Георгий Чулков - Жизнь Пушкина

• Название: Жизнь Пушкина
• Автор: Георгий Чулков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-250-02700-8

Георгий Чулков — известный поэт и прозаик, литературный и театральный критик, издатель русского классического наследия, мемуарист — долгое время принадлежал к числу несправедливо забытых и почти вычеркнутых из литературной истории писателей предреволюционной России. Параллельно с декабристской темой в деятельности Чулкова развиваются серьезные пушкиноведческие интересы, реализуемые в десятках статей, публикаций, рецензий, посвященных Пушкину. Книгу «Жизнь Пушкина», приуроченную к столетию со дня гибели поэта, критика встретила далеко не восторженно, отмечая ее методологическое несовершенство, но тем не менее она сыграла важную роль и оказалась весьма полезной для дальнейшего развития отечественного пушкиноведения.

Вступительная статья и комментарии доктора филологических наук М.В. Михайловой

Текст печатается по изданию: Новый мир. 1936. № 5, 6, 8—12

---

9 марта 1829 года Пушкин выехал из Петербурга, взяв в генерал-губернаторской канцелярии подорожную до Тифлиса и обратно. На этот раз поэт не просил у Бенкендорфа разрешения на поездку, но шеф жандармов, конечно, был осведомлен о ней через агентов, наблюдавших за Пушкиным. 22 марта Бенкендорф распорядился, чтобы кавказские власти следили за поведением поднадзорного поэта.

Пушкин не сразу отправился на Кавказ. В Москве он пробыл почти два месяца. Остановился он на этот раз у Павла Воиновича Нащокина, своего старого знакомого, связанного с ним самою задушевною дружбою. Было приятно сидеть на его турецком диване, курить трубку и слушать бесконечные его рассказы, полные красок, образов и оригинальности. Какое богатство наблюдений, опыта и остроумия! И какое благородное сердце у этого Нащокина! В обществе игроков, сомнительных артистов, праздных забулдыг, темных дельцов, шарлатанов-алхимиков можно, казалось бы, и самому утратить нравственную чистоту и светлый разум, но, несмотря на дикую богему, окружавшую Павла Воиновича, он оставался все таким же очаровательным собеседником и рыцарски безупречным другом. Беспечный относительно своей личной жизни, он был заботлив и точен, когда надо было устроить дела приятеля. Растративший на широкую и щедрую жизнь большое состояние, а теперь то впадавший в крайнюю нужду, то опять на краткий срок богатевший благодаря наследствам или крупным выигрышам, Нащокин продолжал жить тою ленивою жизнью москвича-хлебосола, которая совершенно не понятна нам, людям нашей страны и нашей эпохи. Пушкина не удивляла эта праздная жизнь, этот странный быт, эта красавица цыганка Ольга Андреевна[815], сожительница Нащокина: поэт чувствовал себя превосходно в дружеском общении с беспечным приятелем, любившим поэта с совершенною искренностью. Павел Воинович был человек начитанный, с хорошим вкусом, с проницательным умом и тою даровитостью, которая, будучи бесплодной, не становится от этого менее пленительной при личных отношениях. Поэт умолял приятеля писать мемуары и даже сам с его слов начинал записи, но из этого ничего не вышло: Нащокин не дорожил своим талантом и расточал его бескорыстно в случайных разговорах. Кое-что из этих рассказов Нащокина вошло в «поэтическое хозяйство» Пушкина. Рассказ, например, о помещике Островском[816] послужил фабулой для повести о Дубровском. Кажется, одним из героев задуманного Пушкиным романа «Русский Пелам» был сам Павел Воинович.

Пушкин приехал в Москву с намерением увидеть Наташу Гончарову, с которой он познакомился на балу танцмейстера Иогеля. Мысли о женитьбе его не оставляли. Граф Федор Толстой-Американец, когда-то его враг, а теперь приятель (друзья их помирили), был знаком с семейством Гончаровых и взял на себя роль свата. Итак, Пушкин стал частым посетителем дома Гончаровых, на Никитской улице, на углу Скарятинского переулка. Наташа Гончарова в домашней обстановке была не менее мила, чем в своем белом бальном платье, с золотым обручем в волосах, когда Пушкин увидел ее в первый раз. Правда, эта прелестная девица хотя и знала, что Пушкин знаменитый поэт, имела очень смутное представление об его поэзии, и, по-видимому, Пушкин не внушал ей никаких иных чувств, кроме уважения и разве еще известного интереса как к возможному освободителю от невыносимого семейного гнета. Истерическое самодурство ее матушки доходило до того, что она даже на каком-то балу чуть ли не ударила Наталью Николаевну, отчего та лишилась чувств. Что до отца, то он был уже невменяем и не раз угрожал ножом своей супруге. Немудрено, что барышня Гончарова рада была выйти замуж за кого угодно. Но бесприданница не внушала никому желания делать предложение, тем более что всех пугали ее сумасшедшие родители. Немудрено, что Наташа обрадовалась даже такому неинтересному жениху, как Александр Сергеевич Пушкин, небогатому, некрасивому и даже находящемуся в опале у правительства.

Матушка, Наталья Ивановна, не успевшая выдать замуж старших дочерей, все свои надежды возлагала на хорошенькую Наташу, мечтая о блестящей для нее партии. Но женихов не было. Предложение Пушкина, переданное графом Федором Толстым, застало Наталью Ивановну врасплох. Она не решилась просто отказать этому не совсем обыкновенному жениху, но и дать свое согласие тоже не могла. Она ответила, что Наташа слишком молода, что надо подождать, но что этот ответ не надо понимать как отказ.

Пушкин обрадовался. Ему казалось, что он рад тому, что есть еще надежда на успех его предложения, но, кажется, он больше радовался не этой надежде, а тому, что есть еще отсрочка, что можно еще пожить свободным, не принимая на себя трудных обязательств. Однако он ответил Наталье Ивановне французским письмом, в котором патетически, как будто подражая какому-то сентиментальному роману, уверял ее, что он должен был бы писать теперь «на коленях, проливая слезы благодарности». Толстой привез ответ, который позволяет ему, Пушкину, надеяться… Конечно, горечь примешивается к ощущению счастья, но он понимает осторожность и нежность матери… «Я уезжаю сейчас и увожу в глубине души образ небесного существа, которому вы дали жизнь». («Je pars a l’instant, j’emporte au fond de l’ame l’image de l’etre celeste qui vous doit le jour…») Что за слог! И до чего он не похож на пушкинский! Совершенно очевидно, что поэт хотел угодить будущей своей теще красотами ей понятного стиля. Можно с уверенностью сказать, что Пушкин с его трезвым умом прекрасно сознавал, что Наталья Ивановна шестнадцать лет тому назад родила существо отнюдь не небесное, а очень даже земное, и на балу у Иогеля «прыгала» девица, хотя и очень хорошенькая, но без малейших признаков ангельской природы. Но таков был стиль поэта, решившего быть сентиментальным женихом. Казалось бы, он должен был остаться у ног этой юной богини и ждать терпеливо, когда «небесное существо» созреет для брачных отношений. Но Пушкин, следуя своему обычаю, и на этот раз уехал от невесты на четыре с половиною месяца и, по-видимому, очень был доволен, что он один и даже свободен, насколько можно быть свободным под надзором русских жандармов.

II

Письмо Н. И. Гончаровой Пушкин послал 1 мая 1829 года и в тот же день отправился на Кавказ. Но ехал он на Калугу, Белев и Орел и, таким образом, сделал двести верст крюку: он решил заехал, к генералу Ермолову[817], о котором за восемь лет до того поэт писал брату: «Ермолов наполнил Кавказ своим именем и благотворным гением…» Пушкин не мог не знать, что царь относится к Ермолову недоброжелательно и недоверчиво. У А. П. Ермолова была репутация независимого человека. Иные декабристы возлагали даже на него какие-то надежды как на человека, способного будто бы поддержать их притязания. Посещение полуопального Ермолова опальным Пушкиным не могло не обратить на себя внимания Николая, но поэт пренебрег этим соображением.

Ермолов принял Пушкина очень любезно. Это посещение было ему приятно. Вскоре после него он писал Д. В. Давыдову: «Был у меня Пушкин. Я в первый раз видел его и, как можешь себе сообразить, смотрел на него с живейшим любопытством. В первый раз не знакомятся коротко, но какая власть высокого таланта! Я нашел в себе чувство, кроме невольного уважения…»

С не меньшим любопытством смотрел Пушкин на знаменитого полководца. Наружность его поразила поэта: «Лицо круглое, огненные, серые глаза, седые волосы дыбом. Голова тигра на геркулесовом торсе[818]. Улыбка неприятная, потому что неестественна. Когда же он задумывается и хмурится, то он становится прекрасен и разительно напоминает поэтический портрет, писанный Довом…[819]»

Все вокруг Ермолова напоминало его недавнее пребывание на Кавказе зеленый черкесский чекмень[820], шашки и кинжалы на стенах его кабинета. Бездействие, по-видимому, было ему в тягость. Когда Пушкин заговорил о Паскевиче[821], Ермолов отзывался о нем язвительно. Поэт отметил в своих записках его мнения о немцах, о письмах Курбского[822], о стихах Грибоедова… Через два часа они расстались и Пушкин продолжал свое путешествие, выбрав кратчайшую дорогу на Тифлис. В Новочеркасске он встретил графа В. А. Мусина-Пушкина[823], и они уговорились ехать вместе.

По дороге в Ставрополь Пушкин на одной из остановок зашел в калмыцкую кибитку. «Молодая калмычка, собою очень недурная, шила, куря табак». Пушкин сел подле нее… «Сколько тебе лет?» «Десять и восемь». «Что ты шьешь?» «Портка». «Кому?» «Себя». «Поцелуй меня». «Неможно, стыдно…» Голос ее был чрезвычайно приятный. Она подала Пушкину свой ковшик и стала завтракать. Отведав калмыцкого кушанья, которое показалось ему отвратительным, поэт решил, что он теперь «имеет право на некоторое вознаграждение». Но гордая красавица ударила поэта по голове каким-то калмыцким «мусикийским орудием», похожим на русскую балалайку… Это приключение дало повод Пушкину написать во Владикавказе стихи «Прощай, любезная калмычка»[824].