Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

• Название: Поздняя повесть о ранней юности
• Автор: Юрий Нефедов
• Издательство: Лира ЛТД
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 966-7894-36-3

В биографических очерках рассказывается о трудном детстве, о войне и о службе в армии после нее. Главным в жизни автора было общение с людьми того исторического времени: солдатами и офицерами Красной Армии, мужественно сражавшимися на фронтах Великой Отечественной войны и беззаветно служившими великой Родине.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

— Юра, я хочу с тобой поговорить, но не здесь. Если хочешь, пойдем к нам домой, — сказал он.

Я обреченно шел за ним и думал, что сейчас все то, что пережил, начнется сначала, да еще предстоит встреча с мамой Игоря, Ксенией Ивановной, которой надо смотреть в глаза и опять краснеть от стыда, как в классе и кабинете директора. Мы прошли в кабинет Александра Петровича мимо Ксении Ивановны, я поздоровался, но она промолчала. Он усадил меня на стул, сам сел в кресло напротив и, немного помолчав, начал разговор, который за давностью я, естественно, повторить не могу, но его суть и ключевую фразу я запомнил на всю жизнь.

Александр Петрович говорил о том, как выбирают дорогу в жизнь, как надо трудиться, чтобы достичь цели, как правильно ее определить и сколько сил надо приложить, чтобы удерживать достигнутое. Он сказал, что пристально наблюдает за нашим классом, знает, сколько у нас отличников, а их было пятнадцать и я в том числе, что ждет нас всех в Металлургическом институте в 1947 году, когда мы закончим школу. В конце, как бы подводя итог, он сказал:

— Я хорошо знал твоего папу. Он был хорошим добропорядочным человеком и, если бы он был жив, ему было бы очень стыдно за то, как ты себя ведешь. Советую тебе от всей души всегда помнить это и хорошо обдумывать свои действия. Игорю я все объяснил так же, как тебе. Думаю, что он понял, и вы продолжите свои отношения, сумеете забыть плохое и остаться хорошими товарищами.

В то время мне еще не исполнилось 12 лет, отец со мною не успел поговорить на подобные темы, а мама была занята другим. Она старалась нас одеть, чтобы мы выглядели не хуже других, и накормить. Сейчас с высоты прожитых лет, оглядываясь на все, что со мной происходило во время монолога Александра Петровича, могу назвать это кодированием, если по-современному, а попросту, хорошим педагогическим приемом, к сожалению, редко применяемым педагогами.

В 1948 году я приезжал в отпуск и, проходя с группой наших одноклассников мимо дома, где жили Чекмаревы, зашли навестить Игоря, но не застали дома. Ксения Ивановна поздоровалась со всеми, кроме меня. Когда я уже учился в институте, мы с ней иногда встречались, я здоровался, но она смотрела мимо. И только в 1973 году в спортивном лагере института в Орловщине она, встретив меня, когда я возвращался с детьми от реки, подождала, пока я подошел, и сказала:

— Юра, я никогда не думала, что из такого хулигана получится такой хороший человек.

Затем взяла меня за руки и поцеловала. Дети стояли, ничего не понимая, а мы оба с Ксенией Ивановной вытирали глаза.

…А потом наступило 22 июня 1941 года. В этот день мы с Сашей собрались утром нести свой корабль на Днепр для проведения ходовых испытаний. Соорудили специальное устройство, чтобы могли нести четыре человека, упросили ребят нам помочь, а сопровождающим был взрослый — курсант спецшколы ВВС Воля Дунаевский, живший на нашей улице.

Мы уже заканчивали свои приготовления: вынесли на веранду корабль со всеми приспособлениями, собрали в сумку необходимый инструмент.

Неожиданно вошла вся заплаканная Сашина мама, Мария Львовна, высокая и очень красивая женщина. Она хотела что-то сказать, но, не сумев подавить спазм, зарыдала. Мы испуганно смотрели на нее, ожидая страшного известия, а она, наконец овладев собой, сквозь слезы хрипло крикнула:

— Мальчики, война началась!

— Ура-а-а! Теперь Красная Армия разобьет фашистов, и все будет хорошо! — заорали мы в две детские глотки.

Так закончилось наше детство.

Наш корабль был тут же забыт, мы начали жить другими интересами. Впереди нас ждали большие испытания, и мы их, каждый по-своему, прошли. После войны Саша окончил Металлургический институт (вечернее отделение) и долгое время работал горновым в доменном цехе Днепродзержинского металлургического завода, а затем перешел в вычислительный центр. Но прежней дружбы у нас уже не было, о чем я искренне сожалею.

А от того «ура!» до сих пор, когда вспоминаю, испытываю величайшее недоумение.

Днепропетровск, 25 августа 1941 г.

Накануне несколько дней где-то громыхала артиллерия, по ночам вспыхивали зарницы и доносились далекие разрывы. Потом снаряды стали залетать в город и даже на нашу улицу. Там, где сейчас студенческая поликлиника, стоял одноэтажный дом, в котором жили три почти наших сверстника. При одном из артналетов, за день до прихода немцев, снаряд угодил в щель, в которой прятались ребята. В общей суматохе тех дней мы даже не знали, где и когда их похоронили.

Щели тогда были в каждом дворе, их заставляли рыть службы гражданской обороны. Но прятались мы при бомбежках не в щелях, а в бомбоубежище, в общежитии строительного института, что на углу улиц Чернышевского и Лагерной.

Город наш бомбили часто, особенно в июле. Иногда по два раза в ночь объявляли воздушную тревогу, и тогда мама нас сонных тащила за руки в бомбоубежище. Когда налет заканчивался, мы возвращались домой. Собирали по дороге осколки зенитных снарядов, иногда еще горячие. Пока их было немного, мы их коллекционировали и обменивались.

С 1-го августа маме на работе дали для меня путевку в пионерлагерь, который находился возле двух радиоантенн на нынешнем проспекте Гагарина, а в то время это было за городом. Жили мы в лагере в палатках. По ночам, во время налетов, нас будили, мы сидели в щелях. Вожатыми у нас были студентки ДИИТа и учительницы. Меня избрали командиром звена, которое состояло из двенадцати человек.

Однажды ночью в ботанический сад, находившийся напротив нашего пионерлагеря, прибыла воинская часть, разместилась и замаскировалась под деревьями. Все время мы проводили там и так несколько дней, пока часть не уехала.

Подразделение это, как я понимаю сейчас, было штабное или разведывательное. Под деревьями рассредоточились маленькие танкетки с пулеметами «максим» и машины с радиостанциями. Бойцы и командиры были уставшие, некоторые с бинтами на ранах. Они позволяли нам лазить в танкетки и собирать там стреляные гильзы, восторгаться крепкой броней этих маленьких машин. Остудил нас сержант с забинтованной головой, сказав, что эта броня защищает так же, как зонтик.

18 августа, в связи с приближением фронта, пионерлагерь закрыли и детей отправили по домам. Мне поручили, наверное, потому что я до двадцати лет всегда казался старше своего возраста, отвезти на вокзал и отправить в Днепродзержинск двоих детей: маленького мальчика и девочку, но не намного младше меня.

Я не представлял тогда, что творится в городе, а тем более на вокзале. Вся площадь была завалена чемоданами и узлами, на которых сидели люди, дожидавшиеся отъезда.

Попытавшись несколько раз безрезультатно пройти в вокзал, я заметил справа, где сейчас кассы предварительной продажи, низкий барачного типа дом и надпись: «Военный комендант». Схватив за руки своих подопечных, я стал проталкиваться к этому дому, как к последней надежде. В дверях стоял в мокрой от пота гимнастерке, затянутой в ремни полевой формы, с красной повязкой на рукаве старший лейтенант-кавалерист — «Дежурный помощник коменданта».

Его окружала чего-то у него просившая толпа военных и гражданских. Говорили все одновременно и он, взявшись за голову, шагнув из этой толпы, вдруг оказался прямо передо мной. Что меня осенило в этот момент, я не помню, но на секунду выпустив руку одного из подопечных и, глядя в его удивленно раскрытые глаза, вскинул руку в пионерском салюте:

— Я командир отряда пионерского лагеря имени Валерия Чкалова и мне поручено отправить двух детей в Днепродзержинск.

Я не помню, почему меня понесло в командиры, очевидно, какое-то чувство «сработало» подсознательно, сообразно обстановке. У старшего лейтенанта на мгновение округлились глаза, он развел руки в стороны и посмотрел на окружавших его людей, как бы давая понять им, что деваться ему некуда.

Схватив детей за руки, он побежал вдоль вокзала к пешеходному мосту, перепрыгивая через тела и ноги лежащих и сидящих людей. Девочка чуть не потеряла туфельку, но он подождал ее, потом подхватил одной рукой и, не выпуская руку мальчишки, взбежав на мост, бросился к последнему пути, где стоял готовый к отправке воинский эшелон.

Двери теплушки были открыты, в вагонах были красноармейцы, у дверей лежали минометы, ящики с боеприпасами. Старший лейтенант поднял детей в вагон, передал бойцам, сказал, чтобы высадили в Днепродзержинске. Эшелон тут же тронулся. Уже на ходу, пройдя несколько шагов вместе с движущимися вагонами, он спросил:

— А дорогу от вокзала домой найдете?

Когда он бежал обратно, я не поспевал за ним. Сзади на лестнице увидел на его сапогах шпоры.

Кавалерия в то время была в большом почете. Мы много читали о ней: «Тихий Дон», «Кочубей», «Конармия». Много кинофильмов и песен посвящалось именно ей. Я до сих пор помню много песен, посвященных красным конникам. Правда, в 1940 г. во время финской кампании в магазинах появилась конская колбаса, и народ тут же откликнулся: «Товарищ Ворошилов, война уж на носу, а конница Буденного пошла на колбасу…»