Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

• Название: Поздняя повесть о ранней юности
• Автор: Юрий Нефедов
• Издательство: Лира ЛТД
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 966-7894-36-3

В биографических очерках рассказывается о трудном детстве, о войне и о службе в армии после нее. Главным в жизни автора было общение с людьми того исторического времени: солдатами и офицерами Красной Армии, мужественно сражавшимися на фронтах Великой Отечественной войны и беззаветно служившими великой Родине.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Примерно в полдень, когда праздничное веселье было в разгаре, из штаба сообщили, что на позицию нашей батареи едет командир полка, которого незадолго до Победы легко раненного выхватили из болота, из-под минометного огня, протащив по пояс в воде полкилометра, наши разведчики. Батарею тотчас построили в две шеренги на опушке леса вдоль дороги и подъехавший оппель-капитан остановился прямо у кювета, в который, поскользнувшись на траве, и сполз на четвереньках немолодой полковник. Про него говорили, что еще до войны он был полковником, но побывав в двух окружениях, им и остался.

Оторвав правую руку от земли, он приставил ладонь в воинском приветствии к козырьку фуражки, начал что-то говорить и вдруг громко зарыдал. Строй батареи нагнулся к нему, рассыпался, полковника подхватили на руки и с криками «Ура! Победа!» начали подбрасывать, качать. Он смеялся, морщась от боли и просил отпустить, крича, что раны на спине еще не зажили.

Потом все стали по местам, он обошел строй батареи, пожал руки, каждого расцеловал, поблагодарил за службу, выпил вместе со всеми сто грамм и пошел к машине. Когда ринувшаяся за ним батарея проводила его и снова вернулась, двигаясь к лесу, прямо на дороге в 50-ти метрах от себя увидели трех немецких солдат в шинелях и касках, а на асфальте — пулемет и две винтовки. Их привели в расположение батареи, налили в кружки водку, дали по большому куску колбасы с хлебом, все вместе выпили и велели им без конвоя идти в деревню.

На следующий день по инициативе старшины Фильченко соорудили баню: натаскали трофейных бочек, вырубили днище, нагрели воду, поставили три палатки, помылись, переодевшись во все чистое и, отдыхая, увидели совершенно неожиданно, что уже весна в полном разгаре. В садах немецких усадеб цвели яблони, а земля сплошь покрыта яркой зеленой травой с красочными островками полевых цветов — белых, синих, голубых. Мы расстелили плащ-палатки на выпасном лугу рядом с хутором и молча лежали, загорая, думая каждый свою собственную думу о том, как бы быстрее добраться домой из этого европейского далека, куда занесла нас война.

Офицеры были рядом с нами и никаких команд не давали, только выставили часовых на батареях, сидели и тихо беседовали, думая, очевидно, о том же, что и мы. Среди них примерно треть были кадровыми, а остальные — специалисты из запаса, в основном инженеры из Ленинграда. Очень часто, разглядывая немецкую технику: военную, домашнюю, сельскохозяйственную, дорожную, строительную и другую, в их разговорах можно было услышать, что это все мы сотворим дома, когда вернемся. Очевидно, их инженерное начало брало верх над военным и хотелось помочь своей, лежащей в руинах, Родине.

10 мая вся бригада пришла в движение. Построившись в колонны, полки двинулись на восток, и среди солдат сразу же начались догадки: едем домой, в Союз. Но отъехали мы всего около 70 километров и остановились между городами Тетеров и Мальхин, на берегу красивого озера у опушки большого леса. Нам объявили, что это будет местом нашей летней стоянки, нечто подобное полевым войсковым лагерям. Начали строить, разбивать линейки, оборудовать парки для машин и орудий, ставить палатки, которых хватило только для офицеров, а для солдат — домики из фанеры, обтянутые тонким брезентом, привезенным откуда-то интендантами.

В один из дней дивизию построили по торжественному поводу: нас должен был посетить командующий 65-й армией генерал-полковник Павел Иванович Батов, Герой Советского Союза и, как передавала солдатская молва, герой войны в Испании. В то время ее участники были строго засекречены и говорить об этом вслух было опасно. На большом лугу между лесом и озером мы стояли в большом каре и, наверное, не только я, но и многие видели всю дивизию, собранную вместе, все девять полков, впервые.

Приехавший в сопровождении множества генералов, командарм поздоровался со всеми сразу, а потом обошел полки и, задерживаясь у каждого, поздравлял с Победой и благодарил за доблестную службу. У нашего дивизиона задержался особо и, обняв комдива, вспомнил, как тот выкатил пушки на прямую наводку по наступавшим на Наревском плацдарме немцам в октябре 1944-го. Так мы, новички, узнали, что орден Александра Невского Сидоров получил именно за тот бой.

— Готовься в академию, капитан, — закончил командарм и энергично двинулся дальше.

В построенном домике-палатке я переночевал всего одну ночь: утром комбат приказал собрать вещи, взять оружие и отправиться в штаб полка в распоряжение капитана Кондратьева. Зачем, с какой целью, сказано не было и, не ожидая ничего хорошего от своего командира, я собрался, попрощался с ребятами и ушел в штаб.

Как оказалось, в дивизии организовывали подсобное хозяйство в одной из деревень и из нашего полка выделили 15 солдат для создания комендатуры, а капитана Кондратьева назначили комендантом. Он быстро сформировал два отделения во главе с сержантами, а меня назначил переводчиком при себе. От этого назначения я пришел в ужас, но потом понял, что произошло: когда попадались пленные немцы, первый разговор с ними проводил я, имея запас слов не более десятка из оккупации и пару десятков военных терминов из русско-немецкого разговорника для солдат. Это происходило у всех на глазах и кто-то решил, что лучшей кандидатуры для переводчика нет.

Получив продукты, мы погрузили все свое имущество в выделенный нам «студебеккер» и отправились километров за 50 в большую деревню Ребель, расположенную на берегу огромного озера Мюрицзее. Найдя бургомистра, а им оказался не старый еще мужчина, мы объяснили цель нашего появления и попросили выделить нам помещение для размещения комендатуры и жилья для солдат.

Поселились мы в большом доме — помещичьем имении, брошенном хозяином. Быстро обустроили свое жилье, нашли повариху — молодую словачку, угнанную в Германию, только что родившую дочку, с которой она еще боялась пускаться в дальнюю дорогу домой, и приступили к выполнению главной задачи. Необходимо было пустить в работу молочный завод, хлебопекарню, наладить отлов и копчение рыбы, что мы и организовали с помощью бургомистра, а трофейные команды пригнали в деревню 600 коров. Завезли солярку, пустили электростанцию к большому удовольствию жителей, чем подняли в их глазах свой авторитет, не прекращая при этом круглосуточное патрулирование улиц, предотвращая набеги наших чересчур ретивых солдат.

Но бывали и неприятные инциденты. У немца, обслуживающего электростанцию, отобрали велосипед и сумку с инструментом, в каком-то дворе забрали двух поросят, а в гараж бургомистра ломились, пытаясь угнать его трехколесный автомобиль. К нам в комендатуру бургомистр привел несколько пострадавших таким образом жителей, в основном пожилых мужчин, от которых мы услыхали то, что и должны были услышать:

— В газетах, которые вы нам привезли, написано, что Красная Армия боролась с нацизмом, а не с немецким народом. В статье Сталина говорится, что ваша миссия освободительная, а почему же сталинские солдаты ведут себя как грабители?

Я слушал, переводил коменданту их разговор как мог, а сам думал о том, что писали немцы в своих газетах в 41-м и 42-м и как вели себя немецкие солдаты, может быть даже их сыновья, у нас. Но говорить об этом не хотелось, да и не имели права мы сравнивать себя с солдатами вермахта. Большинство наших солдат прониклись чувством не только военного, но и морального превосходства и вели себя достойно, и потому-то было особенно неприятно и стыдно слушать рассказы и выводы этих пожилых жителей доверенной нам деревни.

В Ребель входили и, естественно, выходили три дороги. Четвертая, на западной окраине, уходила в лес по самому берегу озера, ответвляясь от магистральной, и между ними стояли три дома. Наш капитан поселял на каждом въезде в крайних домах по два человека, которые должны были контролировать въезд и выезд, вооружил их (кроме имеющихся у всех автоматов, еще и ракетницами), договорились о способах сигнализации, а два человека на велосипедах, предоставленных бургомистром, круглосуточно патрулировали улицы.

Меня одного поселили в один из трех домов на западной окраине в семейство Нойманов, где я прожил ровно три недели. Хозяева — женщина лет 35-ти и ее дочка, если мне не изменила память, по имени Лотта, девочка моих лет или чуть старше, встретили обрадованно: все-таки охрана. Отец девочки погиб в Сталинграде, они рассказали мне об этом в первый вечер и показали фотографию унтер-офицера зенитчика, но я не знал, что надо говорить в этом случае и заметил только, что там погибло очень много и наших, и немцев. Прошло очень мало времени, и человек в форме вермахта все еще оставался для меня на другой, чужой стороне.

Прошла неделя, и мы поняли, что организованная система охраны нашей деревни действует весьма эффективно. Заметно изменилось отношение к нам со стороны жителей, вся жизнь и работа пришли в норму. Каждый день мы отправляли в дивизию машину с хлебом, два раза в неделю масло и сметану и к выходным — копченую рыбу, в основном угря. Капитан разрешил мне дважды съездить на рыбалку со стариком-инвалидом и я много интересного от него услыхал: в моем сознании произошла дифференциация на немцев и гитлеровцев. Я поделился этим с капитаном, но он посоветовал не «копать» так глубоко, чтобы не иметь неприятностей.