Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 1

• Название: Миры Роджера Желязны. Том 1
• Автор: Роджер Желязны
• Издательство: Полярис
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1995
• ISBN: 5-88132-200-2

Роджер Желязны представлен в настоящей книге двумя романами, написанными в соавторстве с известным американским мастером фантастики Фредом Сейберхэгеном. Интервал между романами — восемь лет; именно этим, вероятно, и объясняется разительная перемена темы и стиля. Если первое совместное произведение Р. Желязны и Ф. Сейберхэгена — «Витки» — роман в высшей степени динамичный, остросюжетный, изобилует достижениями компьютерной и иной техники недалекого будущего, то второе совместное произведение авторов — «Черный трон» — попытка проникнуть в самые глубокие тайники души человека, лирическое сказание о коварстве, преданности и любви, основанное на биографии одного из самых талантливых и самых загадочных американских писателей Эдгара Аллана По.

Содержание:

Витки, роман (перевод с английского В. Баканова, И. Корженевского)

Черный трон, роман (перевод с английского В. Задорожного)

---

— Ты прав, от кашля еще никто не помирал, — сказал Монтрезор, задумчиво глядя на Фортунато. — Ты умрешь не от кашля — это я тебе могу точно обещать.

Отвернувшись от шута, Монтрезор махнул нам.

— Заходите все, черт с вами. Тащите ящик вниз. Я покажу дорогу.

Задвинув за нами засов, Монтрезор пошел первым. За ним шли я и Петерс, следом — Лигейя и Эмерсон с Грипом на плече. А Фортунато замыкал шествие — выписывая ногами кренделя и спотыкаясь, то заводя песню, то принимаясь костерить глупого Лукрези. Вполне подходящая картинка веселенького вечера в селении, где хозяйничает ее величество чума.

По длинной каменной лестнице, делавшей множество поворотов, Монтрезор провел нас в удивительно просторный подвал. Как ни странно, он был освещен закрепленными на стенах смоляными факелами и длинными свечами в нишах. Разве это не расточительство — так освещать далеко не самую важную часть дома?

Наконец Монтрезор приказал нам с Петерсом поставить ящик на пол в широком коридоре, который начинался в подвале и, похоже, вел в какие-то катакомбы. Мне ужас как хотелось пройти дальше — ведь, скорее всего, именно там находился подземный ход в аббатство!

Вдоль стен — каменных, с вкраплениями селитры — широкого коридора, от пола до потолка, были сложены человеческие кости и черепа, и наши тени длинными пальцами метались по ним. На всем, подобно рыбацким сетям, была раскинута паутина, а топот разбегающихся крыс напомнил мне о пребывании в толедском узилище, которое мне до сих пор снилось.

Монтрезор перехватил мой взгляд и усмехнулся.

— Здесь когда-то была усыпальница аббатства, — пояснил он. — Еще до того, как отец принца Просперо выгнал монахов и присвоил крепость себе.

Мы подтянули ящик к стене.

— Тут, наверно, имеется ход в бывшее аббатство? — как бы между прочим спросил я.

Он не ответил. К моему удивлению, Монтрезор повернулся и пошел обратно. Я-то думал, что он сразу захочет открыть ящик и посмотреть на свое приобретение, — и тогда придется что-то быстро предпринимать. Остановившись через несколько шагов, Монтрезор вперил взгляд в Фортунато, который сидел на груде костей и пожирал глазами статную высокую Лигейю, ее волнистые кудри цвета воронова крыла. Смотрел он откровенно похотливо.

Монтрезор пробормотал какие-то слова о питье и похоти, в которых я, сын актрисы, не мог не узнать строк из шекспировского «Макбета»:

— Пьянство и вызывает похоть, и оно же ее отшибает: вызывает желание, но препятствует удовлетворению. Поэтому добрая выпивка, можно сказать, только и делает, что с распутством душой кривит: возбудит и обессилит, разожжет и погасит, раздразнит и обманет, поднимет, а стоять не даст; словом, она криводушничает с ним до тех пор, пока не уложит его в постель, не свалит всю вину на него же и не уйдет.

Когда Монтрезор развернулся ко мне, я не стал аплодировать его монологу — я сам пристально смотрел на Лигейю, которая начисто игнорировала пьяного шута.

Хозяин особняка, внезапно очень трезвой походкой, подошел ко мне вплотную, взял за рукав и увлек в сторону.

— Итак, вы, молодой человек, разыскиваете тайный ход в аббатство?

Я чуточку насмешливо поклонился. Но и в его вопросе заключалась насмешка. Так что мы были квиты.

— Разыскать этот ход — наше глубочайшее желание, сэр, — ответил я.

— Тогда позвольте мне показать его. Подземный ход действительно существует. Со стороны аббатства туннель замуровали давным-давно — когда мой отец был молодым, если не раньше. Даже нынешний принц не ведает о нем.

— Замурован! — воскликнул я. — Как же мы пройдем?

— Это не так уж сложно, — пояснил он. — Я дам вам нужные инструменты — кувалды и лом. Крепким мужчинам ничего не стоит пробить брешь в достаточно тонкой стене. В результате вы окажетесь в глухом конце одного из подземных складов. Но вы должны — и это очень важно! — заделать стену за собой, замести все следы. Кувалды и лом спрячьте куда-нибудь, а хотите — бросьте в колодец, там их много. Если вы этого не проделаете, слуги принца узнают о наличии подземного хода — и принц поймет, что кто-то незваный пробрался в крепость, а с ним, быть может, и зараза. Будьте уверены, за вами такая начнется охота, а когда схватят…

Монтрезор не закончил фразу. Вместо этого он быстрым движением раздавил крупного паука, бежавшего по полу. Секунды две мы молча глубокомысленно взирали на мокрое место.

— Знайте, — закончил Монтрезор, — лишь одного боится бесстрашный принц Просперо — Красной смерти.

План Монтрезора мы приняли к действию. Была только одна загвоздка: как быть с месье Вальдемаром? Не тащить же его с собой! Придется оставить. Я не мог обсудить этот вопрос с друзьями, потому что Монтрезор был все время поблизости. Но Лигейя сама сообразила, почему я так морщу лоб.

Резко повернувшись ко мне — так что полы ее плаща вполне театрально взметнулись, она произнесла — с мелодраматическим дрожанием губ и голоса:

— О Эдгар! Я подумала обо всем еще раз — и поняла, что не могу последовать за тобой. Меня пронизывает страх при одной мысли, что я окажусь в крепости, которой правит известный своей жестокостью принц. Прости, но тебе придется идти туда без меня.

Однако в ее речи было столько искренности, что я невольно подумал: а не связывают ли этих двух — Лигейю и месье Вальдемара — иные узы, помимо месмерических? Дурацкая мысль. Не знаю, откуда она взялась и с какой стати.

Монтрезор кинул на ее недовольный взгляд — словно собирался вступить в спор. Однако наша троица вкупе с орангутангом, надо думать, со стороны представляла собой такую сплоченную и безрассудно храбрую группу, что он, будучи в явном меньшинстве, счел неразумным связываться с нами и промолчал.

До нас донесся громкий храп. Это Фортунато сморил пьяный сон — свернувшись калачиком, шут лежал на груде костей. Петерс какое-то время таращился на Фортунато, потом стащил с него колпак с бубенчиками и примерил на свою голову, поверх парика. Спящий зашевелился, но не проснулся. Петерс начал проворно стаскивать с него пестрый шутовской наряд. Монтрезор пронаблюдал за действиями моего друга, однако опять-таки ничего не сказал.

Петерс и я, прихватив факелы, пару кувалд и лом, двинулись вперед по темному туннелю, на который нам указал Монтрезор. Эмерсон поскакал за нами. В алькове, где мы брали кувалды и лом, я не без удивления заметил корыто со свежезамешенным строительным раствором, хотя и не придал этому никакого значения.

Мы прошли совсем немного до первого поворота, который скрыл от нас фигуры Лигейи и Монтрезора, которые провожали нас глазами, и спящего на странном ложе раздетого до белья Фортунато. Пройдя еще сотню шагов, я подумал: ну вот, к этому времени Лигейя уже поднимается по лестнице из подвала с Грипом на плече. Надеюсь, любезный хозяин укажет ей спальню, где она сможет отдохнуть. А нам предстоят непростые приключения…

В мыслях своих я представил, как Грип, сидя на плече прелестной Лигейи, тихо цедит ругательства, от которых даже пьяная матросня способна покраснеть. Я рассмеялся про себя — и бодрей зашагал вперед, навстречу неизвестным опасностям.

Он бродил по палубе старинного корабля. Колени дрожали, суставы ломило. Изредка он поглядывал на навигационные приборы, медь которых от времени потемнела, а бронза позеленела. Иногда поднимался на капитанский мостик — провести ориентацию по звездам. Заполярные туманы плыли над судном, ледяные глыбы — по волнам, навстречу. Вокруг него то появлялись, то исчезали члены былой команды корабля. Временами казалось, они хотят что-то сказать ему низкими клокочущими голосами, даже трогают его за рукав. Но всякий раз, когда он оборачивался на голос или прикосновение, фигуры таяли, исчезали. И никогда он не мог разобрать ни слова в их тихой клокочущей речи. После очередной неудачи он спускался в свою каюту — предаться густому течению своих мыслей…

Эдгар По проснулся в холодном поту. Руки его дрожали. Сколько снов ему переснилось! И многие из них были невыносимо ужасны — например, тот, про тюремный маятник с лезвием на конце. Этот сон — о старинном корабле в ледяных водах с призрачной командой на борту — был на первый взгляд не такой жуткий, как тот сон про маятник с лезвием, и не такой гротескный, как сон о встрече с Королем Чумы и его свитой. Однако было в этом ночном видении по-своему предельно страшное — чувство невыносимой утраты и невыносимой покинутости. Он с силой потер влажные виски.

…Как будто он уплывал на корабле прочь от рода людского, и материк нормальных мыслей и чувств навсегда скрылся из виду. Но нет пути обратно — плыви дальше, плыви прочь — вопреки всем ветрам перемен и всем приливам обновления. Потерян. Навек потерян.

Глава 8

Мы стоим на краю пропасти. Мы заглядываем в бездну, и нами овладевают головокружение и дурнота. Первый наш импульс — скорее отойти от опасного места. Но почему-то мы остаемся. Медленно и постепенно головокружение, дурнота и ужас сливаются в облако чувства, которому нет названия. Мало-помалу, еле заметно, это облако обретает форму, точно дым, поднявшийся от бутылки, в которой заключен джинн, как повествуется в сказках «Тысячи и одной ночи». Однако из нашего облака над краем бездны рождается образ несравненно более ужасный, чем любые сказочные джинны или демоны, хотя это всего лишь мысль — правда, мысль чудовищная, пронизывающая нас до мозга костей леденящим эсктатическим ужасом. Это — всего лишь попытка вообразить, что успели бы мы почувствовать во время стремительного падения с подобной высоты. И вот этого-то падения, этого стремительного превращения в ничто — именно потому, что оно связано с одним из самых отвратительных и мерзких способов смерти и страдания, какой только рождался в нашем воображении, — мы теперь томительно жаждем. И лишь потому, что разум настойчиво требует, чтобы мы отошли от пропасти, лишь поэтому мы упрямо к ней приближаемся. Нет в природе другой столь демонически нетерпеливой страсти, как страсть, обуревающая человека, который, трепеща на краю пропасти, вот так смакует падение туда. Прислушаться хотя бы на миг к голосу рассудка — значит неминуемо погибнуть, ибо рассудок побуждает нас отступить, а этого, утверждаю я, мы сделать не способны. И если рядом не окажется дружеской руки, чтобы остановить нас, если нам не удастся броситься навзничь, в сторону, противоположную бездне, мы прыгнем в нее и погибнем.