Эдвард Докс - Каллиграф

• Название: Каллиграф
• Автор: Эдвард Докс
• Издательство: Ред Фиш. ТИД Амфора
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2005
• ISBN: 5-483-00055-2

Джаспер Джексон – профессиональный каллиграф, знаток мировой культуры и интеллектуал. Но его мир – это не только удивительной красоты начертания слов, строк и стихов, но и своеобразная жизнь, которая прекрасно рифмуется с его занятием – и этим же занятием преображается. Великая поэзия Джона Дойна как будто заново выстраивает мир вокруг Джаспера Джексона, и бывший разбиватель женских сердец становится созидателем чего-то гораздо большего, чем он сам мог предполагать…

---

– Хорошо.

– Меня здесь не было, так что я не смогла посмотреть, появлялась ли девушка, но, – в ее голосе чувствуется улыбка, – Роберто сказал мне, что тебе не нужно ничего рассказывать, ты сам все про нее теперь знаешь. Ты пил с ней кофе у нас – это всем известно. Вы сегодня вместе придете обедать?

– Нет, не сегодня, – ответил я. – Но я хотел узнать, не сможешь ли ты позвонить Бруно? Мне в следующий вторник необходимо кое-что особенное.

– Конечно. Для твоих друзей… или для двоих?

– Для двоих.

Я почувствовал, что она снова улыбается.

– Отлично, никаких проблем. Увидимся завтра?

– Да. Спасибо, Карла.

Затем Карла звонит Бруно. Обратите внимание, как природное, итальянское чутье Карлы мгновенно улавливает тонкие оттенки житейской ситуации: она ведь сказала «друзья», а не «девушки», будь то потенциальные и реальные подруги. Я возвращаюсь к работе и пишу еще пару строк.

В половине пятого я делаю перерыв и звоню в «Ла Казетта» – лучший итальянский ресторан в Лондоне. Мне отвечает Бруно.

– Привет, Бруно, Это Джаспер. Как дела?

– Очень хорошо.

– А бизнес?

– Теперь уже все в порядке. Но эти ублюдки наверху по-прежнему жалуются на шум, так что эти проблемы так и не решены. Послушай только…

И разговор идет в этом направлении еще минуты три, пока Бруно не заканчивает излагать все неприятные обстоятельства борьбы с соседями и описывать их жалобы на шум. Наконец я дожидаюсь подходящей минуты и перевожу беседу на другие рельсы:

– Слушай, мне во вторник нужно кое-что особенное.

– Да, Карла сказала, что ты зайдешь повидать нас.

– Я могу заказать столик?

– Ну конечно. Будь уверен. Я готов изменить и расписание, и расстановку столов, только бы ты был доволен. Не беспокойся.

– И еще, Бруно, ты позаботишься о толстяках?

– И еще, Джаспер, я позабочусь о толстяках.

К чему все это? Я ведь не член семьи Бруно и Карлы – они кузены, и Бруно не способен сказать ей «нет», как бы занят он ни был. А поскольку Бруно понял, насколько серьезно я отношусь к назначенному вечеру, он заверил меня, что не только освободит мой любимый столик, но еще и – это имеет принципиальное значение – проконтролирует, кто будет сидеть за соседними столиками. Именно об этом мы и говорили: никаких толстяков.

Обеспечить себе определенный столик в лучшем итальянском ресторане Лондона – это полдела. Чтобы обеспечить настоящий комфорт – мой, других обедающих и прежде всего Мадлен – необходимо правильно рассредоточить публику: деловые женщины, старые друзья, лесбиянки и прочие подобные личности могут располагаться поблизости от меня; а вызывающего вида распутные толстяки – где-нибудь подальше. Будьте уверены: чем они толще, тем больше будут пялиться.

Как мне удалось добиться таких особых условий в «Ла Казетта»? Меню… конечно же, меню. Все сорок четыре экземпляра написаны вручную изысканным шрифтом Littera Gothica Textualis Rotunda Italiana [58]– к огромному удовольствию Аугусто, доброжелательного владельца ресторана, и пестрого племени начисто лишенных вкуса людей, которые называются ресторанными критиками. Приятная работа, которую обеспечила мне Карла, принесла мне законное вознаграждение. А я, со своей стороны, дал обещание два раза в год обновлять листы, взамен получив право занимать тот столик, который мне нравится, и угощаться за счет заведения примерно с той же частотой. Не такое уж это бессмысленное и непрактичное занятие – каллиграфия.

Затем, без четверти пять, я позвонил в магазин Роя. Ответил Рой Младший.

– У тебя все в порядке, Рой?

– Еще бы!

– Послушай, какие у тебя планы с половины двенадцатого до часа во вторник?

В трубке раздалось тяжелое сопение, потом неопределенное мычание. Наконец он выдавил:

– Ну… Думаю, во вторник я буду в Киле. Надо присмотреть, как идут дела. Ты ведь знаешь, о чем я?

– Снова? Во вторник?

– Я занятой человек.

– А не мог бы ты после этого подвезти меня? Скорее всего, я буду возвращаться домой до полуночи.

– Сомневаюсь, Джаз. Я им нужен там, ты знаешь, чтобы все привести в порядок, разобраться с делами.

– Черт! Мне действительно крайне необходима твоя помощь. Это очень серьезно.

– Сорок. Это мое последнее слово, Джаз.

– А может, согласишься за двадцать?

– Пополам?

– Договорились. Тридцать.

Повисла пауза. Он напряженно размышлял, прикидывая свою прибыль, а потом произнес:

– Но еще двадцатка сверху за каждый час после часа ночи!

– Идет. Я уверен, что мы не задержимся так поздно.

– По рукам.

Я уже собирался повесить трубку, а потом вспомнил еще кое-что:

– Рой?

– Ну, я. M чего тебе еще надо?

– Это очень важная работа, тебе придется выложиться на все сто. Как это было в прошлый раз.

– С той твоей Люси, у которой титьки так задорно торчат?

– Именно.

– Джаз, приятель, тебе не о чем беспокоиться.

Как вы и могли предположить, после путешествия по каналам на катере я решил форсировать события и спросил ее напрямик, не согласится ли она поужинать со мной в конце недели. Никаких проволочек. Никаких предположений. Просто и ясно: не хотела бы она со мной поужинать? Спонтанно и внезапно родившееся предложение, естественное, как потягивание кота. Рутина. Незначительный вопрос, прозвучавший в тот момент, когда мы ступили на набережную в районе Уорвик-авеню.

И она сказала «нет».

И мое сердце остановилось.

И она с улыбкой смотрела на меня, а время и пространство сворачивались вокруг, мерцая и угасая, опускаясь на темную землю.

И я дал зарок объявить ее новым божеством и принести в жертву миллионы агнцев, если только она проявит ко мне хоть каплю милосердия, пока я не наложил на себя руки.

И наконец она прервала молчание и объяснила, что обещала выполнить спецзаказ «Тайме» в Филадельфии, а потому ей придется всю неделю провести в Америке. Ей очень жаль. А как насчет следующего вторника?

И мне удалось собрать воедино рассыпающиеся части своего «я» и пообещать позвонить ей в понедельник, чтобы уточнить время и место встречи, а к этому времени подобрать ресторан, если это ее, конечно, устраивает.

И она сказала: «Конечно», а еще – «Спасибо за неожиданно чудесный день».

И я пошел домой и провел ночь в нелепой пародии на сон.

Когда я рассчитываю на серьезную беседу с кем-либо, я всегда отправляюсь на такую встречу на метро. Я нахожу, что размышления, вызванные присутствием множества незнакомцев, ни с одним из которых мне не приходится разговаривать, стимулируют мозг; они помогают мне обрести большую восприимчивость. В самом деле, я всегда считал, что во время поездок по лондонской подземке мы получаем впечатления, схожие с теми, которые викторианские антропологи черпали в психиатрических лечебницах – те же зеленовато-черные тени, странные сквозняки и отдаленные стоны, шуршание мышей и шарканье человеческих ног. В таком месте время растягивается, сжимается или вообще исчезает. В таком месте слишком много света или слишком много тьмы, задымленного, прокопченного воздуха и невыразимого шума, горячего дыхания и хруста ломающихся костей, затаенного трепета и безумных конвульсий… В тот вечер, во вторник, я и мои спутники раскачивались и тряслись в вагоне, стараясь не смотреть друг на друга, не упасть и думать о своем. На станции «Площадь Пиккадилли», прокладывая путь к выходу сквозь тесную массу людей, жаждавших попасть в вагон, некоторые из нас сумели выйти на платформу. Потом мы поднялись на поверхность земли, чтобы вновь ощутить свежий воздух и заново удивиться погоде: порывам ветра, потемневшим небесам, предвестникам грядущей бури. Все это совсем не напоминало теплое сияние клонившегося к закату дня, который мы не так уж давно покинули, погружаясь в бездну подземного города. Такое впечатление, что Вест-Энд подписался на свое, отличное от остального Лондона кабельное метеовидение – с кучей эксклюзивных каналов.

Снова оказавшись в одиночестве, я стремительно двигался по Шафтсбери-авеню, разрезая толпы американских туристов, бродивших от ресторана к ресторану; рассекая скопления азиатских подростков, круживших в затененном пространстве аркад, говоривших с заметных акцентом, в приспущенных джинсах; мимо лежбищ бездомных, треплющихся по мобильникам, и группок футбольных фанатов, приехавших на выходные из Сандерленда, чтобы показать лондонцам, как надо развлекаться, а теперь уже безнадежно пьяных и потерявших ориентацию во времени; я пробирался сквозь толпы посетителей универмага «Маркс и Спенсер», и слушателей уличных музыкантов. Потом я свернул на Уордур-стрит, где компания спортивных болельщиков, в основном, тридцати с чем-то лет, обсуждала, какие ставки надо делать во имя реального и надежного выигрыша, а потом я оказался в районе Сохо, на улице Олд-Комптон, где созывали бойцов под свои знамена батальоны геев, а велорикши везли куда-то нарядно одетых девушек.