с моим американским коллегой: вы очень и очень запустили болезнь. Вам нужно немедленно вернуться в Лондон.

— Я не могу сейчас вернуться, потому что завтра я обещала Пиа покататься с ней и внуком на велосипеде в Сентрал-парке. И потом, я не хочу делать операцию здесь. Если я и решусь, то сделаю ее в Лондоне, где рядом Ларс и дети. И не могу же я разрушить планы Ларса насчет его дня рождения.

Я положила трубку. Врач-американец был зол не на шутку.

— Что важнее, в конце концов? День рождения вашего мужа или ваша жизнь?

—- День рождения моего мужа! — ответила я не задумываясь.

После этого разговора он отказался иметь со мной дело, и я уехала. Мы отпраздновали день рождения Ларса, потом поехали в Швейцарию посмотреть наше шале, но были там всего лишь один день. А в Португалию, где нас ждали в день рождения Ганса Остелиуса, мне так и не удалось попасть. Вместо этого я прилетела в Лондон и легла в клинику. Оперировали меня как раз в день его рождения.

Роберто прислал ко мне в Англию всех троих детей. Из Америки прилетела Пиа. Приехал Ларс.

Я долго не могла прийти в себя после наркоза и все время повторяла: «Боже, как утомительна эта женщина. Плачет и плачет без конца. Пожалуйста, попросите ее больше не плакать». Кто-то сказал мне: «Милая, это ты плачешь». Руки мои были скрещены на груди, из-за повязки я совершенно не могла ими двигать. Но откуда-то из глубины сознания прорывалась успокоительная мысль: «Все позади, больше со мной ничего уже не сделают». Пришел доктор. По его лицу можно было читать как в открытой книге. Мне стало жаль его: должно быть, это тяжкий труд — сообщать женщинам о том, что их изувечили. Однако и в этом случае приходит выздоровление.

Наверное, оттого, что я находилась в кругу своих детей, я не восприняла все случившееся со мной столь трагично, как ожидала.

Но все это, конечно, очень грустно. Не отрицаю, что какое-то время мне не хотелось смотреть на себя в зеркало. Наверное, будь я моложе, переживаний было бы больше.

Через две недели я отправлялась в Жуазель, чтобы набраться сил перед курсом облучения. Когда я покидала клинику, за мной на такси приехали все дети. Я уже приготовила свой чемодан и договорилась с аэропортом насчет коляски, поскольку решила, что не в состоянии буду осилить переходы по длинным коридорам аэропорта. Мы прибыли в аэропорт, и тут выяснилось, что билеты Ингрид и Изабеллы действительны только для возвращения в Рим. Билет Пиа до Парижа тоже не годился. Пришлось ей покупать новый. Она побежала в одну сторону, девочки помчались в другую, а я металась по аэропорту, надеясь задержать рейс. Казалось, ничего не получается. Чемоданы были погружены в самолет, а я побежала звонить Робину. Он меня успокоил: «Ничего страшного, не один же самолет летает в Париж!» Прибежали Изабелла и Ингрид с криком: «У нас есть билеты!» Я схватила Пиа и прокричала: «Садись в следующий самолет, а мы полетим на этом, потому что в Орли нас ждет с машиной Ларс, мой багаж уже на борту. Мы тебя будем ждать там, в Париже». Я помчалась по коридорам, вскочила в автобус за секунду до того, как захлопнулись двери, и увидела Робина. С лукавой усмешкой он спросил меня:

— А что с коляской, мама?

— У меня для нее нет времени, — задыхаясь, проговорила я. И тут, за захлопнувшимися дверями, я увидела несущуюся с бешеной скоростью Пиа.

— Стой, стой, — закричали мы шоферу. Он остановился, и всем нам удалось поспеть на самолет, долететь до Парижа и оказаться в Жуазели.

Через две недели я вернулась в Лондон для облучения. Меня мутило от страха. Меня предупредили, что могут возникнуть побочные эффекты: усталость, тошнота, ужасная депрессия и просто нежелание жить. Ингрид и Изабелла по очереди приходили в клинику и оставались рядом со мной, чтобы хоть как-то мне помочь. Первое время после сеанса я, опираясь на одну из них, добиралась до дому и ложилась отдыхать.

Но постепенно я стала понимать, что на меня действуют не столько болезнь и усталость, сколько просто страх. Поэтому первой же из близнецов, которая оказалась рядом, я сказала: «Пойдем-ка по магазинам».

Это было замечательно! Мы обошли Риджент-стрит, Пиккадилли, и Ингрид (или Изабелла?) наконец с беспокойством спросила: «Ты не устала?» — «Нет, но, пожалуй, пора домой», — отвечала я. Мы пришли домой, и я объявила: «Ужасно глупо, что мы ведем себя так, будто я инвалид. Пошли в театр». Мы отправились в театр, и жизнь стала входить в свою колею. Утром я облучалась, а в полдень и вечером жила нормальной жизнью.

Я опять вернулась в Жуазель. Силы понемногу возвращались ко мне. Поначалу я не могла держать даже ложку. Рука была совершенно беспомощна, я просто не могла ее поднять. Но я делала упражнения, разрабатывая руку, кисть, и постепенно дела шли все лучше. Каждый день я отмечала карандашом на двери моего гардероба, насколько высоко могу поднять руку. Плавала в бассейне. Плавала, плавала, и наконец карандашная отметка на двери забралась довольно высоко. Но понадобилось более двух месяцев, прежде чем я смогла свободно поднимать руку и почувствовала себя совсем хорошо.

О моей операции знали только несколько человек.

Глава 28

В январе 1975 года Ингрид почувствовала себя настолько хорошо, что поехала со спектаклем «Преданная жена» на гастроли по Америке. Грифф отправился с ней как директор труппы. Он ничего не знал о ее болезни. Ей удалось скрыть это без особого труда.

Премьера состоялась в Лос-Анджелесе, но репетиции со вновь образованной американской труппой проходили в Нью-Йорке.

Марти Стивенс, один из артистов этой труппы, вспоминает:

«Это было самое заурядное репетиционное собрание на Девятой авеню. Встречалась вся труппа и режиссер сэр Джон Гилгуд. В комнате будто повеяло свежим ветром — вошла Ингрид Бергман. Никакой косметики. И сразу послышался ее чудесный смех: «Здравствуйте все. Прошу прощения, я опоздала на десять минут».

От нее исходило такое тепло, что с самого начала все у нас пошло как по маслу. Когда наступило время ленча, мы отправились в уютное кафе по соседству. Все ввалились туда гурьбой и расселись кто где мог, без всякого деления на ранги. С самого первого дня так у нас и повелось. Поездка предполагалась очень длительная. Начиналась она в Лос-Анджелесе, потом мы должны были переезжать в Денвер, Вашингтон и Бостон. Но не в Нью-Йорк. Туда мы попали только благодаря Ингрид.

Что можно сказать о ней? На какой бы сцене ни появлялась она в этом спектакле, это всегда было событием. То же можно сказать и о ее киноролях. Ее появление в вашей жизни тоже воспринимается как событие. Ее невозможно описать словами. Она истинное чудо, и каждый, кто видит ее на сцене или на экране, не может не ощутить это. Поначалу возникает мысль, что здесь есть какой-то фокус — то ли тонкий расчет, то ли игра на публику. Но нет. Она излучает какой-то блеск. Ни в баре, ни на улице — она нигде не растворяется в толпе. Нет такого места, где бы она что-то теряла, она всюду выигрывает.