Сюзанн Варга - Лопе де Вега

• Название: Лопе де Вега
• Автор: Сюзанн Варга
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03135-7

Блистательный Лопе де Вега, ставший при жизни живым мифом, и сегодня остается самым популярным драматургом не только в Испании, но и во всем мире. На какое-то время он был предан забвению, несмотря на жизнь, полную приключений, и на чрезвычайно богатое творческое наследие, включающее около 1500 пьес, из которых до наших дней дошло около 500 в виде рукописей и изданных текстов.

---

Эти месяцы были для Лопе временем памятных путешествий, и в этот период незаконная чета могла жить совершенно свободно и наслаждаться своим «вызывающим» счастьем. Микаэлу и Лопе, воплощение красоты и воплощение ума, везде ждали, их повсюду желали видеть, и существует множество поэтических «отзвуков», в которых воспеваются те счастливые часы, что проводили вместе Белардо и Лусинда, как теперь звали Лопе и Микаэлу. Были ли они удивлены тем, что не слышали вокруг почти ни одного враждебного голоса, подобного голосу язвительного Гонгоры, собрата Лопе по перу, который столь безжалостно обрушился на законный брак Лопе с доньей Хуаной де Гуардо? Разумеется, это их изумляло, ибо за исключением безобидных высказываний неких третьеразрядных критиков никакой хулы в свой адрес они не слышали, враги хранили странное молчание, наблюдая за плохо скрываемыми, буквально выставляемыми напоказ любовными восторгами неверного мужа и неверной жены. По какой причине это происходило? Быть может, из-за отсутствия достойного повода для критики на литературном поприще? Разве публикуемые Лопе произведения не были прямой целью для их нападок?

Наводящее тоску мадридское «отступление»

В конце лета 1602 года Лопе вступил в сороковой год своей жизни, он чувствовал себя неуязвимым, он был счастлив, что опять находится в Севилье, куда вернулся в одиночестве, не пожелав сопровождать Микаэлу де Лухан в ее «бродяжничестве» вместе с труппой. И вдруг, быть может, под воздействием изнуряющей жары, сей колосс зашатался: впервые в жизни Лопе тяжело заболел. Донья Анхела Бернегали, известная поэтесса, подруга Микаэлы, поражавшая воображение своей красотой и легкостью пера, оказалась превосходной сиделкой, и Лопе выздоровел.

Едва оправившись от болезни, он отбыл в Мадрид, где вновь соединился с Хуаной де Гуардо, написал несколько пьес и поэм. Некоторые из этих поэм, а также дошедшие до нас из воспоминаний современников слухи позволяют искать в другом месте причину этого незапланированного возвращения, к тому же явно довольно поспешного. Действительно, поговаривали, что вопреки всем ожиданиям Диего Диас, муж Микаэлы, вздумал пересечь океан и предъявить свои права. Ах как это было некстати! Ну что за докучливый, что за навязчивый гость этот муж, имевший наглость вернуться, когда его не звали, и грубо разрушить чары этого любовного восторга! Какая дерзость! Какая наглость! Для Лопе это было как удар молнии и раскаты грома, нарушившие гармонию мироздания! Необходимость прервать свою «лихорадку путешествий» заставила его выражать свою боль в печальных сонетах:

Люсинда, без твоего приятного общества
И без созерцания прелести твоей восхитительной груди
Все для меня — лишь слезы с утра и до ночи.

Он испытывал не только чувство опустошенности, присущее любовнику, но, к нашему великому удивлению, и чувство отца семейства, вынужденного покинуть с такой нежностью сооруженное «гнездышко». Итак, Лопе не только присвоил себе чужую жену, но также и детей, число коих, вероятно, он увеличил. Трогательный захват «чужой территории» и появление этого самого чужака, настаивающего на своих правах, вызвали у Лопе приступ болезненной и всепоглощающей ревности:

Когда я думаю, что другой господин
Наслаждается плодом моей любви,
Мне приходит в голову мысль,
Что я посадил неблагодарную пальму.

Действительно, в связи с этим любовным приключением в творчестве Лопе появилась тема, которая будет неоднократно звучать и в дальнейшем, а именно тема отцовской любви, и своеобразие и новизна этой темы столь велики, что следует обратить на нее внимание. К ней Лопе, например, обращается в «Завоеванном Иерусалиме»:

Исмена посмотрела в ту сторону и увидела
На лугу трех прехорошеньких девочек:
Старшая с веселым смехом играла с веретеном,
А две другие смотрели на нее, держа в руках корзины.

Юный Лауро, оседлав свою палку,
Украшенную двумя веревочками,
Изображавшими поводья,
Играл в лошадки и бегал по лугу,
Словно скакал бешеным галопом.

Самый младший малыш,
Совсем голенький, бежал за ним,
Весело смеясь, и тонким прутиком
Подстегивал «лошадку» брата.

Перед нами очень живое и драгоценное выражение отцовской нежности вкупе с внимательным наблюдением за реальностью повседневной жизни; все это вполне естественно вписывается в послание в стихах, которое Лопе адресует своему другу Гаспару де Барьонуэво. В этом послании также говорится о некоторых привычках, приобретенных в Севилье дочерьми Микаэлы де Лухан:

Марианна и Анхелилья тысячу раз
Вспомнили про Хаметилью,
Водившую их в лавку,
Чтоб купить там конфеты и орешки.

Какая свежая и верная картина жизни, коей Лопе был свидетелем! Благодаря Гаспару де Барьонуэво нам известно, что Марианну и Анхелу действительно частенько сопровождала во время прогулок некая Хамеет, молоденькая рабыня-мавританка, которую сам Гаспар привез из одного из морских походов к берегам Африки, организованных маркизом де Санта-Крусом.

Громче всего тема воспоминаний о жизни в пусть чужом, но все же дорогом сердцу семейном гнезде, которой Лопе был на время лишен, прозвучала в «Житейских рифмах», сборнике, первая часть которого была опубликована в 1602 году, а вторая — в 1604-м, одновременно с «Красотой Анхелики». Этот сборник, включающий более двухсот сонетов, многие из которых посвящены Микаэле де Лухан, по своей фактуре и верности избранной тематике, пожалуй, претендует на некоторое сходство со знаменитым «Канцоньере» Петрарки. Поэт в одном из сонетов оправдывает свое поведение, рассказывая историю о том, как однажды Лусинда, кормившая пташку с руки, по недосмотру оставила дверцу клетки открытой и птичка упорхнула; тогда Лусинда простерла к маленькому беглецу руки и воскликнула: «Зачем покидать гнездо, которое создала для тебя твоя хозяйка, так часто целовавшая тебя в розовый клювик?!» И тогда пташка раскаялась в содеянном и вернулась еще более покорной и ручной. В заключение Лопе восклицает: «Ах! Чего только не может сделать с нами плачущая женщина!»

Воспоминания вызывают новые приступы страсти, в результате коих воспламеняется воображение и рождаются новые стихи; видимая простота стиля, природная естественность нисколько не затеняют и не скрывают тех изящных, тонких выразительных средств, что достигаются путем применения самых изысканных поэтических ухищрений. В 1603 году разлука с Микаэлой продолжалась, и Лопе должен был довольствоваться спокойным существованием с Хуаной де Гуардо, и он поверял бумаге свою любовную тоску, находя в этих излияниях способ обмануть самого себя, изнывающего в ожидании встречи. На бумагу ложились строки, в которых он выплескивал свои лирические размышления о разлуке с возлюбленной. Это была своеобразная попытка найти равновесие между пылкой страстностью и необходимостью совершенствования формы стиха при стремлении как можно полнее выразить любовный жар, сжигавший автора. Так, например, в одном из стихотворений Лопе утверждал, что на севере никогда не выпадало столько снега, что весной не расцветало столько цветов, что в Парфии не было выпущено столько стрел, сколько он издал тягостных вздохов, тоскуя по своей любимой:

Никогда на горах Аттики не было столько пчел,
Никогда на берегах океана не было столько водорослей,
В лесах не было столько сосен, чтобы топить камины зимой,
Весной — столько цветов, летом — столько фруктов.
На Севере не было столько льда и снега,
В Парфии — столько пущенных стрел,
А благодатная осень никогда не приносила
Столько багряных кистей винограда.
Никогда на небесах не было столько звезд,
Когда ночь опускает свою черную вуаль,
Никогда по океану не бежало столько волн,
А в вулканах не полыхало столько языков пламени.
И море не питало столько рыб,
А леса — столько птиц, сколько
Я тщетно издал жалобных вздохов, тоскуя по своей даме.

Своевременная смерть

Однако все эти вздохи и стоны, как оказалось, издавались напрасно, ибо тот, кто их издавал, вскоре увидел, как исполнились самые тайные его желания. В самом деле, в конце лета 1603 года в порт прибыл корабль из Перу; с него на берег сошел прелюбопытный тип, известный искатель приключений, уроженец Севильи, принесший печальное известие, которое, однако же, имело счастливые последствия. На сего господина была возложена благородная миссия: Диего Диас де Кайро перед смертью доверил ему свою последнюю волю, каковую он и должен был передать его вдове. Итак, прибывший из Перу посланец передал Микаэле де Лухан завещание ее покойного мужа, и они вместе предались воспоминаниям, как бы заново прочертив линию жизни этого отважного актера. Диего Диас был в своем роде «пионером», исследователем новых заморских земель. Он без колебаний пересек океан, чтобы пересадить на почву Нового Света побег от дерева искусства театра, обновленного Лопе де Вега, искусства, в силу коего он свято верил, хотя и не достиг в нем больших успехов. Прибыв в Лиму в 1596 году вместе с труппой Габриэля дель Рио, имевшей богатый репертуар, он в ней не удержался и вскоре перешел в комедийную труппу Джакомо Лелио. Жизнь его была трудна, как жизнь всякого актера, быть может, она была еще более ужасной, чем жизнь актеров в Старом Свете, где часто повторяли фразу, постепенно превратившуюся в пословицу: «В Испании нет такого негра, а в Алжире нет такого раба, у которого жизнь была бы хуже, чем у актера». Так говорил Агустин де Рохас в труде, посвященном полной всяческих невзгод жизни бродячих трупп. Но, как бы там ни было, Диего Диас не умер под бременем славы звезды подмостков. После краткого пребывания в Испании, в кругу семьи, он вернулся в Лиму, но карьеру актера продолжить не смог. Конечно, он состоял на службе в одном из самых прославленных театров города — в «Коррале дель Месон де лас Дамас», но исполнял там скромные обязанности привратника. И все же он смог скопить немного денег: тысячу экю. Деньги предназначались его детям, и те должны были получить их официально, через нотариуса. Надо ли говорить, что посланец, принесший столь добрую весть, был хорошо принят и что было проявлено великое усердие, дабы поскорее получить наследство? Да, но что делать, если не умеешь ни читать, ни писать? Следовало позвать на помощь Лопе, что и было сделано. Разумеется, он тотчас же примчался. Благодаря его поддержке Микаэла де Лухан смогла доказать, что являлась законной супругой покойного Диего Диаса и была определена опекуншей над детьми, рожденными в этом браке. Сколько их было? Не менее семи, старшей дочери было четырнадцать, младшему сыну — несколько месяцев: Агустина, Дионисия, Анхела, Хасинта, Марианна, Хуан и Феликс. Все были записаны под фамилией законного мужа их матери. Для того чтобы каждый из них мог получить свою долю наследства, требовалось, чтобы опекунша предоставила гарантии сохранности довольно крупной суммы, отдаваемой ей в управление. Здесь опять решающую роль сыграло вмешательство Лопе: он выступил гарантом, предложив в качестве обеспечения кое-что из своего имущества, а именно два дома в Мадриде, довольно скромных, но все же находившихся в старой столице. Надо подтвердить истинность его заявления? Матео Алеман, его сосед-романист, станет свидетелем. Итак, 10 января 1604 года все собрались у нотариуса: прежде всех прибыла Микаэла де Лухан, не без цинизма и не без бесстыдства приписавшая своему покойному мужу целую кучу ребятишек, из которых по крайней мере трое были не от него, так как он не был в Испании уже лет восемь; но она без всякого зазрения совести объявила о его отцовстве нотариусу по имени Гарсия Гутьеррес де Переа. А кто давал гарантии истинности ее слов? Ее любовник. Любовник, давший поручительство за финансовое положение дел и вносивший свой залог в качестве обеспечения гарантии неприкосновенности «детского капитала»; но само это поручительство и залог подтверждал человек, не внушавший особого доверия, многократно вызывавший интерес у представителей юстиции. Да, живописное то было сборище. Быть может, нотариус оказался не слишком требователен или не слишком щепетилен, а быть может, на него подействовала известность великого драматурга, как-то компенсировавшая в глазах различных органов и инстанций весьма сомнительный статус Матео Алемана. Кстати, господин романист при необходимости умел обуздывать свой крутой нрав, сумел обуздать и на этот раз. Итак, они окружили заботой сию упитанную, обладающую роскошным телом вдовушку. Можно было сказать, что эта троица или четверка представляла собой живейшую картину, сценку из плутовского романа, это был поразительный феномен проявления жизненной силы и дерзкой смелости, почти недоступной для произведения искусства, потому и запретной. Скорее, это реальная жизнь, носившая некую романтическую и «романную» окраску, вторглась в среду искусства, а искусство вторглось в среду морали, чтобы ее укротить. Они все трое, а вернее, вдвоем, подписали некий документ, который, пролежав в пыли, был пощажен временем и словно по воле Провидения попал в руки прославленного дона Франсиско Родригеса Марина, так что мы тоже можем ознакомиться с этим волнующим свидетельством о том достопамятном дне, когда все были так довольны друг другом. Самыми счастливыми, разумеется, были Лопе и его Лусинда, которые могли теперь дать волю своей радости. Они не стали долго выжидать, чтобы отметить счастливый поворот в их жизни. Следует вспомнить, что 19 октября 1603 года они окрестили малолетнего Феликса в Севилье, в церкви Сан-Висенте. Крестил младенца священник Гаспар де Сальватьерра в присутствии Лопе, избравшего в качестве крестного отца ребенка своего друга поэта Эрнандо де Сория Гальварро. В свидетельстве о крещении в качестве отца указан был Диего Диас.